Честь и мужество. Рассказы о милиции

Внезапно Анатолий Сергеевич прервал его вопросом:

— Семен Александрович, что у вас в кармане?

Женькин заметно побледнел. Опустив глаза, достал из кармана брюк десятку, носовой платок… Снова полез в карман, заколебался, рука на мгновение замерла…

— Ладно, чего уж там, — негромко и очень спокойно произнес Булушев, — выкладывайте главное.

Женькин поднял на него расширенные, остановившиеся глаза.

— Что мне за это будет? — с трудом выговорил он.

Тяжелый сверток лег на стол. У Булушева отлегло от сердца: слава богу, риск себя оправдал — взяли вовремя. Развернув сверток, он задумчиво поворошил пальцем поблескивающие тусклой желтизной крупинки.

— Рассказывайте, — просто сказал он.

Поняв, что запираться опасно и глупо, Каждай рассказал все. Из предложенных ему нескольких фотоснимков он выбрал фотографию Шурпина: да-да, именно этот человек снабжал его золотом для продажи Женькину и Ритенштейну. Зовут его Васька, служит в Аэрофлоте, в отделе перевозок. Откуда у Шурпина приисковое золото? Не знает да и не интересовался. Его, Каждая, интерес заключался лишь в полтиннике, который он получал за каждый проданный грамм.

Каждай добавил, что он давно понял: с этим пора кончать, иначе… (Он скрестил пальцы решеточкой.) Но… привык к деньгам, все тянул, тянул и вот — дотянул…

Около 15 часов того же дня четыре оперативные группы ОБХСС приступили ко второй операции — «Летчик». Четыре автомашины, оборудованные рациями, четыре прибора для поиска металлов… Почти весь личный состав отдела БХСС выехал для производства обысков на квартире Шурпина, Каждая, Женькина, Ритенштейна. Полковник Комиссаров остался в управлении: с его кабинетом, штаб-квартирой операции, держали постоянную связь все группы.

Василий Шурпин ковырялся в своем огородике, когда возле его дома остановилась милицейская машина. Увидев, что вышедшие из нее люди направляются к нему, озадаченно посмотрел на жену, пожал плечами и неторопливо двинулся навстречу…

И вот он сидит в милицейском оперпункте поселка Береза, тридцатидвухлетний, совсем невзрачный с виду человек, и на его простецком скуластом лице отражается тупое удивление. И только. Он с охотой и готовностью отвечает на вопросы подполковника Русинова обо всем, что не касается главного — золота, связей с Каждаем и с другими перекупщиками. Стоит только Русинову чуть коснуться этой темы, следует стереотипное: «Не знаю. Забыл. Не понимаю чего вы хотите. Нет. Нет. Нет».

В его записной книжке обнаружены квартирный телефон Каждая, пометки: «Зайти к Жене К.», «Позвонить Е. К.». Но тщетно Русинов, а потом и Булушев пытаются добиться от Василия Шурпина правды, напрасно уличают они в нелогичности, в противоречиях. Глуповато хлопая ресницами, Летчик упрямо твердит свое: «Нет. Не знаю. Не знаком. Забыл».

Допрос превращается в бессмыслицу: становится ясно, что Шурпина ничем не собьешь, он не желает выходить из роли удивленного дураковатого простяги. Решили приступить к обыску.

Когда Булушев переступил порог квартиры Шурпина, он невольно вспомнил недавний обыск у Нахбо. Там, в загроможденных дорогими вещами апартаментах старого техника, искать валюту было трудно. Здесь трудности были другого порядка: маленькая комнатка обставлена настолько скромно и даже, пожалуй, бедно, что непонятно было: где здесь спрячешь? Все на виду.

Жена Шурпина с испугом взглянула на вошедших. Потом подтолкнула сынишку: иди погуляй!

— А она вам кто? — спросил Булушев у Шурпина, взглянув на худенькую рыжеватую девушку лет 15—16, смотревшую на них во все глаза.

— Сестренка Маша, гостит она у нас, — торопливо ответил Василий.

— Иди-ка, Машенька, и ты прогуляйся немножко, — мягко сказал Анатолий Сергеевич, взглянув на Русинова. Тот кивнул. Как только за девушкой захлопнулась дверь, начался обыск.

Долго, тщательно, придирчиво обыскивали три опытных офицера милиции маленькую комнатушку Шурпина. Ничего. Нигде ничего.

