Сувенир, или Кукла на цепочке

— Но ведь это — ваша епархия, — заметил я кротко. — Наша?..

— Ваш регион. Амстердам! Ведь вы представитель власти.

— Интересно, сколько новых друзей вы заводите за год? — вежливо спросил Ван Гельдер.

— Моя задача заключается отнюдь не в том, чтобы заводить друзей.

— Ваша задача заключается в том, чтобы уничтожать тех людей, которые занимаются уничтожением людей, — примирительно сказал де Грааф. — Это мы о вас знаем. Даже завели великолепное досье. Хотите взглянуть?

— История древнего мира всегда наводила на меня скуку. Еще со школы…

— Я так и думал, — сказал де Грааф и вздохнул. — Послушайте, Шерман, даже лучшая полиция в мире натыкается порой на каменную стену. Именно это с нами и случилось. Только не подумайте, что мы считаем себя лучшей полицией и мире. И все, что нам нужно, это лишь, какая-нибудь зацепка. Может, у вас есть какие-нибудь мысли? Какой-нибудь план?

— Я приехал сюда только вчера. — Я нагнулся, вынул из потайного кармана два листка, найденные у убитого коридорного, и протянул их полковнику. — Это вам ничего не говорит?

Де Грааф бегло взглянул на них, поднес листки к яркому свету настольной лампы, и, наконец, положил на стол.

— Нет, ничего не говорит.

— А сможете выяснить? Вообще, есть ли в этом какой-нибудь смысл?

— У меня очень способный штат. Кстати, как они к вам попали?

— Мне дал их один человек.

— Точнее, вы взяли их у одного человека?

— А какая разница?

— Очень большая, — де Грааф наклонился ко мне и сказал совершенно серьезно. — Послушайте, майор Шерман, мы знаем о ваших приемах: выводить людей из равновесия и держать их во взвешенном состоянии. Мы знаем о вашей склонности переступать границы закона.

— Я попрошу вас, полковник!

— Значит, попал в точку! И если уж на то пошло, вы никогда не держитесь в рамках дозволенного. Мы знаем о вашей отработанной тактике, столь же эффективной, сколь и рискованной, тактике постоянных провокаций, измора, выжидания что кто-нибудь на чем-нибудь да споткнется. Но прошу вас, майор Шерман, прошу вас: не старайтесь провоцировать здесь слишком многих. У нас слишком много каналов.

— Не собираюсь никого провоцировать, — сказал я. — И буду вести себя очень осторожно.

— Я уверен в этом, — де Грааф облегченно вздохнул. — А теперь, я думаю, Ван Гельдер захочет вам что-то показать.

Ван Гельдеру было что показать. Из полицейского управления он повез меня на своем «опеле» в городской морг, и к концу нашей экскурсии у меня возникло только одно чувство — лучше бы он мне этого не показывал.

Городской морг Амстердама был начисто лишен того очарования старины, той романтики и той незабываемой красоты, которые столь неотделимы от старого Амстердама. Он походил на любой городской морг любого большого города — холодный, очень холодный и стерильно чистый, бесчеловечный и отталкивающий. Посреди центрального блока располагались два ряда столов с мраморным на вид верхом — только в действительности это был не мрамор, — а в стенах были большие металлические двери.

Главный служитель, в белом накрахмаленном халате, оказался веселым, румяным и добродушным малым, который, казалось, пребывал в постоянной стесненности от желания разразиться взрывами смеха. Вы сочли бы это весьма странной чертой его характера, если бы не помнили, что в доброе старое время в Англии многие палачи считались самыми веселыми собутыльниками.

По знаку Ван Гельдера он подвел нас к одной из больших металлических дверей, открыл ее и плавно выкатил носилки на колесах. На них покоилось тело, покрытое простыней.

— Канал, из которого его выловили, называется Кроквиус-Кад, — пояснил Ван Гельдер, и, казалось, при этом не испытывал никаких чувств. — Ну это, конечно, не Парк-Лейн Амстердама, это где-то в районе доков. Ханс Гербер. 19 лет. Лицо показывать не буду — он слишком долго пробыл в воде. Нашла его пожарная команда, поднимавшая машину. Мог бы пролежать на дне еще год или два. Кто-то примотал к его туловищу груз из свинцовых труб.

Он приподнял угол простыни и приоткрыл тощую дряблую руку. Честное слово, она выглядела так, словно по ней прошлись в горных сапогах с триконями. Многие ни проколов соединяли страшные красные полосы, и. вся рука была как будто обесцвечена.

