Розовый куст

Железнодорожник, оглядываясь на волкодава, удержанного цепью и потому у самого крыльца с порыкиванием и злобой разглядывавшего пришельцев, потянул за шнур звонка. В доме было тихо. Потом раздались шаги, и толстый мужик, лохматый, в рубахе враспояску, в лакированных сапогах, отворил дверь.

– Здорово, Иван Фомич, – сказал железнодорожник. – Вот гостей тебе привел.

Мельник оглядел неизвестных маленькими свирепыми глазами, потом отстранился от двери.

– Пущай войдут, коли нужда до меня.

Он закрыл за ними дверь, взял с полки огарок свечи и, светя им, повел наверх.

В низкой комнате, душной, с горящей в красном углу лампадой, за столом сидели двое. Стол был уставлен бутылками, цветастая скатерть кое-где уже залита и измазана вином. Старинные сулеи и узкие блюда для рыбы, тарелки с соленьями и едой стояли так густо, что трудно было понять, как можно извлечь из этой тесноты хоть что-нибудь, не уронив или не опрокинув посуды.

Двое сидящих за столом людей в отлично сшитых костюмах смотрели на вошедших недружелюбно.

– Вот гости мои, – сказал хозяин, показывая на них рукой. – Члены правления акционерного общества «Хлебопродукт». С кем честь изволим иметь?

– Угрозыск! – сказал рослый в коричневом костюме, и укладка на его голове заколебалась. Климов узнал Таниного воздыхателя.

Клыч зорко оглядывал сидевших и хозяина.

– Раз представляться не надо, такой вопросик, – сказал он. – Вы с московским поездом приехали?

– С московским, – подтвердил низенький мужчина рядом с завитым,

– Вы народ торговый, Шварца знаете?

– Отчего же не знать, одним поездом ехали, – сказал завитой.

– С кем он ехал, не помните?

– Служащий у него в магазине. Федуленко, сопровождал. А что, случилось что-нибудь? – спросил низенький, с интересом приглядываясь к сыщикам. – Иначе чего бы вы этим интересовались?

– Вы их в вагоне видели? – не отвечая, расспрашивал Клыч.

Климов, не отрываясь, смотрел на завитого, и тот повернул свое остроносое решительное лицо к нему и тоже смотрел враждебно и вызывающе.

– Мы в другом вагоне ехали, – отвечал низенький, оглядывая Клыча и, видимо, оценивая его. – Федуленко раз прошел по нашему вагону, потом мы их не встречали.

– А в Клебани они не сходили?

– Здесь, кроме нас, по-моему, никто не сходил.

– Ваши документы, пожалуйста! – Клыч протянул руку.

Оба вынули документы и подали ему. Климов отошел в угол к божнице, оглядывая старорусское убранство комнаты. К нему медленно приблизился завитой.

– Добились своего? – спросил он свистящим шепотом.

– Чего именно? – повернулся к нему Климов.

У стола негромко разговаривали хозяин, низенький и Клыч.

– Таня ушла. А куда?

– Куда? – спросил ошеломленный Климов.

– Пошла благодетельствовать. К этой Клембовской. Чтобы та втянула ее в свои авантюры.

У Климова кругом пошла голова. Ушла, ушла все-таки от этих.

– Какие такие авантюры у Клембовской? – спросил он, чтобы только что-нибудь ответить.

– Она авантюристка, – злобно шептал завитой, обдавая его запахом вина. – И ее видят в самых гнусных притонах… Чего вы, собственно, добились, уважаемый товарищ?

– Витя, – окликнул своего помощника Клыч, – идем.

Они спускались по лестнице, а в Климове все пело: ушла! Они шагали по улице, их сопровождали ребятишки, пылал закат, окрашивая в алое и накаляя стекла, а Климов был хмельной: «Ушла! – звенело у него в ушах. – Ушла!»

На станции Потапыч что-то рассказывал Клычу о переговорах с москвичами.

– Климов! – приказал Клыч. – Узнай точно о поездах: будут ли еще сегодня? Были ли? И в какую сторону? Когда будут завтра?

Климов очнулся. У Клыча ввалились щеки, проступила серая щетина. Стас стискивал зубы. День догорал, а удачи не было.

Он быстро все разузнал у железнодорожников. Поездов сегодня не будет. Если только нанесет какой-нибудь шалый южный. Иногда так бывает. Завтра московский поезд в одиннадцать, а перед ним рабочий поезд до Андреевского в девять сорок пять.

