Место встречи изменить нельзя (сборник)

– Как год назад, Пусенька? Ведь позавчера… – заверещал Козак.

– Замолчите, грязный человек, и не втягивайте меня в ваши плутни!

– Одну минуточку, – постучал Стас ключом о графин, как будто утихомиривая страсти на собрании. – Полина Владимировна, я прошу вас серьезно отнестись к моему вопросу, потому что речь идет об убийстве.

– Пусенька, родная моя, пойми, речь идет об убийстве, – застонал Козак, пытаясь обнять Алешину за талию.

Алешина одним движением отшвырнула его от себя:

– Позвольте, позвольте, гражданин! Я вас знать не желаю и видела последний раз в прошлом году в присутствии своего отсутствующего супруга. И попрошу вас не марать моего доброго имени! Не смейте больше за версту подходить к нашему дому! Я еще к вам на работу сообщу о вашем недостойном поведении!

– Пусенька, о чем ты говоришь! Пойми, что все это очень серьезно, а товарищ Тихонов вовсе не имеет в виду чего-то другого…

– Прекратите эти неприличные разговоры. Я официально заявляю, что вас здесь не было и я вас вообще… плохо знаю…

– Как плохо знаешь? – взвизгнул Козак. – Как не был? Как не был?..

Алешина зловеще сказала:

– Вон отсюда, негодяй! Карлик!

Тихонов почувствовал, как его затопила волна омерзения и злости. «Хорошо бы ванну принять», – подумал он механически. Встал.

Алешина подошла к нему:

– Вы убедились, что его здесь не было?

– Нет, не убедился. А все, что я видел здесь, – гнусно. Гнусно! – И быстрыми шагами вышел из квартиры.

Козак понуро шагал сзади и негромко бормотал: «Я такой любвеобильный и добрый человек… Кто мог знать?..»

Тихонов остановился и подождал его:

– Слушайте, Козак, я не любитель заниматься доносами, но если я хоть раз еще услышу от вас слово «любовь», я напишу любимой пятой жене письмо с описанием ваших похождений…

– Не буду, – покорно согласился Козак.

На остановке долго ждали автобус. Тихонов совсем замерз и проклинал себя, свою работу, блудливость Козака, подлость Алешиной, зиму, автобусное расписание.

В автобусе было совершенно пусто. Козак побежал к кассе с возгласом:

– Я возьму билеты!..

– Мне не надо. Мне полагается бесплатный проезд.

– Неужели? – пришел в восторг Козак.

– А что же вы думали, что я к вашим дамам еще за собственные деньги должен ездить?

– Нет, конечно. Это только справедливо.

Минут десять молчали. Тихонов немного отогрелся, вспомнил испуганно-возмущенный вид Козака, и ему стало смешно. Козак, видимо, тоже успокоился и робко сказал:

– Если вы только не передумали, товарищ Тихонов, и у вас не будет, упаси Бог, неприятностей на службе, расскажите, пожалуйста, как вы узнали, что лежит у меня в карманах.

Тихонов засмеялся:

– Меньше о шашнях думать надо, тогда будете наблюдательней. В левом кармане ключи – вы продавили мне ими бок, сидя рядом в автобусе. Там у вас лежало еще что-то твердое, я все не мог понять. Но когда вы спрыгнули с подножки, загромыхали спички. Ясно? Когда мы шли по тротуару, в узких заснеженных местах вы прижимались ко мне правым боком и я ощущал какую-то гладкую плоскую поверхность. В пепельнице на столе я видел окурок папиросы с изображением трех былинных молодцев. Что же еще вам держать в кармане, как не «Три богатыря»? Перочинный нож? Ну, это совсем просто. Под столом валялась картонная коробочка из-под него с описанием всех его достоинств. Когда я пришел в номер, вы, как воспитанный человек, сразу надели пиджак. При этом я заметил, что левый внутренний карман у вас застегнут булавкой. Для надежности. Ясно, деньги.

– Да, но откуда вы узнали, что лежит в бумажнике?

– Проще простого. Железнодорожный билет и счет за гостиницу вы сохраняете для отчета. В гостинице надо оплачивать каждые десять дней, а живете уже тринадцать. Судя по куче свертков и пакетов на вашей кровати, вы покупали для дома разные разности. Чтобы не забыть чего-нибудь, жена дала вам списочек – из него вы вычеркивали уже купленное…

– А пятнадцать рублей?