Не сказав ни слова, Ван Гельдер снова прикрыл ее простыней и отвернулся. Служитель задвинул носилки обратно и повел нас к следующей двери. Там он повторил ту же процедуру, выкатив на носилках другой труп — при этом он широко улыбался, как обанкротившийся английский герцог, показывающий публике родовой замок.

— Лицо этого тоже не стоит показывать, — сказал Ван Гельдер. — Неприятно смотреть на 23-летнего парнишку с лицом 70-летнего старца. — Он повернулся к служителю. — Где нашли?

— Остерхук, — просиял тот. — На угольной барже.

— Правильно, — Ван Гельдер кивнул. — Рядом с ним валялась бутылка из-под джина. Пустая. Весь джин был у него внутри. Вам известно, какую превосходную смесь дает джин с героином. Откинув простыню, чтобы показал мне руку, похожую на ту, которую мы только что видели, он спросил: — Самоубийство или убийство?

— Все зависит от того…

— От чего?

— От того, сам ли он купил джин. Если да, то самоубийство или несчастный случай. Но ведь бутылку могли вложить в его руку. Полную, конечно. Тогда это следует квалифицировать как убийство. У нас был аналогичный случай в порту месяц назад. Но правды мы никогда не узнаем.

Ван Гельдер кивнул, и служитель с радостным выражением лица подвел нас к одному из столов, стоявших посреди комнаты. На этот раз Ван Гельдер откинул верхний край простыни. Девушка выглядела совсем юной и прелестной. Ее волосы отливали золотом.

— Красивая, правда? — спросил Ван Гельдер. — И ни одной ссадины на лице. Юлия Роземайер, из Восточной Германии. Это все, что мы о ней знаем. И все, что от нее осталось. По мнению врачей, ей всего 16 лет.

— А что с ней произошло?

— Упала с шестого этажа на мостовую.

Я сразу вспомнил о бывшем коридорном и о том, что было бы гораздо справедливее, если бы на этом столе лежал он. Я спросил:

— Ее столкнули?

— Упала. Есть свидетели. Они все были на взводе. А она целый вечер твердила о полете в Англию. У нее была навязчивая идея познакомиться с королевой. Потом вдруг совсем рехнулась — взобралась на перила балкона, сказала, что летит повидать королеву— и вот полетела… К счастью, в это время внизу никого не было… Ну как, хотите еще посмотреть?

— Я бы предпочел кофе в ближайшем кафе, если не возражаете.

— Не возражаю, — он улыбнулся, но без всякого юмора. — Только у меня. Это недалеко. У меня есть на то причины.

— Причины?

— Сами увидите и поймете.

Мы поблагодарили веселого служителя, который попрощался с нами с таким видом, словно хотел сказать: «Заходите еще!», но почему-то промолчал.

Пока мы осматривали трупы, небо нахмурилось, и уже начали падать крупные и тяжелые, правда, еще редкие капли дождя. На востоке горизонт потемнел, и его лилово-багровый оттенок предвещал что-то зловещее. Редко бывает, чтобы природа настолько точно отражала мое настроение.

Дом Ван Гельдера дал бы несколько очков вперед любому из известных мне английских кафе. Это был настоящий оазис света и бодрости по сравнению с проливным дождем на улице и ручьями воды, стекающими по стеклам. Здесь вы чувствовали себя как дома.

Тяжелая голландская мебель в комнате. Правда, кресла чересчур набиты, но у меня как раз пристрастие к такой мебели: она гораздо удобнее.

Ковер горчичного цвета на полу, стены, окрашенные в различные мягкие тона.

Огонь в камине такой, как в доброе старое время. Кроме того, я с удовольствием заметил, что Ван Гельдер изучает солидный запас ликеров за стеклянной дверцей буфета.

— Итак, — сказал я, — вы повезли меня в морг, чтобы достичь своей цели. И я уверен, что вы ее достигли. В чем она заключалась?

— Не цель, а цели. Первая состояла в том, чтобы убедить вас, что мы здесь сталкиваемся с гораздо более зловещими проблемами, чем вы у себя дома. В этом морге покоится еще с десяток наркоманов, и сколько из них умерло естественной смертью — трудно сказать. Разумеется, их не всегда бывает так много, эти смерти накатываются как бы волнами, но мы считаем подобные явления недопустимыми, тем более, что это обычно молодые люди, А сколько наркоманов скитается по улицам?