Юго-западный ветер

— Это был твой первый опыт с женщиной?

Габриэл кивнул. Он все еще казался отстраненным, будто пребывал не здесь, а где-то еще, однако Эспиноза понял, что пик острых эмоциональных переживаний уже миновал и вряд ли повторится с таким же накалом.

— Ты виделся с Ольгой после этого?

— Нет.

— Почему ты не пришел на работу на следующий день?

— Я не мог смотреть на нее. Думал, никогда не вернусь на работу. Но через день должны были выдать зарплату, а мне надо оплатить счета. Я пошел туда, намереваясь лишь получить деньги и уйти. Там мне сообщили, что Ольга умерла. Я даже ничего не почувствовал. Единственная мысль, которая билась в голове, это, что больше мне не выпадет такой шанс, по крайней мере с ней.

— Ты говоришь, что после того, как оставил Ольгу в гостинице, бродил неизвестно где, не помнишь, что делал, вернулся домой рано утром и ничего больше не помнишь.

— Да, так.

— С тобой такое раньше случалось, чтобы ты бродил, не отдавая себе отчет в том, где ты находишься или что ты делаешь?

— Нет, насколько я помню.

— А провалы в памяти раньше были?

— Не думаю.

— У тебя не было желания убить Ольгу после того, что случилось?

— Нет, у меня было желание убить себя, а не ее.

— Что ты делал на следующий день?

— То же самое, что обычно делаю, когда выпадает возможность: гулял по улицам.

— Где ты гулял?

— В центре, по парку Фламенго, по Ларанжейрас.

— Тебе не встретился по дороге какой-нибудь знакомый?

— Когда я гуляю, то не обращаю внимание на людей. Я мог встретить кого-либо, но сам этого не заметил.

— Ты не собирался встретить Ольгу в метро, чтобы посмотреть, как она себя чувствует?

— Нет, ни в коем случае! Я мечтал быть от нее как можно дальше!

Эспиноза почувствовал, что если он будет спрашивать дальше, то Габриэлу станет очевидным, что это допрос. Комиссар не любил превращать исповедь в допрос, за исключением тех случаев, когда у него не было возможности возобновить разговор позже. Он прекратил задавать вопросы Габриэлу не из морально-этических соображений, но потому, что знал по опыту — если он сильно надавит сейчас, то в будущем уже не удастся установить нужный контакт. А насколько он мог себе представить, им предстояло еще очень много общаться.

— Ты не будешь есть?

— Нет, спасибо, я пойду обратно, на работу.

По пути в участок он получил сообщение на мобильник от женщины из Института судебной медицины. Она была молода и красива, и Эспиноза никогда не мог понять, как такая привлекательная девушка может проводить свои дни в окружении трупов и разрезанных кусков тела, и не только проводить, но, по-видимому, и находить в этом удовольствие. Он ей перезвонил.

— Эспиноза, вот если ты сам решишь броситься под поезд, то как ты это сделаешь?

— Ты имеешь в виду, что на мне будет надето или как я это сделаю?

— Я имею в виду, прыгнешь ли ты вперед головой, спиной или пузом?

— Кажется, я догадываюсь, к чему ты клонишь.

— Точно! Могу ручаться, что наша подруга упала на рельсы спиной — и так ее и переехал поезд. Думаю, маловероятно, что человек, бросившийся под поезд, будет прыгать туда задом наперед. Предположим, кто-то решил так сделать, но ему надо быть уверенным, что это сработает: хотя падать спиной довольной легко, но при падении на рельсы нельзя быть уверенным, что упадешь в нужное место. Такой способ больше подходит самоубийцам, что прыгают с высоты, — тогда достаточно встать на край балкона или подоконник и упасть назад — там не промахнешься. А тут, похоже, девушка либо случайно упала, либо кто-то ее толкнул. Но думаю, в этом уж ты сам разберешься.

Эспиноза был согласен с Ирэн, что Ольга совершенно не похожа на самоубийцу.

Он выбрал самый длинный маршрут до дома, который проходил через галерею Менескал, чтобы по пути купить арабской еды, а также чтобы у него было время обдумать слова патологоанатома. Он ждал, пока ему приготовят особые фрикадельки со специями, и раздумывал о том, что у него с Габриэлом очень похожая привычка — думать на ходу. Эспинозе хотелось надеяться, что их сходство на этом заканчивается.

Подходя к скверу перед своим домом, он заметил Алису и Кнопку у дверей подъезда.

— Ты совсем забыл про Соседа! — воскликнула девочка, как только Эспиноза наклонился и чмокнул ее в щеку.

— Другая соседушка гораздо важнее для меня, но и ее я не видел уже сколько времени.

— Да! Но я умею разговаривать, а он нет. И есть еще одна очень важная вещь, которую ты не делаешь. Щенок должен привыкнуть к запаху. Собака запоминает самые первые запахи и потом так узнает хозяина. Ты должен дать ему обнюхивать тебя как можно чаще!

— Кто это тебе сказал?

— Моя учительница. Она еще говорит, что люди сначала тоже различали друг друга по запаху.

— Значит, все мы немного нюхачи? Ладно, завтра суббота. Пойдем нюхнем нашего Соседа и предоставим ему возможность обнюхать нас.

Они втроем поднимались по лестнице, Кнопка возглавляла процессию, останавливаясь на каждой ступеньке, чтобы убедиться, что Алиса и Эспиноза следуют за ней. Прежде чем разойтись по своим квартирам, они условились завтра утром нанести визит Соседу.

Габриэл со вчерашнего дня носил при себе револьвер, поскольку не хотел случайно подставляться. Единственное исключение он сделал для встречи с комиссаром. Он понимал, что идет на риск, поскольку это квалифицируется как незаконное ношение оружия, но решил, что оказаться безоружным при встрече с убийцей — это еще больший риск. Он был уверен, что мать не обнаружила револьвер и пули, спрятанные на верхней полке за книгами, она может найти их, только если затеет генеральную уборку, когда она снимает с полок все книги и каждую аккуратно протирает.

Мать перестала допекать его вопросами о том, почему он поздно возвращается, и ограничивалась теперь только самыми необходимыми делами по дому. Похоже, она вела сейчас даже более деятельную жизнь, чем он сам, поскольку уходила спозаранку и возвращалась часто позже его. Они не обсуждали смерть Ольги, Габриэл даже не мог припомнить, упоминал ли он вообще Ольгу в разговорах с матерью.

Сегодня после обеда он собирался, как обычно, пройтись по забегаловкам фаст-фуд. На улице шел дождь, было ветрено, но Габриэл решил, что пойдет, потому что боялся опять упустить аргентинца. Он надел поверх одежды полиэтиленовый плащ-дождевик. Такой наряд был отличной маскировкой, кроме того, он хорошо прикрывал оружие.

Перед уходом он потренировался быстро доставать револьвер из заднего кармана брюк. Не получилось. Даже если плащ был распахнут, движения получались медленные и неловкие. Его могут застрелить прежде, чем он успеет вытащить оружие. Габриэл решил переложить револьвер в карман плаща и придерживать его там рукой, чтобы не выпирал. После нескольких успешных выстрелов по воображаемой мишени, он открыл дверь и, крикнув на прощание «пока» матери, вышел на улицу. Его прощания никто не услышал. Дона Алзира покинула дом на несколько минут раньше.

Эта дождливая суббота не улучшила настроения Габриэла. Он провел полдня, шастая по закусочным и забегаловкам Копакабаны, выискивая, в каких из них проводятся детские праздники, но нигде не было ни намека на аргентинца. Габриэл вернулся домой промокший и усталый, почти потеряв надежду, что сможет когда-либо его отыскать.

Изменения в поведении матери лишь ухудшали дело. Она по-прежнему ожидала его вечерами, готовила еду и стирала одежду, но теперь все это делала абсолютно молча. Она перестала задавать ему заковыристые вопросы, пытаясь выяснить, что с ним, и перестала жаловаться на то, что он ею пренебрегает. Когда они находились дома, то обычно сидели каждый в своей комнате за закрытыми дверями. Раньше она, даже когда спала, не закрывала плотно дверь спальни — привычка, оставшаяся с тех времен, когда он был маленький, часто просыпался по ночам и плакал от испуга. Но теперь — Габриэл не мог бы сказать в точности, с какого времени — она безо всяких объяснений стала запираться на ночь точно так же, как это делал всегда он сам. Габриэл сначала не обратил на это внимания. А вскоре он выяснил, что у матери не было никаких проблем, нет, просто у нее появилось некое дело или цель, и она бросила все свои силы на ее достижение. Домашним хозяйством она занималась машинально, не вкладывая в это ни частички души. А вот своему делу отдавалась с почти религиозным пылом, оно поглощало все ее время и силы.