Смотри, как они умирают

— Ясно. Понимаешь, если бы мы были в Колорадо, я повел бы тебя в горы. Мы бы устроили пикник. Мы поехали бы на машине. У меня «форд» тридцать седьмого года.

— Какого цвета?

— Желтого. Я сам его красил.

— Я так и знала, что желтого, — сказала она.

— Да? Откуда?

— Желтый или красный — я сразу почему-то подумала об этих цветах.

— А знаешь, я ведь собирался покрасить его в красный, но в «Дженкинс» — это магазин — не оказалось красной краски. Так что я взял желтую.

— Ты живешь в маленьком городе?

— Флетчер-то? Ну, знаешь, не такой уж он и маленький.

— У тебя там квартира?

— Да, нет вообще-то.

— Почему ты уехал из дома?

— Хотел посмотреть мир, — ответил он, но тут же понял, что с этой девушкой надо разговаривать не так. С ней надо говорить прямо или не говорить вовсе. — Меня все равно призвали бы, — признался он, — поэтому решил, что лучше уж сам пойду во флот. Так что я завербовался. — Он пожал плечами.

— А мир? Ты его увидел?

— Небольшую часть.

— Ты был в Пуэрто-Рико?

— Нет. А ты?

— Нет. Наверное, там красиво. Я родилась здесь. Я даже за городом никогда не была. — Она помолчала. — Ах да, однажды я ездила на свадьбу в Пенсильванию.

— Тебе понравился бы мой город, — сказал он. — Правда.

— Я знаю, что понравился бы.

Они замолчали. Она смотрела на него, и он вдруг почувствовал себя ужасно неуверенно, как будто он вдруг стал гораздо моложе, чем был на самом деле. Очень тихо он попросил:

— Давай встретимся после службы. Пожалуйста.

— Если мы встретимся, можем пойти в парк, — предложила она. — Там нет гор, но пикник мы вполне можем устроить. Там есть деревья.

— В любое место, куда скажешь. Только… знаешь… у меня всего восемнадцать долларов. Так что рассчитывать мы можем только на них. Хорошо?

— Хорошо, — кивнула девушка.

— Значит… ты встретишься со мной?

— Да.

— Послушай, я… Я буду ждать тебя здесь. Прямо на этом месте. Я не сойду с этого места. Пока ты не вернешься.

— Нет, здесь не надо. Когда «Ла Галлина» откроется, здесь будут стоять девушки. Прямо на тротуаре. Так что не здесь.

— Тогда у кафе. Подойдет? На углу.

— «Кафе Луиса»? Хорошо.

— Во сколько?

— Служба закончится без четверти двенадцать. Я соберу поесть и…

— Эй, тебе вовсе не обязательно это делать.

— Мне так хочется.

— Хорошо.

— Значит, мне надо будет забежать домой. Тогда в двенадцать? Подойдет?

— Отлично. Послушай, мне жаль, что я не так о тебе подумал…

— Ничего страшного. В двенадцать?

— В двенадцать.

— Хорошо. — Несколько мгновений она пристально смотрела на него. — Жди меня.

— Буду.

Она развернулась и пошла по улице, все быстрее и быстрее, не оборачиваясь, словно знала, что он смотрит ей вслед, словно зная, что он вот-вот окликнет ее. Когда он это сделал, она тут же обернулась.

— Эй!

— Да?

— Поторопись. Пожалуйста, ладно?

— Да, — кивнула она, махнула ему рукой и пошла дальше.

— Эй! — снова позвал он.

— Да?

— Я даже не знаю, как тебя зовут!

— Что?

— Имя! — прокричал он. — Как твое имя?

— О. — И девушка хихикнула.

— Ну? И как же?

— Чайна! — крикнула она в ответ и побежала по улице.

Глава 7

Жара странная штука.

Как и любовь, она может толкать человека на непредсказуемые поступки. Как и любовь, она может быть давящей, беспощадной, убивающей всякое желание шевелиться, пока в один прекрасный день это не приводит к взрыву страсти. «Я ударил его тесаком, потому что было жарко». В этом предложении звучат объяснение и извинение. Было жарко. В этих двух словах содержится все. Было жарко, так что я не в ответе за свои действия, знаю только, что было жарко, и весь длинный день я мучился, я едва мог дышать — такое было пекло, а он сказал мне: «Кофе слишком крепкий», и я ударил его тесаком. Жарко было, понимаете.

