Внутренние дела

Джерри Остер

ВНУТРЕННИЕ ДЕЛА

Глава первая

Дайте огня.

Еще до того, как его мозг воспалился и он повредился в уме от наркотиков — «спалил свои мозги», идиот, как говорил этот пижон, которого показывали по телевизору, — Монро Риггс (друзья прозвали его Уорлд, но, «спалив мозги», он уже не мог сообразить почему) читал одно стихотворение о том, что мир кончится или в дыму и пламени, или все на земле покроется толстым слоем льда.

«Поэт спрашивает себя, что предпочтешь ему, — говорила им мисс Пауэлл, — я хочу спросить вас, что предпочли бы вы». Голос у мисс Пауэлл сильный и чистый, как у Тины Тернер. Она смотрит в книгу стихов, которую только что читала вслух, потом поднимает взгляд на учеников, чтобы посмотреть, слушают ли они ее или валяют дурака. Мальчишки тискают девчонок, играют с ножами, балуются с пистолетами. «Прекрасен лед, решил поэт, — говорит им мисс Пауэлл, — после того как поставил перед собой вопрос, что ему предпочесть, но лично он выбирает пламя». Она говорила эти слова своим чистым, сильным голосом с таким выражением и так смотрела на них, что они понимали: под пламенем она подразумевает секс.

«Спалив мозг», Уорлд уже не мог думать о поэзии. Но он вспомнил именно это стихотворение, когда увидел из окна своего дома, как горит здание, расположенное на другой стороне улицы. Оно называлось «Ралей», по имени какого-то мушкетера. Бедняги-жильцы умирали в дыму и пламени. Им уж точно не до секса было в ту минуту.

Они или умирали в огне и дыму пожара, или прыгали вниз из окон и разбивались.

Вот и сейчас кто-то прыгнул. Пожилая женщина… О черт!

А вот прыгнул парень… Кошмар, голова его раскололась, как арбуз.

А вот прыгает парочка — чувак и чувиха, крепко обнимая друг друга, как будто это играет какую-то роль. О Боже! Думали ли они о сексе? Нет, они ни о чем подобном и не помышляли.

А это что? Вы только посмотрите! Этот пижон считает, что если он будет держать над собою простыню, то плавно приземлится на ней, как на парашюте, и его голова не расколется, как арбуз. Ошибаешься, друг. Вот видишь…

«Но, весь горя желанием, прошу огня». Напрягая свой воспаленный мозг, он вспоминал это стихотворение: «Прекрасен лед, но, весь горя желанием, прошу огня». Что-то в этом роде. Смысл такой: я трахнул шлюху, и теперь мне лучше сгореть, чем замерзнуть и сдохнуть.

Скажи это вон той шлюхе, которая стоит на карнизе, мистер поэт, у нее горят волосы и платье, и…

О Боже…

Это ведь Джой.

Джой Гриффит.

Страховой агент Джой Гриффит, зачем же ты пришла страховать этих бедолаг из «Ралей»? Тебе нужно было прийти ко мне, потому что ты клевая телка. Ты такая свежая и наивная.

Была. Ее уже нет. О черт!

Вот еще один идиот спускается на парашюте. Этот держит над собой полотенце. Кретин.

А куда пропала Джой? Ее что-то не видно. Прыгнула вниз? Нет… Она внутри горящего дома? Черт! Побудь там еще немного, ты ведь так молода!

«Прекрасен лед, но, весь горя желанием, прошу огня». Отлично, мистер поэт, прочитай эти стихи Джой Гриффит. Ты идиот, мистер поэт, кретин.

Через некоторое время, когда ему надоедает смотреть на все это, Уорлд берет свою стеклянную трубочку с марихуаной и подкуривает. Поджаривает свои мозги. Окна закрыты, кондиционер работает вовсю, потому что жарко, как в пекле. Можно себе представить, какое пекло в том здании, где бушует пожар. Он включает телевизор, чтобы не слышать вой сирен и полицейских, переговаривающихся по рации, и пожарных, орущих этим бедолагам, чтобы они не прыгали из окон: к ним скоро придут на помощь. Он слушал, как Сэлли Джесси беседует с женщинами, утверждающими, что они якобы подвергались сексуальным домогательствам со стороны их лечащих врачей.

