Рэкет по-московски

Забыть о вчерашнем, не вспоминать о драке, непонятных, бессвязных речах нежданного гостя? У парня явно не все в порядке, да еще слова о висельнике, заставившие Глеба насторожиться. Позвонит сегодня Фомин или исчезнет, затеряется в огромном городе? Ну, положим, бесследно потеряться ему не удастся — есть телефон, имя. Только не вымышленные ли они?

Нет, успокоил себя Глеб, не то состояние было у гостя, чтобы на ходу придумывать себе фамилию и номер телефона. Впрочем, поглядим, жизнь покажет, прав ли товарищ Соломатин, проповедуя доверие к людям…

Мало ли как может начинаться служебное утро? У Глеба оно всегда начиналось с пятиминутки, называемой досужими остряками «пятидесятиминуткой» или «молебном». Устроившись на привычном месте в кабинете начальника, Соломатин придал лицу озабоченное выражение и, открыв блокнот, начал набрасывать вопросы, возникшие у него в связи с вчерашним случаем.

Не слушая начальника отдела Собачкина, читавшего сотрудникам занудную нотацию, — один из вариантов любимых им «кадровых казней» — Глеб исписал целую страничку. Прикинул: работы много, а от других обязанностей его никто не освободит, и как еще посмотрит начальник на желание заняться совершенно никчемным, с его точки зрения, делом — искать какого-то Фомина, устанавливать данные висельника, Могильщика. Обязательно спросит: «Вам больше делать нечего, Соломатин?»

Глеб захлопнул блокнот, убрал ручку.

— Я вам в отцы гожусь… — назидательно произнес Собачкин коронную фразу, давшую повод прозвать его «крестным отцом».

«Придется с ним разговаривать, — подумал Глеб. — Беседа будет нелегкая и неприятная. Но субординация не позволяет прыгать через его голову».

Облегченно вздохнув, когда Собачкин закончил и никого не попросил остаться, Глеб, предупредив Гаранина, чтобы тот заказал пропуск, если позвонит Фомин, спустился в дежурную часть, к старому знакомому Юре Сурмилину.

Сурмилина он отыскал в оперативном зале, рядом с пультом дежурного по городу.

— О, краса и гордость уголовного сыска подполковник Соломатин, — увидев Глеба, приветствовал Юра. — Ты по-прежнему успешно зарываешь талант в землю? Ну-ну, не обижайся, шучу. Чем могу?

— Дай сводки происшествий за последний месяц.

Быстро пробегая глазами строчки отпечатанных на тонкой бумаге суточных сводок, Глеб искал случаи убийств и самоубийств. Но все больше попадались кражи из квартир — летний сезон, многие на дачах. Ага, вот подходящее: в собственной квартире покончил жизнь самоубийством Филатов Николай Евгеньевич.

— Кто выезжал на труп Филатова?

— Местное отделение занималось, у них есть материал. Насколько помню, там без криминала, — ответил Сурмилин.

Больше самоубийств зарегистрировано не было. Аккуратно выписав в блокнот данные, Соломатин поблагодарил и отправился к себе.

— Мне звонили? — первым делом спросил он, входя в кабинет.

— Нет, — откликнулся Игорь Гаранин. — Слышал новость? Говорят, Собачкин уходит.

— В отставку, что ли? — бросив на стол блокнот, недоверчиво усмехнулся Глеб. — Байка, придуманная личным составом для поднятия настроения, розовая мечта о справедливом начальнике, вышедшем из народа.

— Не любим мы его, — ехидно заметил Игорь, — а вот он обижается.

Это Соломатин знал. Сегодня Собачкин наверняка завел себя отчитыванием Осетрова, и теперь говорить с ним будет еще сложнее. Но все равно придется, хотя бы для того, чтобы в случае отказа иметь официальный повод для обращения к вышестоящему руководству. Уже есть первое подтверждение правдивости рассказанного Фоминым: в квартире повесился гражданин Филатов, а труп обнаружен приехавшей с дачи женой. Но какова во всем этом роль Юрки?

Пододвинув к себе телефонный аппарат, Соломатин снял трубку и, заглядывая в бумажку, набрал номер: долгие гудки, никто не отвечал. Так, стоит проверить, по какому адресу установлен телефон, фамилию абонента.

— Игорь, не в службу, а в дружбу. Запиши номер телефона…

Капитан Гаранин сделает, он парень исполнительный и надежный, а пока поинтересуемся кличкой Могильщик. Что за птица? Но получасовое висение на телефоне, звонки в другие отделы и картотеки не принесли никакого успеха.

Пока он звонил, вернулся Игорь, положил перед Глебом записку с адресом.

— Большой Дровяной переулок, — прочел тот. — А владелец телефона гражданка Фомина? Мать, наверное. Совпало.

— Что? — не понял Гаранин.

— Это я себе, — успокоил его Соломатин и вышел из кабинета, решив немедленно поговорить с начальником.

Собачкин был в кабинете один. Расплывшись на стуле, он подстригал канцелярскими ножницами ногти на руках — эта привычка всегда раздражала Глеба, считавшего ее просто отвратительной, но подполковник успокаивал себя тем, что наличие высшего образования еще не означает наличие необходимого воспитания.

— Что у вас? — продолжая щелкать ножницами, уставился на него Собачкин.

— Может быть, зайти позже? — сделал движение к двери Соломатин.

— Давайте сейчас, раз уж зашли… — буркнул Собачкин, неохотно откладывая ножницы.

Глеб, не дожидаясь приглашения, присел на стул и коротко рассказал о вчерашнем происшествии. Собачкин слушал не перебивая, только по ходу рассказа вздыхал и крякал.

— Все? — раздраженно спросил он, когда Глеб замолчал. — И чего вы хотите?

— Вашей резолюции, — Соломатин положил перед ним рапорт.

— Вот как? — со злой иронией переспросил Собачкин. — Эх вы, до подполковника дослужились, а повели себя, прямо скажем… Надо было задержать его — Фомина, кажется?

— На каком основании?

— Ну, извините! Вы находите основание для проверки, не находя оснований для задержания и получения объяснений по поводу происшедшего? — Собачкин отодвинул от себя рапорт. — Я удивляюсь вам, Соломатин! Видимо, проведенное в отношении вас разбирательство ничему не научило? Чего вы добиваетесь?

— Истины, — Глеб начал заводиться. — Хочу точно знать, не спрятано ли за случившимся преступление. На меня Фомин произвел впечатление честного человека. Он в чем-то запутался, явно боится, особенно милиции. Но почему боится, если не совершил преступления?

— Честного! — фыркнул Собачкин. — Где вы их видели, честных людей? И вообще, ваше поведение должно послужить предметом нового разбирательства, уже по служебной линии. Хоть как-то вас реабилитирует только то, что вы сами рассказали о происшедшем. У вас мало дел? Хотите заняться вообще неизвестно чем?

— Вчерашний день, помнится, вы на собрании говорили: «Сотрудник советской милиции не имеет права пройти мимо ни одного случая правонарушений».

— Глеб Николаевич! — глаза Собачкина сузились. — Вы бы хоть русский язык не коверкали! «Вчерашний день»…

— Значит, русский язык безбожно коверкал и Николай Алексеевич Некрасов: «Вчерашний день, часу в шестом, зашел я на Сенную», — парировал Глеб. Разговор не получился. Да и мог ли Он вообще получиться с Собачкиным, для которого слишком много значат личные отношения? Но наступать на себя Глеб не позволял даже вышестоящим по должности. На должность тоже назначают люди и не навсегда…

— Опять пререкаетесь, — с холодной яростью констатировал начальник.

— Не пререкаюсь, а хочу установить истину, — Соломатин встал. — Напали на Фомина? Напали! Надо знать почему, знать, что действительно произошло! Я просил его приехать сегодня сюда, к вам, но парень не позвонил и не приехал.

— Вот-вот, — оживился Собачкин. — Добренький Соломатин избавил жулика от разборов с другими жуликами, «попросил» приехать, а тот скрылся! Теперь ищет ветра в поле? Ох уж этот ваш снобизм, Глеб Николаевич!

— Снобами называют дешевых эстетов! — обозлился Соломатин. — Если вы имеете в виду мое увлечение живописью, то к служебным обязанностям сие не имеет отношения.

— Вы меня неправильно поняли, — отвел глаза Собачкин. — Но рапорт я не подпишу. С вами потом разберемся, отдельно.

— Хорошо, тогда я буду вынужден подать еще один рапорт. О переводе.

Глеб пошел к двери.

— Вернитесь! — повысил голос Собачкин. — Я еще не закончил с вами разговаривать! Когда сочту возможным отпустить, тогда пойдете. Не хотите работать?