Пожатие плечами.

Понимаете вы? Было жарко.

И, как и любовь, жара может порождать другое чувство, чувство, которое — как ни смело это звучит — может быть описано как единение, знание, что человеческое бытие в этот день, в этот невыносимо жаркий день одинаковое у всех. Жара становится узами, прочными, как железобетон. Вы ненавидите цвет моей кожи? Это очень интересно, но, бог мой, как же жарко, мы и потеем одинаково. Вы любовник моей жены? Это непростительно, но все же давайте вместе выпьем пива, чтобы было не так чертовски жарко, а разберемся как-нибудь потом.

Жара, как и любовь, плоха, если не говорить о ней. Любовники ищут, кому рассказать о своих пассиях, распутники хвастаются своими похождениями, шестнадцатилетний заводила, душа компании, проводит часы у телефона, описывая товарищам по футбольной команде свой первый поцелуй — о любви надо говорить.

Лейтенант Питер Бирнс вышел из своего кабинета, желая поговорить о жаре. Это был плотно сложенный мужчина с седеющими волосами и серо-голубыми глазами. Ему хотелось верить в то, что он потеет куда больше других людей. Ему нравилось верить в то, что жару организовали специально для него адские силы и послали ее на землю для того, чтобы помучить его лично. Он не смог бы объяснить, почему такая участь выпала именно ему, но знал, что в жару страдает больше, чем имеет право страдать любой нормальный человек.

В комнате детективов стояла тишина. Стив Карелла, закатав рукава рубашки, сидел за своим столом и читал рапорт из ФБР о подозреваемых взломщиках. Бирнс подошел к зарешеченному окну и посмотрел на улицу. Машины, люди — все казалось внезапно превращенным в пластиковый транспарант и подвешенным во времени и пространстве.

Бирнс вздохнул.

— Жарко, — констатировал он.

— Мм… — отозвался Карелла.

— Где все?

— Бакер на ограблении, Эрнандес разбирается с жалобой, а Клинг… — Карелла пожал плечами. — Он вроде в засаде, так?

— Дело с магазином?

— Думаю, да.

— Точно, — вспомнив, подтвердил Бирнс. — Парень, который продает кокаин по поддельным рецептам. — Он удрученно вздохнул. — Вряд ли негодник проявится. В такую-то жару.

— Может, и нет, — отозвался Карелла.

— Всегда я выбираю не то время для отпуска, — пожаловался Бирнс. — Мы с Генриеттой не один месяц пытались вычислить правильное время. Я старший офицер, так что у меня привилегия первого выбора. И что? Я всегда ошибаюсь с хорошей погодой примерно на месяц. Стоит такая жара, что даже думать невозможно, потом наступает время моего отпуска, и начинается: или дожди, или постоянная хмарь, или, еще хлеще, из Канады приходит циклон со снегом. И такая ерунда каждый год. — Он помолчал несколько мгновений. — Н-да, каждый год. Хотя один раз отпуск удался. Мы ездили в Вайнярд. Погода тогда стояла отличная. — Он покивал, вспоминая.

— В любом случае отпуск не удается, — посетовал Карелла.

— Да? Это как так?

— Не знаю. Обычно у меня уходит пара недель на то, чтобы успокоиться, и как раз тогда, когда я начинаю расслабляться, приходит время выходить на работу.

— В этом году собираешься куда-нибудь?

— Вряд ли. Дети слишком маленькие.

— И сколько же им? — полюбопытствовал Бирнс.

— В июне исполнился год.

— Господи, вот время-то летит, — посетовал Бирнс и замолчал.

Лейтенант размышлял о том, что время пролетает, о собственном сыне, о том, что Карелла ему тоже вроде сына, а участок вроде семейного дела — как, например, кондитерский или бакалейный магазин, о том, как хорошо, что Карелла работает с ним.

— Что ж, разговорами о жаре делу не поможешь, — заключил Бирнс и снова вздохнул.

— Иногда… — начал было что-то говорить Карелла, но тут зазвонил телефон. Он снял трубку. — 87-й участок, детектив Карелла.

Голос на другом конце заявил:

— Я знаю, где скрывается Пепе Миранда.

Они увидели Сиксто, когда он выходил из аптеки. Лицо его пылало. Казалось, он готов расплакаться. Он часто моргал, как обычно делают, когда хотят отогнать подступающие слезы.