Когда Сэлли Джесси Раффи закончила свою беседу, Уорлд опять выглянул в окно и увидел, что бедолаги больше не выпрыгивают из горящего здания, внутри которого все еще, по-видимому, остается немало жильцов, хотя и меньше, чем раньше. Большинство любопытных, глазевших на пожар, уже разошлось — вероятнее всего, они отправились смотреть телепередачи «Подходящая цена», «Колесо фортуны» или «Герцоги из Хаззарда».

А в специальном выпуске новостей, последовавшем сразу же после программы с Сэлли Джесси Раффи, сообщалось, что в горящем здании «Ралей» уже погибло шестнадцать бедолаг и что пожар начался из-за неосторожного обращения с керосинкой или из-за того, что загорелась корзина с бумагами… В этом доме не было электричества, так как он пустовал около года, а эти, жившие в нем бедолаги, поселились там временно и без разрешения властей.

Накурившегося марихуаны Уорлда заинтересовал человек, стоящий на улице.

Он стоял в толпе зевак с того самого времени, когда подъехали первые пожарные и полицейские машины, и только однажды покинул свое место, сходив в закусочную на углу, чтобы купить себе пирожок. Его звали Бобби Либерти, и он был специалистом по поджогам, всегда имея при себе «факел» [1], как и та статуя в гавани, [2] в честь которой он получил свою кличку.

Глава вторая

Чарльз Стори носил на правом запястье два браслета: один, сделанный из меди, защищал его от артрита; другой же, серебряный, сенегальский, являлся свадебным подарком его жены-француженки (в юности она принимала участие в теннисных матчах, проходивших в Дакаре и имевших своей целью приобщить туземцев к цивилизации) и служил украшением. Браслеты позвякивали всякий раз, когда он делал рукой какие-то движения — писал, жестикулировал, отбрасывал назад непокорную прядь своих красивых волос (этот жест он усвоил еще в ранней юности, когда находился под влиянием Джона Ф. Кеннеди, и уже не мог отвыкнуть от него). Звон этот был весьма приятен и напоминал бой часов. Став комиссаром полиции, Стори опасался, что его подчиненные могут не одобрить эти браслеты: мужчины не должны носить их. Немногие полицейские, когда на них было штатское платье, носили золотые цепочки и браслеты. Так что Стори стал даже пошучивать, говоря, что у него недостаточно много украшений.

Возможно, благодаря этой шутке, которая стала широко известна среди полицейских всех званий, а может быть, из-за того, что правая рука Стори лежала на груди, медный и серебряный браслеты очень бросались в глаза на темно-синем фоне его рубашки, патрульный Лестер Глеттер (первый коп [3], который приехал по вызову, поступившему из дома Стори, находящегося на Семнадцатой улице, между парком и Лексом) сразу же обратил внимание на браслеты, еще до того, как увидел, что у босса, распростертого на темно-красном персидском ковре в гостиной, в груди дырка, в том самом месте, где на рубашке вышита какая-то рептилия. И уже только после этого он заметил, что на правой руке босса отрезан средний палец. Этот палец ему вставили в рот.

«За что мне такое наказание?» — подумал Глеттер. Он был умен и честолюбив и понимал, что ничего хорошего для его карьеры это дело не сулит. Теперь его имя надолго будет связано с этим беспрецедентным несчастьем, и всю жизнь к нему будут приставать с вопросом: так это ты тот жалкий сукин сын, который поехал по вызову после того, как грохнули комиссара полиции? Теперь, куда бы он ни пошел, что бы он ни предпринял, за ним станут следить и делать всякие выводы.

Реакция молодого копа походила на реакцию Мэра Сидни Лайонса, узнавшего об убийстве Стори после того, как он прослушал все вечерние новости, из которых следовало, что главным событием дня накануне празднования 4-го Июля [4] являлся дождь. Рушились мосты, проигрывали местные спортивные команды, в городе распространялась эпидемия, цена на билет в кино стала равна стоимости меч-рыбы, театр был по-прежнему мертв; на городских улицах толпилось немало народа, но многие люди (к сожалению, именно те, которых вы бы предпочли иметь своими соседями) переехали в пригород; конкурирующие наркодельцы уничтожали друг друга средь бела дня, что в общем неплохо, если бы при этом не гибли прохожие; представители различных расовых, половых и возрастных групп, как обычно, обменивались колкостями; вновь избранные и назначенные представители власти плели интриги, обогащались и лжесвидетельствовали; и во всем, что происходило в этом гигантском городе, жители винили мэра. Однако они не могли обвинить его в том, что погода резко испортилась.