Лонтано

– Ты все для этого делаешь, да?

Старик едва не отвесил сыну новую пощечину, но увидел, как стреляет в Эрвана, и ему стало по-настоящему тошно.

Он засунул пистолет за пояс на спине и надел пиджак.

– Иди поспи и проверь завтра утром наши счета. Я позвоню.

– Да пошел ты…

На улице Морван глубоко вдохнул парижский воздух – выхлопные газы, запахи влажного асфальта, испарения бензина. Его собственный вариант свежего воздуха. Набрал номер Карла, чтобы узнать, все ли в порядке с Гаэль.

Он испытывал мощное желание заснуть и больше не просыпаться.

135

У Эрвана был только один общий пунктик с больницей: расписание. Завтрак в 6:00, перевязка в 7:00: без проблем. Он дождался, пока не заработают административные службы, чтобы дать подписку, снимающую с медицинского центра всякую ответственность за его здоровье после того, как он их покинет.

Накануне один из офицеров управления подогнал его машину, и, несмотря на повязку, стягивающую живот, вести он мог без труда. В 8:30 он уже ехал по Госпитальному бульвару в направлении вокзала Аустерлиц.

Столь быстрым восстановлением физической формы он был обязан вовсе не передышке, а исключительно Софии. Те минуты, которые они провели вместе накануне, были, как говорят специалисты по бриллиантам, «flawless» – «безупречны». Они занимались любовью в его постели, и каждое движение вырывало у него стон боли. От этого он испытал сильнейший оргазм – возможно, тот, которого ждал всю жизнь. Оргазм янсениста, который не может испытывать наслаждение без его младшей сестры – боли от наказания.

После ухода Софии, около полуночи, он не мог заснуть. Погрузился в отчеты о процессе и читал их всю ночь. Но почти ничего не вычитал. Зато сейчас он чувствовал себя очищенным, словно лихорадочное возбуждение выскоблило его добела.

Он ехал по набережной Монтебелло, когда позвонил Крипо.

– На каком вы этапе? – спросил Эрван, не дав тому рта открыть.

– Ни черта не нашли. Никаких стыковок, ни одной конкретной связи между нашими клиентами и убийствами.

– Поточнее, пожалуйста.

– В каждом убийстве мог быть замешан один из подозреваемых: у него нет алиби. Но на этом точка. Ди Греко мог оказаться на берегу, чтобы расправиться с Виссой Савири в ночь седьмого сентября, но мог и отправиться на рыбалку. Лартиг был один одиннадцатого сентября, но это не значит, что он был под мостом Арколь. Редлих знал Перно, но никто его не видел на улице де ля Вут. И так далее.

– Вещественные доказательства?

– Обыски в мастерской Лартига и на барже Редлиха ничего не дали.

Набережная Августинцев. Набережная Конти. Набережная Малаке. Он и не глянул в сторону управления – на том берегу Сены, – откуда с ним разговаривал Крипо.

– А у тебя с Ирисуангой?

– Китайская стена. И его квартира, и галерея под защитой дипломатического иммунитета. Он, конечно, был в воскресенье на той вечеринке у Лартига, но во сколько он ушел? Загадка.

– Это все?

Крипо повысил голос, что было на него не похоже:

– «Это все»? Я только что объяснил тебе, что мы, возможно, сели в лужу, что твой отец прикончил трех психов, из которых ни один не был Человеком-гвоздем, что настоящий убийца все еще где-то гуляет, а ты спрашиваешь меня, все это или не все? На тебя не напасешься, когда ты ищешь, в какое дерьмо еще вляпаться.

Эрван не ответил: новые факты странным образом подтверждали то, что он извлек из чтения отчетов по процессу. Он забил себе голову выдержками из свидетельских показаний, потусторонними ответами Фарабо, речами адвокатов, но ничего важного не узнал.

Сейчас говорили не строчки, а скорее то, что осталось в тени. Что-то не складывается. Какая-то деталь от него ускользала, а именно эта деталь, пусть даже речь шла о преступлениях сорокалетней давности, могла помочь ему понять сегодняшнее дело.

– Ты меня слушаешь? Что мы должны делать?

– Копайте, переройте их прошлое, найдите любую зацепку, которая сойдет за мотив.