– Заначка. На прощальный бал с Пусенькой. Все просто.

– Незабываемо… – восхищенно сказал Козак.

Тихонов сонно глядел в окно, задумчиво отбивая пальцем на замерзшем стекле только ему известный ритм. Потом спросил:

– Послушайте, Козак, вы читать любите?

Козак подозрительно покосился:

– Вообще-то… как любой интеллигентный человек… то есть, конечно… если есть время.

– Понятно. А какой жанр вас больше привлекает?

– Это даже трудно сказать, – замялся Козак, но сразу же воспрянул: – Мне близка интеллектуальная фантастика! Особенно английская.

– Вы полагаете, что Брэдбери – англичанин?

– Ха-ха! – сказал нервно Козак. – А что – нет? Впрочем, я всегда предисловие читаю потом, чтобы не создавалось предвзятое мнение.

– Так какое же у вас сложилось непредвзятое мнение?

– Великолепно, великолепно. Правда, я ее не дочитал еще до конца, потому что совсем недавно достал с большим трудом. Вы же знаете, как трудно достать Брэдбери!

– Угу, – кивнул Стас…

В центре Тихонов сошел. Он постоял на остановке, и со стороны могло показаться, что он забыл, куда ему надо идти. Стас достал из кармана какую-то схему из квадратиков, соединенных стрелками. Снежинки падали на листок и слабо искрились под неживым светом уличного фонаря. Стас стряхнул ручку и, прислонив книжку к столбу, стал аккуратно заштриховывать квадратик, где была вписана фамилия Козак. Зачеркнув половину, Стас остановился, подумал. Закрыл книжку, засунул ее глубоко в карман и медленно пошел домой.

Была ночь, была уже среда, пятнадцать минут третьего.

Винтовку, из которой убили Таню Аксенову, нашел в среду Савельев. Он позвонил Тихонову утром и сказал своим немного сонным голосом:

– Але, Тихонов, это Савельев говорит. Я вроде бы винтовку ту самую нашел. Приезжай сюда, в отделение, с пацанами поговорить надо.

Тихонов от такого сообщения немного обалдел:

– С какими пацанами?

– Приезжай, здесь потолкуем…

– Я тебе все по порядку, – сказал Савельев. – Эксперимент, значит, наш вчерашний шуму наделал много. Все только об этом и толкуют. Пошел я «в люди»: народ-то взбудоражен – собираются все, обсуждают, каждый свою версию строит. Человек двадцать до вечера в отделение явилось – свою помощь предлагают, подозрения высказывают, ну и тэдэ и тэпэ. Захожу я в булочную – тут о том же разговор. Слышу – одна тетка другой подробно все происшествие излагает, а потом резолюцию накладывает: ничего, мол, удивительного, хулиганье распустилось… Вон Гафурова – дворника – сын Муртаза сегодня в обед притащил ружье и давай вместе с приятелем по птицам палить! Я, само собой, уточнил у тетки адрес, фамилию – и к Гафуровым. Вызвал тихо Муртазу, шепнул ему: ну-ка давай, мол, ружьишько свое! Муртаза постеснялся немного, поотнекивался, слезу, конечно, пустил. Потом, само собой, объясняет: «Винтовка-то у приятеля, Сережки Баранова, лежит». Пошли к Сережке. Там без лишнего шума эту винтовочку и изъяли. Калибр – пять и шесть десятых. Тот, что мы ищем. Оба пацана здесь, в разных кабинетах сидят. Разговаривать прямо сейчас будем?

– Конечно, – рассеянно отозвался Тихонов, рассматривая винтовку. Обыкновенная пятизарядная винтовка калибра пять и шесть десятых миллиметра. Необычной была только деревянная ложа – короткая, грязно-белого цвета, выструганная, похоже, из доски.

– Побеседуй с Сережкой, – сказал Тихонов. – А мне давай Муртазу…

Через порог ступил маленький плотный мальчишка лет четырнадцати. Он молча прошел к указанному Тихоновым стулу, сел, закрыл глаза и неожиданно громко заревел на одной низкой нудной ноте. Стас с интересом смотрел на него, ждал. Муртаза ныл довольно долго. Тихонов терпеливо дожидался. Муртаза осторожно приоткрыл один глаз, остро зыркнул из-под черной челочки.

– Ну хватит, что ли? – сказал Тихонов. – Где это ты таким фокусам научился?