Звезды расскажут, комиссар Палму!

— А-а! Ну здравствуй, Вилле, — будничным голосом произнес Палму и подал ему руку.

Тот растерялся и неуверенно протянул свою.

— Мы тут все ждали, когда ты наконец появишься, — благодушествовал Палму. — Только, знаешь, сначала тебе хорошо бы умыться.

— И хорошенько вымыть руки, — добавил я. — Чтобы отпечатки пальцев были четкими.

Патрульные полицейские поглядели на меня с уважением.

— Я не делал этого! — вдруг выкрикнул он. — Я не убивал дядю Фредрика!

Он закрыл лицо локтем и разрыдался. Смотреть на это было не очень приятно. У парня, понятно, сдали нервы. Я заметил, что ворот его дешевой кожаной куртки порван.

— Никто тебя и не обвиняет, — к моему изумлению, сказал Палму, — по крайней мере пока.

Но я решил приняться за дело самолично. Воображение у меня работало на полную катушку. У всех, вероятно, бывают такие мгновения, когда перед мысленным взором с необычайной ясностью вдруг предстает вся картина. К тому же восхищенные глаза патрульных внушали мне отвагу и побуждали к действию. А когда у меня в голове начинается мыслительный процесс, то он идет очень быстро. Даже иногда — признаюсь — чересчур быстро.

— Да, пока что поговорим об аварии, — сказал я. — И не стоит зря тратить время, Вилле. Давай сразу: имена тех, кто там был. Мы знаем, что вас было трое.

Голова парня взметнулась. Подбородок упрямо выпятился, но губы дрожали.

— Я своих друзей не выдаю! — срывающимся голосом выкрикнул он. — Хоть убейте, не выдам!

— Тебе не нужно никого выдавать, — заверил я. — Это обычное дело, и для всех вас будет лучше, если твои приятели честно и добровольно явятся в полицию. Автомобильная кра… угон не является тяжелым преступлением. Такое случается каждую ночь. А тебе пока только семнадцать лет…

— Да мне уже послезавтра исполнится восемнадцать! — гордо заявил Вилле и еще выше поднял подбородок; глаза его метали молнии.

— Весы, — вполголоса заметил Палму.

Я не очень понял, что он хотел этим сказать. На кого намекал — на Вилле? Но Вилле понял.

— А что Весы? Что в них плохого? — вскинулся он. — У родившихся под этим знаком может быть счастливая судьба. И дядя Фредрик всегда…

Я понял, что они хотят увести разговор от главного, и поэтому начали болтать об астрологии. Но с меня было довольно, я за день уже порядочно наслушался пустословия, на которое так горазд Палму. И я хрястнул кулаком по столу.

— Молчать! — загремел я. — И ты тоже, Палму! У нас тут важное дело!

Парень подскочил от испуга. А Палму смиренно сказал:

— Прошу прощения!

Но я уже дорвался! Воля к власти пьянила меня и кружила голову.

— Вилле! — сказал я. — Очень возможно, что ты вполне добропорядочный молодой человек и что твои приятели — отличные люди и верные друзья. Может быть, не знаю. Но лучше всего, если они явятся добровольно. Это учитывается как смягчающее вину обстоятельство. А в данном случае — особенно. Это я тебе заявляю со всей ответственностью, как юрист, как судья. Может так случиться, что вы вообще отделаетесь легким испугом. — Я уставился на него своим натренированным гипнотизирующим взглядом и глухим голосом — только для очистки совести — предупредил: — Я имею в виду аварию.

— Я ничего не знаю, — ответил Вилле, явно колеблясь.

— Вот телефон, — решительным тоном произнес я и, отступив к столу, ткнул пальцем в аппарат, — звони и выясняй. Никто за тобой следить не будет. Все могут выйти из комнаты. Останусь только я. Чтобы ты не вздумал сигануть из окна. Но я встану в том углу к тебе спиной.

Взгляд Вилле с тоской бродил по комнате. Я видел, что он лихорадочно ищет выхода, но придумать ничего не может, и голова его идет кругом. Я торжествовал победу. А ведь я совсем не знал, есть ли у его приятелей телефон. Бил, можно сказать, вслепую.

— Если твои приятели откажутся прийти добровольно, — продолжал я наступление, — что ж, пусть не идут. Я не собираюсь делать из тебя доносчика. Никто тебя не принуждает. Мы их и так поймаем, своими силами. Только на это потребуется больше времени.

