Грязные игры

Я вздохнул:

Слушай, Костя, я в свое время за школьную сборную по футболу играл. Как ты думаешь, меня возьмут в этот фонд?

Не смешно, — рявкнул Меркулов и снова уткнулся в газету. — «Разумеется, никого не волновало, что спортивные организации, которые прежде всего должны заботиться о здоровье граждан России, фактически занимаются противоположным делом. На развитие спорта шли ничтожные суммы, в то время как доходы росли день ото дня. Разумеется, огромными деньгами заинтересовалась мафия. Ее задачей было как можно быстрее взять под контроль всю деятельность фондов. По мнению некоторых экспертов, на сегодняшний день этот процесс в России практически завершен».

Он отложил газету.

Костя, ежу ясно, что и Старевич и Серебров распоряжались большими деньгами и из-за этого их и убили. Для этого не нужно быть семи пядей во лбу. Для меня важно знать, какие отношения с мафией были у Сереброва и Старевича.

Да, — согласился Меркулов.

Которые, между прочим, если судить по документам, отданным мне Быстровым, были в последнее время злейшими врагами.

Странно...

Что странно?

Все странно. То, что Быстров неожиданно проявил активность и в мгновение ока добыл эти документы. Странно, что жена Старевича ничего не знает об этих конфликтах, а если и знает, то не говорит.

Ты знаешь, Костя, мне сегодня показалось, что ей известно очень много важного. Но почему она не стала колоться?

Это как дважды два четыре, Саша. Если она знает, хотя бы гипотетически, конкурентов своего мужа...

Она мне сказала, что была в курсе его дел.

Тем более. Если она знает, но не говорит, то, по всей вероятности...

Он замолчал, внимательно разглядывая свои ногти.

По всей вероятности?

Боится, Саша. Жена Старевича просто боится.

Действительно. И как это не пришло мне в голову?! Если Ада Сергеевна боится бывших конкурентов или, наоборот, подельщиков своего мужа, то все сразу становится на свои места. Тогда понятны и ее малоконкретные фразы, и, в общем-то, довольно спокойное поведение. Кроме того, я, как следователь, не могу исключить версию ее участия в убийстве.

Я сегодня уже допросил ее в общих чертах. То есть не допросил, а побеседовал с ней. А на завтра вызвал Аду Сергеевну Старевич для подробного, детального допроса. Надеюсь, завтра она сообщит больше.

Меркулов с сомнением покачал головой:

Если она действительно что-то знает, то ее сомнения могут оказаться не напрасными. И...

Мы посмотрели друг на друга. И нам в голову пришла одна и та же мысль.

20 часовМосква, центр

Потихоньку смеркалось. В конце сентября всегда так — день вроде длится долго, почти столько же, сколько и летом, а потом — раз! — уже сумерки. И начинаешь верить, что через каких-то два — два с половиной месяца начнется долгая унылая московская зима.

В кабинете было почти совсем темно. Только кое- где виднелись блики от наполовину открытых штор — на стеклянных дверях шкафов, на нескольких хрустальных вазах для цветов, ну и, конечно, на плоскостях полированной мебели. В которых, если хорошенько вглядеться, можно было различить причудливые узоры карельской березы.

Самого хозяина кабинета разглядеть было труднее. Он сидел за огромным письменным столом и совершенно сливался с темными дубовыми панелями, которыми были обиты стены. Справа от хозяина кабинета находилась стойка с Российским флагом, а прямо над его головой улыбался Президент. Все как и положено в кабинете у государственного чиновника.

Было тихо. Основная часть служащих давно разошлась по домам. Только редко когда был слышен звук открываемой двери и мягкие шаги по ковровым дорожкам в коридоре.

Человек, сидящий за столом, нервничал. Он беспрерывно курил, выпуская клубы дыма, которые большим сизым облаком скапливались где-то в районе портрета Президента, отчего его становилось почти совсем не видно.

Человек докурил сигарету и потянулся за следующей. Пачка «Мальборо» оказалась пустой. Он открыл ящик письменного стола и тут же с досадой задвинул его обратно. Потом заглянул в сигаретницу из темного дерева, которая при открывании издала мелодичный звук. Но и там было пусто.