– Это не даст нам прямых улик.

– Про прямые можно забыть. Закроем дело с косвенными.

– Я тебя не узнаю.

– Это называется «принцип реальности».

– Ладно. Я передам остальным.

Крипо повесил трубку, и Эрван проехал по мосту Рояль в направлении улицы Пирамид. Квартал Оперы, смена атмосферы. В полицейской школе объясняли, что проложенные Османом крупные городские артерии, широкие и прямые, задумывались для подавления народных мятежей, стрельбы из пушек и свободного продвижения кавалерии. «Тому доказательство, – подтверждал отец, – что май шестьдесят восьмого разразился на другом берегу Сены!»

Настало время потрясти Старика.

– Ты все еще в больнице? – спросил тот встревоженным голосом.

– Возвращаюсь домой.

– Тебя выпустили?

– Ты меня едва задел.

– Нам надо поговорить. Это было…

– У меня больше нет сил злиться на тебя за что бы то ни было.

– Уход с дистанции! Победа! – засмеялся Морван. – Ты должен отдохнуть.

– Я собираюсь уехать.

– Могу дать тебе ключи от Бреа.

– Я еду в Бельгию.

Короткая пауза.

– Почему в Бельгию?

– Сегодня ночью я штудировал архивы процесса в Лубумбаши. Три скоросшивателя по четыре кило каждый.

Опять молчание. Эрван обогнул дворец Гарнье, помпезный и позолоченный, потом свернул по косой к улице Лафайет. Еще одна артерия, проложенная для атаки легкой бригады. [136]

– Где ты все это достал?

– В Намюре: там хранились записи адвокатов.

– Что ты на самом деле ищешь?

– Некоторые данные мне кажутся недостаточными. Чтобы не сказать странными.

– Ну и что? Твое расследование закрыто, а твои виновные мертвы.

– Возможно, нет. Остается слишком много вопросов, на которые нет ответа. В конечном счете, если какие-то ненормальные пересадили себе костный мозг мертвеца, это еще не значит, что они стали убийцами.

– Они убили двух жандармов.

– Верно. В Локиреке они взялись за оружие. Но мне нужна уверенность, что именно они убили Виссу Савири и остальных.

– Ты так и не ответил на мой первый вопрос: почему в Бельгию?

– Я опрошу свидетелей первого дела.

– Каких?

– Еще не знаю.

Эрван предпочел не называть имена.

– Ты губишь себя, мой мальчик. Осторожней: я чуть с ума не сошел из-за той истории.

Он решил слегка пощекотать Старика:

– Однако на процессе твой рассудок вроде был при тебе.

– Что ты хочешь сказать?

– Когда я читал твои показания, у меня возникло впечатление, что ты добился своего благодаря ораторскому таланту.

– Ты сомневаешься и в виновности Фарабо тоже?

– Нет. У тебя были настоящие доказательства и признания. Но в том, что касается фактов и обстоятельств, осталось немало дыр.

– Что за дерьмо ты тут несешь? Я не сделал свою работу?

– Я задаю себе один вопрос. Человек-гвоздь совершил убийство девять раз…

– Если б я его не остановил, там полегли бы все студентки Лонтано.

– Именно. Как в обстановке общей паранойи он смог к ним приблизиться? Когда убийца бродит по Парижу, а это город с более чем двумя миллионами жителей, ни одна женщина носа не высовывает. А в Лонтано было всего десяток тысяч душ…

– Ты видел его портрет?

– Нет. Я не нашел ни одного антропометрического документа.

– Фарабо боялся фотоаппаратов. Африканское суеверие. Это был светловолосый паренек, лохматый и с ангельским лицом. Смесь мягкости и растерянности. Кто бы мог его заподозрить?

Объяснение никуда не годилось. Эрван представил, какая паника охватила студенток и секретарш в то время: даже одноногий старик заставил бы их визжать от ужаса.

Он выехал на улицу Каде. Скоро справа покажется улица де Бельфон. Мысленно он уже собирал чемодан.

– Может быть, я найду ответы в Бельгии. Если этого окажется недостаточно, поеду в Африку.

– Какие ответы? Ты что, совсем больной?