— Ну да, я наберу номер, — подозрительно сказал Вилле, — а ваша служба его запомнит и возьмет на учет. Не такой я дурак, как вы думаете. Хоть я и простой чувак.

— Вилле, — попытался объяснить я, — вот два аппарата. Один работает через коммутатор, то есть соединяется с городом через наш телефонный узел, другой связан с городом напрямую. Проверь сам. И подумай: как можно запомнить номер, если ты будешь звонить по прямому телефону, а я буду стоять спиной к тебе в дальнем углу! Это технически невозможно. Может быть, ты окажешься настолько сообразительным чуваком, что поймешь это.

Нехотя, как бы против воли Вилле шагнул к столу и с недоверием поднял телефонную трубку. В трубке раздался голос телефонистки. Он взялся за другую трубку и поднес ее к уху. Там послышался знакомый обычный гудок. Все еще недоверчиво парень взглянул на меня. Жестом я приказал полицейским выйти из комнаты. Вместе с Палму. Железо нужно ковать, пока горячо. Сам я отошел в угол и повернулся к Вилле спиной.

Без сомнения, он мог бесшумно подкрасться на своих резиновых подошвах и размозжить мне голову. Или вывалиться в окно, вместе с рамой… С третьего этажа. Что ж, приходилось рисковать. Признаюсь, я весь взмок от напряжения, пока ждал, удастся ли моя затея. В полной тишине я слушал непрерывный телефонный гудок. Наконец очень медленно и осторожно Вилле набрал номер. Победное ликование переполняло меня.

— Алло, это Вилле, — хрипло зашептал он, ребячески полагая, что, понизив голос, он спасает положение. — Арска дома? Ну как он, к телефону может подойти? Очень надо. Пусть подойдет, позовите его.

Последовала длительная пауза. Потом Вилле оживился:

— Арска, привет, это Вилле. Что, очень болит? Слушай. Я тут попался… Ага, в полиции. Я из кабинета одного… Да нет, Арска, не сбрендил. Я тут один в комнате и звоню по прямому проводу. Просто они тут гнут, что лучше будет, если ты тоже придешь… Ну, чтобы добровольно… Да ты что — я расколюсь?! Ты же меня знаешь: я чувак крепкий! Чтоб я друзей закладывал… Да не начинай ты сразу орать! Ты ж не знаешь, мы ведь несовершеннолетние, а у них тут такая дур… дерьмовая история, что по сравнению с ней наша авария вообще плевое дело. Может, ты видел, в вечерней газете было… Ну да, вместе с Кайей, она же тоже с нами была.

Вилле затих и стал молча слушать. Сначала он как будто оробел, но потом разозлился и, когда его приятель замолк, заорал в трубку:

— Ты на меня не ори, Арска. Ори на себя! Зачем я только тебя за баранку пустил! Я бы эту колымагу пригнал к утру на место! Это ты перед Кайей кренделя выписывал! Ага, ага, пошел ты сам в это место, вместе с Кайей!.. Ну и нечего лаяться! — Он снова стал слушать, потом продолжил: — Да не говорил я ничего. И не скажу, пусть хоть режут. Только у них тут свои всякие штуки. Они говорят, что тебе недолго гулять, они сами тебя отловят. Угу. Нет, ты не знаешь. Ихний начальник — это такой тип — он мое имя заранее знал, как только меня сцапали… Да нет, они не орут. Пока еще не орали… Ну, как знаешь. Дело твое, не хочешь — не надо. А я умываю руки. Все, пока.

Вилле Валконен положил трубку, и я медленно повернулся к нему лицом. Он смотрел на меня с виноватым видом.

— Не хочет добровольно, — объяснил он. — Я хотел как лучше, но он не хочет. Он такой — крепкий парень.

— Я знаю, — сказал я. — Ведь это он приложил вчера резиновой дубинкой швейцара, когда вы витрину разгрохали?

Вилле изумленно глядел на меня. Он уже открыл рот, чтобы ответить, но тут же закрыл его и угрюмо выдавил:

— Я ничего говорить не буду. — Однако не выдержал и с тайным восхищением спросил: — Но откуда вы и это знаете? Ведь Арска с Ка… со своей девчонкой успели смыться. Один я отдувался, как козел… Я про стекло говорю. Меня ведь кто-то нарочно пихнул на него.

— Значит, Арска из тех чуваков, которые бросают друзей в беде, — задумчиво сказал я.

Вилле снова обозлился.

— Все! Нечего мне лапшу на уши вешать. Я больше ничего не скажу. Я сам за все, что сделал, отвечу, а друзей выдавать не буду!