Чума на ваши домы. Уснувший пассажир. В последнюю очередь. Заботы пятьдесят третьего. Деревянный сам

— На грузовом «Москвиче»-пикапе. Водку привез.

— Транспорт, следовательно, у тебя имеется. Сейчас у нас который час?

— Без четверти четыре, — глянув на часы, доложил Межаков.

— Будем считать, что пятнадцать сорок пять, — уточнил Смирнов. — Так вот, к нолю часов и нолю минут ты на своем пикапчике доставишь Витю Ященкова по кличке Ящик к перекрестку вашей дороги и трассы. Если меня еще не будет, пусть там в кустиках справа, если от города, подождет. А ты можешь ехать домой.

— А вдруг Ящик взбрыкнет, заартачится? — Коммерция уже сдался.

— Скажешь ему, что он может пожалеть, если не выполнит моей просьбы.

— Чем же вы его можете достать, когда он по всем законам на свободе?

— Я о тебе лучше думал, Коммерция. Ты что, тупой? Ты же сам мне козырного туза сдал. Будет брыкаться — мне раз плюнуть по лагерям парашу пустить, что он ссучился и втыкает на лесоповале, как бетушный.

— Жестокий ты человек, Александр! — с горечью произнес Коммерция.

— А вы все — добряки! Я-то помню, как ты в сорок пятом дедку, вынесшему на продажу последнее, что было в доме, без душевных переливов куклу втыкал, я-то помню, как Ящик с Сеней-пограничником в пятьдесят третьем с ножами гоп-стоп фронтовику устроили! Я — жестокий! Я добрый и беспринципный, потому что с тобой, дорогой мой Валерий Евсеевич, как с человеком разговариваю.

— У тебя, Александр, за последние годы сильно нервы расшатались. Абстрактная, можно сказать, беседа, а ты сразу в крик. Беречь, беречь себя надо.

— Я уже скоро двадцать пять лет как себя берегу. От вас, мои голубчики.

Вошла Матильда, поставила перед каждым тарелку с пельменями, сказала:

— Поешьте, голодные с утра.

— И верно! — удивился Смирнов.

— Я-то на ходу перекусил, — признался Коммерция, — но твоих пельменей отведаю с удовольствием.

— Вот и хорошо, — решила Матильда и ушла.

— Замечательные пельмени, — отметил Смирнов, по-солдатски вмиг заметав свою порцию, и стал ждать, когда доест неторопливый Межаков. Дождался: — И еще, Коммерция: мне необходим дополнительный ствол, машинка.

— Побойся Бога, Александр! Если бы ружье там, даже карабин, места-то здесь охотничьи, можно было бы и говорить. Но ведь пистолет… Откуда?

— Вот это как раз меня меньше всего интересует. Ящик чтобы прибыл с машинкой. У меня — все. Вопросы имеются?

— Вот сижу и думаю, — элегически начал Коммерция. — Почему я — законопослушный гражданин со всеми правами, дарованными мне Конституцией, должен безоговорочно выполнять противозаконные, если не сказать преступные, распоряжения представителя не местной даже, а московской милиции?

— Не милиции, а милиционера. Почем у вас там машинка приличная ходит? Триста хватит? — спросил Смирнов и вытащил бумажник. — Только учти, чтобы здесь незамазанный и иностранного производства.

— Думаю, Ящик спроворит. Только ему за суету подбросить неплохо бы, — пряча деньги, посоветовал Коммерция.

— Скажешь, что при встрече подброшу, — дал указание Смирнов и продолжил: — Подброшу и не поймаю. Только это ты ему пока не говори.

— Все шутки, шутки, шутки, — покивал осуждающе Коммерция. Вдруг вскинулся, ухмыльнулся, подмигнул: — Достал я тебе карты — схема лесных пожаров с печатями, с подписями, все чин чинарем.

— Как тебе удалось, фармазон ты мой ненаглядный?! — восхитился Смирнов.

Не стал темнить Коммерция и гордиться особо не стал:

— За два пол-литра мне их сторож районного архива отдал. А за четвертинку и секретную, под крестами, карту района присовокупил.

— Коммерция, ты — гений преступного мира! Ты — профессор Мариарти! Я бы норы рыл, клинья подбивал, обольщал, запугивал, а ты — два пол-литра с четвертинкой на кон, и дело в шляпе.

— В России живем, Александр, и об этом надо помнить всегда, — нравоучительно заметил Коммерция, расстегнул портфель, стоявший у него в ногах, достал из него папочку с тесемками и протянул ее Смирнову. — Ты даже не можешь представить, если здесь по-нашему сходится, какие это деньги! Они — арабские шейхи, Александр!

