Златовласка (сборник)

— Вы имеете в виду то, что случилось с Мишель?

— Да, конечно, а что же еще? Он так отделывал своей дубинкой тех парней из пехтуры там, в Германии… так чего же тут удивляться, — вот я о чем.

— Когда вы говорите: «Он отделывая своей дубинкой»… 

— Ясное дело, ребята по большей части были пьяны в стельку, но вреда от них никакого, понимаете? Один раз попадется парень, который писал в Рейн, другой раз возникнет заваруха с немецкой девчушкой, — парень принял ее за дешевку, а она оказалась честной бюргерской дочкой, понимаете, о чем я? Конечно, непорядок, но ведь все это безобидные проделки, парни просто выпендриваются, получив на уик-энд увольнительную. А Джорджи обращался с ними так, будто они убили кого-то. До полусмерти избивал этих несчастных тупиц… 

Дэвис, не окончив фразы, опрокинул в рот банку пива и высосал ее до дна.

— Вы были знакомы в Бонне с Мишель? — спросил я.

— Конечно, там-то с ней и познакомился.

— Где это было?

— В Бонне. Вы только что спрашивали меня.

— Да, но где? При каких обстоятельствах?

— Ах, это. Как-то вечером мы с Джорджи назначили свидание со своими девчушками. У меня там была беленькая цыпочка, одна певичка из кабаре… послушайте, не упоминайте об этом при Леоне, ладно? — попросил он, заговорщицки подмигнув мне. — В то время я был уже женат, но, знаете, как поется: «Путь далекий домой…» Вам случалось уезжать далеко-далеко от дома?

— Изредка, — ответил я.

— Тогда сами знаете, как оно бывает, — улыбнулся Дэвис.

— Так у вас было назначено свидание с девушками…

— Ага. Мы отправились в забегаловку неподалеку от моста Кеннеди… вы в Бонне бывали?

— Нет.

— Неважно. Вот там-то я и познакомился с Мишель. Видел ее только в ту ночь, и все.

— Как же так?

— Это вы про что — «как же так»?

— Если Харпер был вашим другом…

— Ну да, но… понимаете, парню охота побыть наедине со своей девчушкой, правильно?

— Что делала Мишель в Бонне? Я думал, она француженка?

— У нее отец — француз, а мать — немка. Они раньше жили в Париже, переехали в Бонн, когда ей было… забыл, что она говорила, тринадцать, четырнадцать, что-то около этого. Ей, наверное, было девятнадцать, когда я ее встретил.

— Когда вы виделись с ней в последний раз? В ту ночь?

— Нет, нет. Я виделся с ней здесь, в Штатах, когда она явилась сюда искать его.

— Искать Харпера? 

— Верно. Пришла сюда, в мой дом, сначала явилась ко мне. Погодите, не совсем точно. Поначалу она явилась в дом его матери, потому что думала, что он живет там. А уж потом пришла сюда. Я-то и дал ей его адрес в Калузе. 

— Когда это было, мистер Дэвис?

— Полтора года назад, может, чуть больше.

— Еще до того, как они поженились?

— Конечно. Видите ли, потому-то она сюда и приехала. Чтобы разыскать его и заставить на себе жениться. Она по нему с ума сходила.

— Но ведь он тоже по ней с ума сходил, разве не так?

— Вот как? Забавно тогда у него это выражалось. Когда мы получили приказ о демобилизации, когда узнали, что возвращаемся в Штаты, он уплыл, не сказав ей даже последнего «прости».

— Что вы имеете в виду?

— Даже не позвонил ей, ничего, — просто упаковал свои пожитки и отчалил.

— Как вам удалось узнать об этом?

— Мне сам Харпер рассказал, вот как.

— Что он даже не позвонил ей? 

— Что он и не собирался звонить ей. Сказал, что Мишель, конечно, девчонка славная, такая белая кошечка, но все это в прошлом, он возвращается домой и хочет поразвлечься с негритянками. Это его точные слова. 

— Он имел в виду кого-то конкретно?

— Чего? 

— С какой негритянкой Харпер собирался развлекаться? 

— Нет, нет, он говорил просто о черных бабах, — объяснил Дэвис, ухмыльнувшись.

— Но Мишель все-таки отправилась за ним.

