Лонтано

– Я могу их увидеть?

– Нет, медицинская тайна. Идите за мной, пожалуйста.

Начало хорошее. Эрван пошел следом. В этот час в библиотеке никого не было. Ее деревянные линии обладали собственной динамикой. Стоило задержать на них взгляд, и казалось, что она оживала и принималась танцевать.

– Сначала я хотел бы вам кое-что показать.

Они прошли вдоль балюстрады, потом Краус отпер дверь, приложив к замку свой магнитный бейджик. Открылась анфилада маленьких залов без окон, со стенами из выкрашенного в белый цвет кирпича. В каждом стояли африканские статуэтки, деревянные или глиняные, усеянные гвоздями, растительными волокнами, веревками.

– Эта выставка посвящена Лео Биттремье, миссионеру-кларетинцу начала двадцатого века, изучавшему культуру йомбе и присылавшему в Бельгию эти священные предметы, которые, скорее всего, отбирал силой. Истинный фламандец, он отказывался говорить по-французски «даже перед лицом короля» и ненавидел колонистов. Утверждал, что белые принесли в Африку «не цивилизацию, а сифилис».

Эрван хотел было попросить не отклоняться, но сказал себе, что, в определенном смысле, он приехал, чтобы проникнуться этой культурой. Остановился перед мстительным фетишем в накидке из джута, с маленькими заостренными зубами, ромбовидным черепом и испещренной гвоздями грудью.

– Один из самых ужасающих экспонатов, – произнес Краус, кладя руку на голову истукану, как дрессировщик, который гладит укрощенного хищника. – Этот нконди освобождал одержимых детей, которые ели землю.

– Для расследования мне пришлось ознакомиться с подобными верованиями и…

– Это намного больше, чем верования! Скорее, некая метафизика. Сама основа существования. Для негров нет ни случайности, ни необъяснимых фактов. Между Богом и людьми имеется зазор, полуэтаж, и там обитают духи, оккультные силы. Конголезец умирает от СПИДа – такова европейская версия. Африканская истина: один из его сыновей колдун и убил его, наслав болезнь.

От зала к залу минконди меняли свой облик, превращаясь в едва обработанные куски дерева, простые мешки, увешанные погремушками, камни, обвязанные веревками. Одной детали было достаточно, чтобы превратить обычные вещи в священный предмет, наделенный могуществом и массой значений.

– Кстати, – подхватил Краус, – отец должен был рассказать вам об этом мире.

– Вы знаете, кто мой отец?

– Проверил по Интернету: ваше имя не могло быть простым совпадением.

– Вы встречались с ним в то время?

– Как ни странно, нет. Мы познакомились намного позже, в двухтысячных, когда он одолжил нам для выставки свою коллекцию.

Эрван не знал, что минконди совершили путешествие.

– В последний раз, когда мы виделись, – с радостным видом сообщил Краус, – он дал мне понять, что принесет их в дар нашему университету.

Хорошая новость: ни сам Эрван, ни его брат с сестрой не унаследуют эти ужасные штуки, впитавшие дурную энергию. Полицейский снова остановился перед пальмовым стволом, основание которого составляли привязанные раковины, – получилось нечто вроде полурастительного-полуминерального кинжала.

– В чем разница между безумием и верой? – продолжил Краус. – Факт веры в то, что Иисус Христос ходил по воде, аки по суху, может показаться скверным симптомом с точки зрения психиатрии…

– Во имя своей веры Фарабо убил девять человек.

– А сколько убийств было совершено во имя их религии христианами, мусульманами, буддистами? Мы пришли.

Краус отпер дверь и посторонился, пропуская Эрвана вперед.

138

Потолочные светильники зажигались один за другим, освещая ряды читальных столов.

– Присаживайтесь.

Эрван устроился за одним из них. Священник сел напротив. По такому случаю полицейский вытащил диктофон:

– Вам не будет мешать, если я включу запись?

– Вовсе нет, но сначала я хотел бы задать вам один вопрос.

– Прошу вас.

Не имело смысла разыгрывать из себя непроницаемого копа.