Он забарабанил по столу. Схватил лежащий на столе черный круглый предмет и стал постукивать им по столу. Этот предмет издавал тихие глухие звуки, как если бы был сделан из резины.

Это была хоккейная шайба.

Почти совсем стемнело. Человек встал из-за стола и прошелся взад-вперед по кабинету. Шаги глохли на толстом пушистом ковре.

Он подошел к окну.

Просторная Ивановская площадь была совсем пуста. Разумеется, если не считать нескольких охранников, прохаживающихся по дорожкам на лужайках и по чистому кремлевскому асфальту. Серой громадой высился Успенский собор. За ним белела колокольня Ивана Великого. Вон, мимо пушистых голубых елей у стены проехал черный автомобиль с мигалкой на крыше. Горели рубиновые звезды...

За спиной у него мелодично затренькал телефон. Человек кинулся к нему. По всей вероятности, именно этого звонка он так долго ждал.

Да, — коротко сказал он в трубку.

Пару секунд в трубке молчали. Потом раздался голос:

Сегодня. Двадцать три сорок.

Руби, — быстро ответил человек и положил трубку.

В комнате уже была непроглядная темень...

0 часов 10 минут

Кутузовский проспект

Когда мы позвонили в дверь московской квартиры Старевича на Кутузовском проспекте, нам никто не ответил. А между тем родственники на даче, которым мы позвонили, сказали, что она поехала в Москву и должна вернуться только следующим утром.

Медлить было нельзя, и мы вызвали дежурный наряд. С дверью пришлось повозиться — толстый стальной лист с трудом брал даже автоген.

... Ада Сергеевна Старевич лежала посреди гостиной с простреленной головой. На оконном стекле мы обнаружили маленькую аккуратную дырку.

Ночь на 28 сентября

На подлете к аэропорту Шереметъево-2

Надо же, столько мучений — и все ради этого куска железа. Пусть даже один ее вид вызывает восторженные охи и ахи, наверное, у доброй трети человечества. Конечно, которая знает о существовании игры под названием «хоккей».

Так думал Павел Бородин, центральный нападающий команды «Нью-Йорк вингз», то есть «Нью- йоркские крылья», сидя в кресле мерно гудящего «боинга» и глядя не в окошко, за которым все равно было черным-черно, а на то, что лежало На коленях у него и его соседей. Ради чего пришлось целый год тренироваться по десять часов в сутки, а потом в буквальном смысле вырывать победу у видавших виды американских хоккеистов. Ради чего было получено множество травм, выбито несколько зубов, не считая рассеченных клюшками губ. Ради чего ему, да и не только ему, целый год пришлось держать рот на замке. И ради чего даже в просторном «Боинге-747» пришлось поднять подлокотники.

А был это легендарный Кубок Стэнли, за право хотя бы мизинчиком дотронуться до которого любой хоккейный болельщик отдаст десять лет жизни.

Надо сказать, вблизи этот кубок действительно напоминал хромированную консервную банку гигантских размеров на массивном круглом постаменте. Причем банку, судя по весу, наполненную булыжниками.

Хлопоты с этим кубком начались еще в аэропорту Кеннеди. Футляра к нему не полагалось — Кубок Стэнли принято носить над головой на вытянутых руках, выражая при этом крайнюю степень восторга. Не в багаж же его сдавать! Американские таможенники, правда, обалдели от такой «ручной клади». Каждый не преминул прикоснуться к национальной святыне и пожать руки ее обладателям, но о правилах провоза кубков никто ничего не знал. Пришлось везти его на коленях.

Павел, правда, предлагал поставить его куда-нибудь в угол, например в комнату стюардесс, но Слава Шаламов, который, конечно, встречал любое предложение Бородина в штыки, воспротивился. «Мы за него отвечаем», «что мы через неделю вернем в НХЛ, если кубок пропадет», и прочее. Интересно, как в самолете может пропасть такая бандура? Разве что какой-нибудь арабский террорист с парашютом скинет прямо в Атлантический океан, чтобы досадить американцам.