Не зови меня больше в Рим

– Но во всем этом нет ничего плохого.

– Нет, конечно же нет, но мне в голову иногда забредает такая мысль: а вдруг вся эта культурная дрессировка связана с тем, что она стыдится меня?

– Ну вот, сами видите: стоит копнуть чуть поглубже, как дорога к счастью в совместной жизни обязательно покажется слишком извилистой.

– Но надо терпеть и идти на уступки – в этом азбука супружества.

– Разумеется, а что мы скажем о такой вещи, как пределы терпения?

– Черт, инспектор, вы меня лучше не пугайте. Неужто у вас пошли нелады с Маркосом?

– Я с вами полностью согласна: умение идти на уступки – совершенно необходимо, но в конце концов это превращается в обязанность, которую ты сам на себя накладываешь ради сохранения союза, что уже обременительно. Кроме того, с мужем или женой ты тоже плывешь на одном корабле. Единственное отличие от плавания с родителями заключается в том, что на сей раз ты все-таки имеешь возможность покинуть корабль.

– Только не говорите, что снова собираетесь разводиться.

– Да нет, просто я решила немного над вами подшутить.

– Так знайте: я в этих шутках не нахожу ни капли остроумия. Честно.

Я от души рассмеялась. Мне страшно нравилось играть в такие игры с моим помощником; он был настолько простодушен и благонамерен, что облапошить его не составляло труда.

– Кстати, Фермин, куда это мы заехали? Катим уже полчаса, не меньше, – и все никак не доберемся до места.

– Дьявол! Пропустили нужный поворот, и давно. Вы сами виноваты, это все из-за ваших дурацких историй про корабль, про семью, про супружество, из-за всей этой зряшной болтовни. А теперь я даже и сообразить не могу, куда нас занесло.

Я опять расхохоталась. Никто не заставлял меня так искренне смеяться, как Гарсон. Он это знал и очень этому радовался, хотя хмурил брови, притворяясь рассерженным, и изображал из себя мученика, готового отдать Богу душу.

Безбашенная девица из магазина “Нерея” тотчас нас узнала, но вместо того чтобы подойти к нам и как минимум поздороваться, она с испуганным видом помчалась в задние комнаты, словно увидела пару налетчиков с обрезами под мышкой. Мгновение спустя Рафаэль Сьерра, все такой же неторопливый и покладистый, пригласил нас к себе в кабинет.

– Случилось что-нибудь новое? – спросил он.

Как правило, люди не желают понять, что задавать такие вопросы полицейским в ходе расследования – не только неуместно, но даже, можно сказать, противозаконно.

– Мы уже знаем, что бухгалтерские отчеты после ликвидации фабрики остались в полном порядке, но есть еще кое-что, о чем нам хотелось бы поговорить: речь об итальянских клиентах. Незадолго до гибели Сигуана возобновились поставки вашей продукции в Италию, и, судя по всему, это произошло благодаря расширению деловых связей с этой страной.

На лице его отразилось недоумение, и он посмотрел на меня настороженно:

– Неужели случилось что-то такое, что заставляет вас заняться и этим, инспектор?

Его настойчивое стремление не столько предоставлять информацию полиции, сколько требовать ее от нас, начало истощать запасы моего терпения, на самом деле и без того скудные.

– Сеньор Сьерра, мы не имеем права отвечать на какие-либо вопросы, касающиеся нашей работы. Предполагается, что отвечать на вопросы должны вы.

Он повел себя так, словно совершенный промах привел его в ужас. Протянул ко мне обе руки и при этом страшно покраснел:

– Простите, бога ради! Это я по привычке. Готов ответить на все ваши вопросы. Понимаете, вы застали меня врасплох, прошло уже столько времени… Итак, как мне представляется, в наших коммерческих отношениях с итальянскими клиентами за долгие годы могли возникнуть определенные шероховатости, без этого ведь никогда не обходится: претензии из-за нарушения сроков поставки, неудачная печать на некоторых тканях… Да что угодно! И все это в порядке вещей.

– Нет, я имею в виду самое последнее время существования фабрики и проблемы более значительные: скажем, потерю какого-нибудь важного клиента, серьезные финансовые споры…

– А-а, если вы про это, то я смогу ответить, не заглядывая в документы. Нет, ничего такого не было, ничего серьезного – ни в тот период, ни в какой другой.

– А могло случиться так, что возникла некая проблема, но сеньор Сигуан не счел нужным поставить вас об этом в известность?

– Нет, не могло, дон Адольфо информировал меня обо всем. Кроме того, я всегда имел доступ к любым счетам, к любым документам, связанным с работой фабрики. Случись что-либо действительно серьезное, от меня это не укрылось бы.

– Иными словами, все шло безукоризненно.

– Боюсь, что это прозвучит хвастливо, но так оно и было.

– Однако ведь не всегда то, что кажется безукоризненным, на самом деле таковым является, сеньор Сьерра, – вступил в разговор Гарсон, вручая ему в руки распечатку нашего разговора с Элисой.

Сьерра поднес листы бумаги к глазам и начал очень быстро читать. Лицо его не изменилось, но было видно, как на нем проступили капли пота. Дочитав до конца, он воскликнул:

– Не мне судить, но все здесь изложенное я считаю совершенно несправедливым. Адольфо Сигуан никогда не был таким, нет, не был. Вы и сами прекрасно знаете, что в любой семье может вырасти непокорный ребенок, а Элиса всегда была бунтовщицей. Но заметьте: девушка сама выбрала себе специальность, смогла учиться и распоряжаться собственной жизнью по своему усмотрению, пользуясь финансовой и моральной поддержкой отца. Ясно же: ей никогда не приходилось работать, чтобы платить за учебу, а когда она уехала в Соединенные Штаты, сеньор Сигуан не рассердился.

– А то, что она говорит про проституток? – гнул свое мой помощник.

– Об этом я ничего наверняка не знал, – коротко сообщил он, но, увидев, что столь лаконичный ответ нас не устраивает, добавил: – То, что я был очень близок с доном Адольфо, то, что он безгранично доверял мне, не распространялось, само собой разумеется, на все сферы его жизни. Я, естественно, никогда не вторгался в его личную жизнь. Но ведь у каждого из нас есть свои слабости, разве не так?

Мне так не казалось. Этот Сьерра совершал все самые типичные ошибки, которые обычно совершают люди, разговаривая с полицейскими. Например, он полагал, что мы выносим нравственную оценку тем, кто хоть каким-то боком замешан в криминальную историю, или что их частная жизнь будит в нас своего рода любопытство. Нет, мне не было никакого дела до личной жизни сеньора Сигуана, и подобные вопросы я задавала только потому, что интуиция подсказывала: они имеют связь с его убийством.

Выходя из бутика, я чувствовала не только страшную усталость, но и сильное раздражение. От этого человека, благодарного и правильного, мы, пожалуй, мало что добьемся. Скорее всего, он просто закрывал глаза на недостатки своего шефа. Он лизал руку хозяина, как это делают верные псы, не спрашивая, чистая она или нет. Психологический портрет Сигуана получался гораздо более плоским, чем хотелось бы. Безусловно, все те люди, которые в первую очередь и рисовали для нас этот портрет, ставили во главу угла финансовый аспект. Такой след обычно оставляет по себе богатый человек. Заметно выбивалось из общего ряда лишь свидетельство средней дочери Сигуана, хотя именно оно и выглядело самым достоверным. Сигуан, подчинившись установленному обществом порядку, женился, потом завел детей, хотя на самом деле интересовала его только фабрика. Темная сторона поведения Сигуана – молоденькие проститутки. Разумеется, было бы куда пристойнее, если бы он коллекционировал произведения искусства, но каждый человек “действует” в зависимости от своих склонностей, а у Сигуана они явно не были возвышенными или поэтическими.

Копание в тайных закоулках души убитого фабриканта начинало вызывать у меня аллергию – со мной всегда так бывает, когда приходится соприкоснуться с чем-то вульгарным. Если на то пошло, я бы, наверное, предпочла иметь дело с личностью воистину ужасной, с самым немыслимым характером, с человеком чудовищно жестоким, с истинным мерзавцем – но эти мои высокие устремления почти никогда не получают утоления. Как правило, приходится работать с жертвами или преступниками настолько бесцветными и пресными, что в тайниках их душ, как ни старайся, не отыщешь настоящей раковой опухоли зла – там цветут пышным цветом лишь дурнопахнущие фурункулы нравственного убожества, психологические изъяны и патологии низшего свойства.