— Конечно, отправилась. Она дамочка цепкая, эта Мишель, — сказал Дэвис, снова ухмыльнувшись. — Не нашла его здесь, в Майами, поехала прямиком туда, в Калузу, загнала в угол, как крысу. Сказала, что влюблена в него по уши, и захотела женить его, пригрозила, что если он на ней не женится, утопится в океане.

— Кто рассказал вам все это?

— Она.

— Так вы виделись с Мишель уже после того, как она уехала из Майами?

— Конечно. Я ведь был у них на свадьбе. Самый почетный гость на свадьбе.

— Так когда Мишель рассказала вам эту историю: что она была готова утопиться, если бы Харпер отказался на ней жениться? 

— Не помню точно. Как-то раз, когда заехал к ним в гости. Она представила все это вроде как шутку, — знаете, вот как надо подцепить мужика, который не хочет попасть на крючок. Джорджи тоже смеялся. Это было вроде анекдота. 

— Понятно. Так вы продолжали видеться с ней и после свадьбы, верно?

— Время от времени. В кругу друзей, вы хотите сказать? По делам я встречаюсь с Джорджи почти каждый месяц, примерно так, каждый раз, как он привозит сюда всякое барахло.

— Мне хотелось бы расставить все по местам, — сказал я. — Итак: Харпер уехал из Германии, даже не позвонив Мишель, хотя, похоже, у них был страстный роман…

— Верно.

— Поэтому Мишель последовала за ним сюда и потребовала, чтобы он на ней женился, или она утопится.

— Верно поняли.

— У нее были неприятности?

— Это вы о чем?

— Она была беременна?

— Нет. С чего вы взяли, что она была беременна?

— Женщина пускается в дальний путь вслед за американским солдатом, приезжает сюда, требует, чтобы он на ней женился, или же она утопится… По мне, все это выглядит довольно странно, мистер Дэвис.

— Странно или нет, только она не была беременна.

— Вы уверены в этом? 

— Уверен, что все так и было. Я был на свадьбе, прошло уже, наверное, полгода, как мы отбыли из Бонна. А на седьмом месяце женщина не напялит на себя такое облегающее платье, какое было на ней, сразу стало бы видно, что она беременна. 

— А на ней было облегающее платье?

— Из белого атласа, — уточнил Дэвис, кивнув. — Просто загляденье. Настоящая красавица. Бог знает, что она нашла в Джорджи.

— А по-вашему, что она в нем нашла?

— Кто знает? — Дэвис покачал головой в раздумье. — Такая жалость, — сказал он. — Она была очень хороша. И, скажу вам, мистер Хоуп, хоть Джорджи и был мне другом, от всей души желаю, чтобы его за это поджарили. Пусть его привяжут к этому стулу покрепче и врубят все восемь миллионов вольт, чтобы он поджарился до хрустящей корочки.

Я отыскал мать Джорджа Харпера в баптистской церкви в том же черном районе города. Сначала я поехал к ней домой, и один из соседей объяснил мне, где ее можно найти. Кроме нее, в церкви никого не было. Она сидела на складном стуле ярдах в трех от алтаря, склонив голову и сжав в молитве руки. Мне не хотелось ей мешать, но я приехал сюда ради ее сына и мое дело не терпело отлагательств.

— Миссис Харпер? — позвал я.

Она подняла глаза, заморгала ресницами, возвращаясь из мира грез к действительности, а затем, похоже, удивилась, увидев белого человека в церкви для черных.

— Я — Мэттью Хоуп, — представился я, — адвокат, который защищает вашего сына. 

На вид ей было лет семьдесят, такая же черная, как сын, лицо покрыто морщинами, вид усталый. Она смотрела на меня с подозрением, воспитанным веками рабства и еще более окрепшим за сто лет всевозможных ограничений и лишений, ее глаза молча вопрошали меня, почему ее сын не обратился за помощью к черному адвокату. 

— Да, мистер Хоуп, — произнесла она. Голос ее звучал так тихо, что, казалось, вот-вот растворится в окружающем полумраке, как и вся ее хрупкая фигурка в черном поношенном пальто.

— Если вы не против, мне хотелось бы поговорить с вами.

— Пожалуйста, садитесь, — предложила она.

Я сел рядом с ней. В высокое окно за алтарем с трудом пробивались лучи полуденного солнца.

— Миссис Харпер, — начал я, — у вашего сына серьезные неприятности, ему предъявлено обвинение в убийстве жены.