Потом принялись за нишу, где в беспорядке были свалены кучи всякого домашнего барахлишка: старые рубахи, подшитые валенки, чемоданы, пачки стирального порошка, ведра, детская обувь. И опять безрезультатно — Шурпин оставался неуязвим.

И только когда начали складывать разномастный скарб обратно в нишу, работник оперативно-технического отдела А. А. Максимов нащупал в детском валенке нечто завернутое в бумагу.

Жена Шурпина ахнула, побледнела. Слезы горечи и обиды хлынули из ее глаз, когда она увидела толстенную пачку крупных купюр.

— Подлец, — выкрикнула она, задыхаясь, — я полгода девяносто рублей на отпуск коплю, от еды отрываю, а ты…

Шурпин молчал.

Пришлось во второй и в третий раз посмотреть каждую вещь, взятую из ниши. Крупные суммы обнаружили еще в трех валеночках. Несколько тысяч рублей… Откуда появились они у скромного ревизора?

— Не знаю, — твердо заявил Василий. — Не мои. Ничего не знаю.

Когда уже собирались уезжать, Анатолий Сергеевич взглянул Шурпину в его застывшие глаза и сказал негромко:

— Ты не думай, приисковое золото мы все равно найдем. Человек ты хитрый, дома его, разумеется, не держишь. Ну да ничего, надо будет — поищем в других местах. В Хабаровске, например, и еще кое-где…

И не мог знать подполковник милиции Булушев, что всего час назад рыжеволосая девчонка отправила в Хабаровск недвусмысленную телеграмму: Василия взяли. Предупреди всех. Маша.

Еще две телеграммы аналогичного содержания полетели по проводам в Альметьевск и Новокузнецк.

За золотым мешком

Горько пожалел подполковник Булушев о том, что не принял во внимание рыженькую скуластую девчонку, когда наутро легли на стол копии всех трех телеграмм. Но сожалениями делу не поможешь. Надо было срочно исправлять оплошность.

Три оперативные группы отправились по всем трем адресам: в Хабаровск, Альметьевск, Новокузнецк. В детективных историях конец обычно наступает с поимкой преступников. В нашей истории этого было мало: чтобы довести до конца дело такого хищника, как Василий Шурпин, необходимо было ясно и убедительно доказать, что именно он торговал промышленным золотом.

А он все отрицал. Скрытный, подозрительный, изворотливый, он — это следовало признать — избрал для себя наиболее выгодную тактику: ни с чем не соглашаться. Мгновенно оценив интеллектуальные способности своих противников, умных, широкообразованных юристов, он сразу же понял, что ни хитростью, ни вымыслом, ни каким-либо другим оружием он не сможет выиграть схватку умов. И тогда он замолчал, твердя однообразное: «Нет. Не видал. Не знаком. Не знаю»…

Женькин, Каждай, Ритенштейн, изо всех сил стремясь как-то выкрутиться, ускользнуть, выдумывали версию за версией, прятались за полупризнания и полувыдумки — и все сильнее запутывались, были вынуждены раз за разом терять позиции, отступая на другие. Но, по крайней мере, их было на чем ловить, было в чем уличать, у них были слабые места, которые мог нащупать умелый следователь.

В показаниях Шурпина слабых мест не было, потому что, по сути дела, не было никаких показаний. А сильная сторона, к сожалению, была: у Шурпина не нашли главного — золота.

Штаб операции — замначальника УВД полковник Николич, Комиссаров, Русинов — с нетерпением ждали вестей: из Хабаровска — от Булушева и Земскова, из Новокузнецка — от Катенева и Швейкина, из Альметьевска — от Новикова и Путина.

А оперативные группы молчали. Затем тревожные вести: в Альметьевске пока не обнаружено ничего, в Новокузнецке — тоже. Оставалась надежда на Булушева и Земскова.

…До сих пор Булушев и Земсков испытывают чувство благодарности к своим коллегам из Хабаровского краевого управления милиции. Куйбышевцам была оказана неотложная помощь, какая только потребовалась. Им были приданы умелые, энергичные оперативные работники, выделен транспорт, мгновенно выполнялись любые просьбы.

Подполковник Владимир Моисеевич Шиши и лейтенант Алексей Николаевич Мальковский так же, как Булушев и Земсков, не сумели толком поспать ни единой ночи.