Клыч уже сидел на дрезине, рядом с ним светлела легкая, почти пуховая шевелюра Стаса. Потапыч о чем-то беседовал с мотористом. Было еще светло, но солнце уже догорало за лесом, сумерки таились где-то за горизонтом. Климов пошел было к дрезине, но опять вспомнил про следы и повернул к путям. Все-таки странная эта была коляска. Почему она доехала только до рельсов? Не переехала их, да и не смогла бы в этом месте, не взгромоздилась бы на такую крутизну… Он вновь прошел до самого поворота проселка в лес, рубчатые шины хорошо отпечатались па ослизлом краю лужи. Он втянул ноздрями ночной воздух. Оглянулся на дрезину. Клыч и Стас смотрели на него. Он махнул им рукой. Клыч сказал несколько слов Потапычу и спрыгнул, за ним спрыгнул Стас. Они быстро прошли через пути и через минуту стояли перед ним.

– Что? – спросил Стас.

Климов молча показал им двойной след шин на грязи и повел к полотну железной дороги. Снова показал им од-печаток шин на влажном боку взлобка у насыпи. Они долго стояли, разглядывая следы.

– А на той стороне путей?

– Там нет, – сказал Климов. – Вот я голову и ломаю: след свежий. Обязательно сегодняшний. Значит, подъехали к самой линии, а потом повернули и обратно? Это для форсу, что ли?

Клыч быстро пошел к лесу. Стас помчался к станционному строению. Климов ждал. Вернулся Клыч.

– Если бы поезд стоял на этом пути, то коляска могла оказаться почти рядом. В двух шагах от него, внизу.

Подошел Стас, ведя железнодорожника.

– На каком пути стоял московский поезд? – спросил Клыч.

– На этом самом, где мы стоим.

– Так… А на коляске к станции кто-нибудь подъезжал, когда московский здесь стоял?

– Кому же подъезжать? У нас и у мельника коляски нет. У нас в Клебани народ небогатый, знаете.

– А в деревнях есть коляски на дутых шинах?

– В селах? Может, и есть. У нас по уезду торговые села. Возницыно вот или другие…

– Значит, вы не видели коляски на дутых шинах?

– Нет.

– Вы давали отправление московскому?

– Да.

– И всех, кто был на станции, разглядели?

– Да кого тут разглядывать. Два калеки, три дворняги…

– Пошли в Совет, – приказал Клыч. – Климов, сгружай Потапыча. Скажи мотористу: пусть едет.

Глава IX

Через полчаса на сельсоветской линейке они уже рысили по пыльному проселку, с двух сторон стиснутому подступившими к самому кювету березами и осинами. Лес гудел вокруг. Сумерки сгущались. Возница, изредка оборачиваясь к седокам, жаловался:

– Нету порядку. Середь ночи вызывают в Совет, говорят: вези! А куда? А может, у меня нету никакой моей возможности? А?

– Ты, дядя, вези. Потом поговорим, – отвечал Клыч. Остальные помалкивали. Минут через сорок услыхали лай собак, потом замелькали огоньки.

– Решетовка, – сказал возница, оборачиваясь. – Дальше я вас, ребята, ни в жисть не повезу. Никакой такой моей возможности нету.

Проехали первую избу за глухим забором. Она стояла у самого леса. Сквозь дощатую ограду не было ничего видно. Потом избы пошли гуще, кое-где палисаднички, кое-где вообще никакой ограды. Сады были не у всех. Но седо, видать, не бедное – много железных и цинковых крыш. У церкви остановились. Рядом с ней над небольшим домиком реял по ветру флаг.

– Совет, – сказал возница. – Так я возвертаюсь, граждане товарищи.

– Вот что, дядя, – внушительно сказал Клыч и сунул к самому лицу возницы удостоверение. – Сиди тут тихо и дуй в сопелку. Ежели исчезнешь, я тебя из гроба выну, понял?

Бородка мужика взъехала наверх, и он затряс головой:

– За что томите, граждане начальники? Отпуститя!

– Может, и отпустим, – сказал Клыч и спрыгнул с подводы, – а ты жди. И чтоб никакой ини-циа-тивы.

Климов и Стас тоже слезли с подводы, приморенный Потапыч дремал, привалясь к спине возницы.

– Мой трудовой день на етом считаю законченным, – кричал тощий человек в солдатской рубахе и фуражке, когда они вошли в Совет, – Будут тут все приезжать и командовать. Я при исполнении служебных обязанностей и не потерплю!