Смирнов взял папку, растроганно посмотрел на Коммерцию, через столик поднял его за подмышки и душевно сказал:

— Дай я тебя поцелую, — поцеловал и сплюнул в сторону.

— Без цирка не можешь? — обиженно заметил Коммерция.

— От чистого сердца, Коммерция, от чистого сердца!

— А сплюнул?

— Деталь, — отмахнулся Смирнов. — Теперь бы нам разбежаться как можно незаметнее.

Огородами, огородами и к Котовскому. Вроде никто не заметил, как он проник в гостиницу. Спрятал папку, постоял под душем и решил, что отдохнул. В штатском, как весь день, бодро вышел на улицу и направился в райотдел милиции. Надо же, хотя бы для приличия, повидать Поземкина и выманить у него Чекунова с мотоциклом, который (мотоцикл) был крайне необходим ему для грядущей долгой и бессонной ночи.

Он не дошел до райотдела: на полпути его догнал милицейский «Москвич» и, резко повернув, преградил ему дорогу. Из «Москвича» выскочил Поземкин с шутейным криком:

— Попался!

— А я тебя ищу, Гриша, — признался Смирнов.

— Целый день друг друга ищем и найти не можем!

— Чему радуешься, Поземкин?

— Кое-что проясняется, Александр Иванович. Судя по всему, ваша версия о напарнике Ратничкина скорее всего соответствует действительности. И сразу стало легче: сейчас самым тщательнейшим образом прорабатываем дотюремные связи Ратничкина. Выйдем, выйдем на нужного человека! А там и на берлогу.

— Твердо считаешь, что Ратничкин?

— Теперь — стопроцентно. Почерк в обоих случаях — один. А отпечатки на штырях — его.

— Прокурора-то за что?

— Как за что? Он же ему полную катушку отмотал.

— Ну ладно, Ратничкин — придурок, психопат, потенциальный убийца, жаждущий мести. А напарник? Ему-то зачем на себя такую кровь брать?

— Не знаете вы нашего народца, Александр Иванович, — пожурил Поземкин Смирнова. — Поймаем, и такое может выясниться!

— Ну, ни пуха тебе, ни пера, Поземкин, — пожелал Смирнов.

— К черту, к черту! — протараторил Поземкин и двинулся было к «Москвичу», как вспомнил, что он-то сделал свое дело, ради которого спешил на свидание со Смирновым — похвастался, а подполковник своих просьб и требований не предъявил. — Ну, а я чем могу быть вам полезен?

— Мне бы до поздней ночи Чекунова с мотоциклом, — без объяснения причин изложил свою просьбу Смирнов.

Очень хотелось Поземкину узнать, зачем понадобились московскому менту на ночь Чекунов и мотоцикл. Смирнов видел, ощущал, как тому хотелось об этом спросить, но Поземкин громаднейшим усилием воли подавил в себе это желание. Сказал только:

— Чекунов по моему заданию в леспромхозе. Будет через полтора часа. Сейчас сколько? — сам себе задал вопрос Поземкин и глянул на часы. — В половине восьмого, в девятнадцать тридцать Чекунов в вашем распоряжении.

— И мотоцикл, — добавил Смирнов.

Кинематографический караван и мотоцикл, ведомый Чекуновым, подъехали к гостинице одновременно. У подъезда остановились «Рафик» с богоизбранными творцами, автобус со вторым, более многолюдным составом полутворцов и мотоцикл с Чекуновым. А лихтваген, камерваген, тонваген, грузовая с осветительными приборами, пиротехнический фургон отправились на стоянку, находившуюся на приличном отдалении от привилегированного прямоугольника.

Смирнов с крыльца гостиницы принимал парад.

Первым, как и традицией положено, вылупился из «Рафика» режиссер-постановщик фильма Роман Суренович Казарян. Потом выпорхнули героиня, герой, автор сценария, оператор, художник.

Из двух дверей автобуса вываливалась, не думая о табели о рангах, усталая и от усталости беспорядочно шумная пестрая толпа. Вывалилась из автобуса и тут же ввалилась в гостиницу, бесцеремонно оттеснив важного милиционера. Важный милиционер не важничал: отошел в сторону, умильно рассматривая любимую свою раскрепощенную московскую публику. Одна из девиц, певшая ему величальную, на ходу поцеловала его в щеку, по-сестрински, поздоровалась: