Страх высоты. Через лабиринт. Три дня в Дагезане. Остановка

— Не иронизируйте. Дело не только в этом офицере. Я бы мог ему не поверить. Но, на вашу беду, на машину обратил внимание милицейский патруль. Правил она не нарушила, однако стояла без хозяина ночью, и они записали на всякий случай номер.

— Показаний своих сотрудников можно набрать сколько угодно!

— Не будем спорить, Игорь Анатольевич. Давайте лучше выпьем за ваше алиби!

— Ну и странный же вы человек. Как любит говорить мой почтенный родитель, большой оригинал.

Рождественский поднял свою рюмку, но не выпил, а поставил снова на стол.

— Пейте, пейте, не нервничайте. Мы только беседуем, обмениваемся мыслями. Вы сообщили мне много интересного. Не мог же я остаться в долгу.

— Скажите все-таки, сколько процентов серьезного в нашем разговоре?

— Почему вы нервничаете? У вас же есть алиби.

— Да, есть. И могу сказать вам с серьезностью в сто процентов, что я не убивал Тихомирова, хотя этого подонка и стоило выкинуть в форточку. Вместо меня это сделал господь бог!

— А вы в это время разыскивали коньячок по городу?

— Совершенно верно.

— Так сказать, разделение труда? — усмехнулся Мазин. — Вот что значит воспитание! Но неужели вы не могли преодолеть себя? Разозлиться и толкнуть? А?

Рождественский глотнул коньяк залпом:

— Да-а… Теперь я начинаю понимать, что значит попасть к вам в лапы. Ведь это хуже любого костоломства, если тебе не верят вопреки очевидным фактам!

— Ну, не скажите. Именно факты и подавляют. Понимаете, я бы охотно вам поверил, но это мне абсолютно ничего не дает.

— Не понимаю, — признался Игорь.

— Одна задача подменяется другой — и только. Ведь если вы в самом деле бегали по ресторанам, а на правду это весьма похоже, потому что ваш приятель Адмирал помнит, как вы промокли под дождем, чего бы не случилось, будь вы в машине, то… это значит, что вашей машиной воспользовался кто-то другой.

Мазин поднял свою рюмку и тоже выпил коньяк до дна. Рождественский смотрел хмуро:

— Вот же неудачный день. Все одно к одному. И погодка, и матч, и с вами разговорчик.

— Пожалуй, он затянулся. Где там наша Надюша?

Рождественский ковырял вилкой зелень в тарелке:

— Все-таки, честно, неужели вы думаете, что это не несчастный случай?

— А вы?

— Я говорил.

Он выжидающе смотрел на Мазина, но тот молчал.

— Итак, — произнес Рождественский. — Значит, дело возобновляется, и мне ждать вашей повестки?

— Дело закрыто. Но не исключено, что мне придет в голову зайти к вам выпить рюмочку. Я все-таки в отпуске. А вы приятный собеседник.

Он увидел официантку и достал красную бумажку.

Светлана

Мазин стоял на углу узкой, замощенной булыжником улицы и смотрел на номер ближайшего дома. Нужно было спуститься еще ниже, почти к самой реке. Эта часть города застраивалась давно, в конце прошлого века, и селился тут в то время люд разный, по преимуществу бедный. Домишки были с маленькими комнатками, подвалами, полуподвалами и мезонинами. К домам лепились флигельки, пристроечки, некоторые соединялись между собой, надстраивались, тянулись повыше, вслед за ветками колючих акаций. И хотя на окраинах появились уже высотные махины, здесь улицы сохранили прежний живописный облик, радующий заезжих любителей экзотики.

Молодежь, что вырастала в этих домиках, поступала работать, обзаводилась семьями и переселялась постепенно в новые квартиры в новых районах, тут же оставались пожилые, привыкшие к своим комнатенкам, примусам на кухнях и тенистым дворикам, где в тягучий летний вечер можно посидеть и посудачить с соседями, проживающими рядом не один десяток лет.

Отойдя от угла, Мазин увидел дом, где, как он полагал, жила тетка Светланы Пушкаренко. И в самом деле, в подворотне висела синяя когда-то, а теперь крепко полинявшая доска с фамилиями жильцов, и на ней под семнадцатым номером значилась Пушкаренко Е. К. Мазин вошел в чистенький залитый еще не затоптанным асфальтом дворик и спросил у женщины, набиравшей из колонки воду в чайник:

— Где тут у вас семнадцатая квартира?

— А вам кого?

— Пушкаренко Екатерину Кондратьевну.

— Катерину Кондратьевну? — протянула женщина соображая.

— Здесь она проживает, с нами рядом! — откликнулся вместо нее кто-то сверху, и Мазин увидел на деревянном балкончике еще одну женщину, разглядывавшую его с провинциальным любопытством.

— А… Кондратьевна! — догадалась наконец соседка с чайником. — Там она живет, там, с ними вот рядом. По лесенке до нее и идите!

Мазин поблагодарил и поднялся по скрипучим ступенькам на балкончик, представляющий собой нечто вроде антресолей, опоясывающих двор.

— Вот ее дверь, зелененькая!

— Спасибо, я вижу.

На стук его ответили не сразу, и Мазин подумал уже, что никого нет дома, но постучал еще раз, на всякий случай, и тогда только за дверью послышалось какое-то движение и неприветливый голос произнес:

— Сейчас, сейчас…

Потом он услыхал шаркающие шаги, и спросили уже из-за двери:

— Кто там?

— Мне нужна Светлана Пушкаренко.

— Вы из университета?

Мазин решил не уточнять.

— Ее нет дома.

— Тогда я хотел бы поговорить с вами.

— Со мной? — удивилась тетка, но дверь все-таки отперла, и Мазин, пройдя через узкий коридорчик, неожиданно попал в довольно просторную и светлую комнату, недавно покрашенную в розовый темный цвет с золотым накатом на стенах. За окнами, заклееными на зиму, пересекались черные, неровные, сбросившие листву ветки. Красный, низко опущенный абажур и круглый стол делили комнату на две половины. Осмотревшись, Мазин понял, что одна из них принадлежит хозяйке, а на другой обосновалась Светлана. Там он увидел легкую модерновую тахту и кактус на небольшой книжной полке. На теткиной же стороне мебель выглядела потяжелее, потемнее, на кровати лежали подушки, вышитые крестом и гладью. Сама Екатерина Кондратьевна была не такой уж старой женщиной, с тонкими бескровными губами и редкими седыми волосами, собранными на затылке в маленький тугой узелок. На плечи ее был накинут темный, домашней вязки шерстяной платок, края которого она плотно держала худыми желтыми пальцами. Мазин ждал, что его пригласят присесть, но тетка смотрела светлыми настороженными глазами и ждала, не моргая, что скажет неожиданный визитер.

— Где же Светлана? — спросил Мазин, поглядывая на стул.

— В магазин я ее послала. За молоком.

— Значит, вернется скоро?

— Должна скоро, если не забежит куда. А у вас-то к ней какое дело?

— Я, Екатерина Кондратьевна, из милиции, — сказал Мазин, не видя больше смысла скрывать цель своего посещения.

— Из милиции? А не ошиблись ли?

— Думаю, что нет.

— Что ж это Светлана могла натворить? Неужто мотоцикл подвел?

Говорила тетка грамотно, и видно было, что цену себе она знает. Мазин отметил это мельком. Больше его заинтересовало упоминание о мотоцикле.

— Оказывается, Светлана увлекается мотоспортом? Я этого не знал.

— Зачем же вы пришли?

— Я хотел побеседовать с вашей племянницей об Антоне Тихомирове.

— Об Антоне? Вот оно что! Поздно вы о нем спохватились. Говорят, он мог профессором стать. Правда это?

— Правда.

Не дождавшись приглашения, Мазин присел на черный венский стул. Екатерина Кондратьевна вскарабкалась на высокую кровать:

— Не довелось, значит, Светлане жизнь устроить. А вы ее еще теребить пришли. Что она вам сказать может? Зачем человека понапрасну нервировать?!

— Мы ни в чем не подозреваем вашу племянницу.

— Еще бы!

Она хотела что-то добавить, но в коридоре послышалось движение. Отворилась дверь, и вошла Светлана.

— А вот и сама.

Светлана прищурилась слегка, и Мазин понял, что она близорука, но не хочет носить очки. Действительно, они не пошли бы к ее спокойному, здоровому лицу.

— Здравствуйте, Игорь Николаевич. Как вы меня разыскали?

— Мне сказали ваш адрес в общежитии.