– Вы сказали, что занимались расследованием серии убийств в Париже.

– Совершенно верно.

– Я прочел сегодня утром в прессе, что предполагаемые виновники убиты во время перестрелки в Бретани…

Эрван выбрал полуложь:

– Верно, но, чтобы закончить отчет, мне нужно набросать как можно более полный портрет того, кто их вдохновил: Тьерри Фарабо.

– Вы хотите сказать, что роетесь в прошлом Человека-гвоздя в поисках улик, касающихся сегодняшнего дня? Может, вы не все поняли?

Эрван улыбнулся. Он всегда приписывал священнослужителям этакую блаженную невинность, которая в реальности оборачивалась наивностью, граничащей с глупостью. Краус к данной категории не относился.

– Все оказалось намного сложнее, чем мы ожидали, это верно. Трое, ликвидированные в Финистере, создали культ Человека-гвоздя, и мы уверены, что они виновны в преступлениях двух последних недель. Но нам не хватает конкретных доказательств. Если внимательно присмотреться к тому, кто был их кумиром, возможно, удастся найти новые улики.

Бельгиец по-прежнему улыбался:

– Включайте вашу машинку.

Первый вопрос:

– Вы помните, как встретились с Фарабо?

– Конечно. Когда его арестовали, я руководил диспансером в Лубумбаши. Меня вызвали, и я поехал в Лонтано, чтобы дать первое психиатрическое заключение. Я подходил лучше всего: и врач, и священник, к тому же я был знаком с верованиями йомбе.

– Каким он был?

– В состоянии шока.

– Из-за совершенных убийств?

– Из-за охоты на него, которую устроил ваш отец.

Эрван почувствовал ком в желудке:

– Что… что вы можете об этом рассказать?

– Я не очень много знаю. Это длилось несколько недель, и в обстановке, которую можно расценить как… напряженную.

Эрван подумал о фотографии Фарабо, на которой тот выглядел невредимым:

– Думаете, отец пытал Фарабо после поимки?

– Я думаю, что преследование само по себе было пыткой. Для обоих. Фарабо знал джунгли. Грегуар Морван, напротив, никакого опыта существования в джунглях не имел. И однако, он не сдался. Он выследил Фарабо. Он заморил его голодом и загнал, пока наконец не схватил и не доставил в Лонтано.

В голосе старого миссионера проскальзывали нотки восхищения. Этот человек, хотя и должен был не одобрять жестоких методов (будучи психиатром) и взывать к сочувствию (будучи священником), испытывал уважение к отваге и упорству охотника.

– Речь шла не только о физической выдержке, – добавил он. – В глубине леса Фарабо играл на своей территории – территории оккультных сил. Ваш отец противостоял мощному и неизвестному миру.

– Вы в это верите?

– Я верю в тот факт, что он находился в крайне неблагоприятном положении, и полагаю, простите мне это выражение, что у него были железные яйца.

Он приехал не для того, чтобы выслушивать панегирики в адрес Старика.

– Вы лечили Фарабо?

– Подручными средствами. Он был в состоянии полной прострации. Нечто вроде каталепсии духа. Мне пришлось дать ему успокоительное, которое расслабило его и вернуло к реальности. Параллельно я смог опросить свидетелей.

– Я думал, свидетелей не было.

– Не убийств, а общей атмосферы в городе. Жители Лонтано оправлялись от двух лет настоящего террора.

Эрван снова задумался: как убийце удавалось завоевать доверие жертв? Может, это и было той уликой, которую он искал. Отложим на потом.

– Я читал в протоколах процесса, что Фарабо был известен как нганга. С самого начала жители должны были его заподозрить, верно?

– Негры – без всякого сомнения, но никто не хотел говорить. Во-первых, из страха и, во-вторых, еще из уважения. О нем ходили легенды. Говорили, что он бродит по ночам в джунглях обнаженным и обмазанным глиной, что он разговаривает с демонами. Рассказывали, что он превращается в самых разных животных, – африканские байки.

– Они должны были его выдать.

– Нет. Нганга, который лепит минконди из плоти белых, знает, что делает, и наделен огромной властью.