Правитель империи

— Ну, если отпечатать десять тысяч экземпляров, это будет что-нибудь около пяти тысяч рупий.

Мы тепло прощаемся. „В конце концов, — думаю я, когда он уже ушел, черт с ними — с деньгами. В конце концов, это мой трехмесячный заработок. ничего страшного“, — твержу я себе и поднимаюсь на второй этаж, к Раздееву…

Мой рассказ о предложении свободного журналиста Раздеев выслушал молча. Когда я закончил, он посидел еще так, молча, некоторое время. резко встал, и заложив руки в карман пиджака, заходил по комнате. остановился передо мной, слегка раскачиваясь сноска на каблук, и, чуть ли не с улыбкой, начал:

— Виктор Андреевич, родной ты мой, извини меня, но вот что значит зелено-молодо! На днях ты с Раттаком встречался. И можно сказать, для дела, для нашего общего дела от этой встречи пользы никакой. Теперь, здрасьте, пожалуйста, Сардан — свободный журналист! Мы этого человека не знаем? не знаем. Он пришел к нам впервые? Впервые. А что это за человек? И с чем и зачем он пришел. Этого, дорогой Виктор Андреевич, мы с тобой тоже не знаем. А может, у него во время этого разговора в кармане магнитофон работал?

— Да у него не только карманов или чего-нибудь в карманах, у него, по-моему, и исподнего-то не было, — сказал я.

— Постой, постой, добрый молодец.“ Раздеев поднял руку вверх как регулировщик, останавливающий движение. — Исподнее! вот ты пообещал купить у него тираж будущей книжки. Ну, пообещал, во всяком случае, подумать об этом. И если будет возможность — купить. А что это за книжка? Мы видим только какой-то приблизительный план. А может, он никогда в жизни и не напишет такой книжки? А может, он и писать-то вовсе не умеет?

— Ну, если он ее не напишет, не будет никакого разговора и о покупке тиража. А что он писать умеет, это ясно, я видел вырезки с его публикациями в центральной прессе. Много вырезок.

— А ты уверен, что это его публикации? — голос Раздеева звучал почти зло.

— Уверен.

— Почему?

— Потому что в одной из газет вместе с его статьей была помещена и его фотография.

— Ну, знаешь, Виктор Андреевич, ради провокации можно пойти на все.

— Но какая же провокация, Семен Гаврилович? Я понимаю подвергать определенные вещи сомнению разумно. Но ведь так можно дойти до того, что засомневаешься и в собственном отражении в зеркале.

Раздеев усмехнулся. На мгновение в его глазах засветился дотоле мне не известный кровожадный огонек. Но только на мгновение. Он сел рядом со мной на диван, положил мне на плечо свою тяжелую руку.

— Виктор Андреевич, дорогой мой! Работа за границей дело сложное. Сомневаться и не доверять. не доверять даже самому себе — вот путь к успеху! Уж я-то знаю! Я, брат, тертый „мидак“. Не первый десяток лет по всяким заграницам толкаюсь.

„Столько лет — и ничему не научился, такую чушь несешь“, — хотелось сказать ему в лицо.

Но в это время раскрылась дверь и в кабинет стали входить работники различных отделов — наступило время еженедельного координационного совещания у советника по вопросам культуры товарища Раздеева С.Г.

А он осторожно похлопал меня ладонью по руке и, улыбнувшись, сказал:

— Насчет недоверия к самому себе — это, конечно, шутка… — и энергично направился к своему столу, энергично уселся в кресло, энергично надел очки. Во время совещаний он всегда надевает очки…

— Дмитрий Захарович, — обратился он к Кириллину, грузному второму секретарю из „культурной группы“ посольства, — отключите городской телефон. Товарищ Мирзоев, вы готовы стенографировать? Отлично. Итак, начнем!.. Товарищи, на повестке дня сегодня один вопрос: о выезде комплексной группы посольства на металлургический завод в Бхилаи.

Кириллин начал звучным, хорошо поставленным баритоном:

— Как известно, на заводе в Бхилаи, который строится с нашей помощью, через две недели состоится официальный пуск первой очереди. Планируется, что на церемонии пуска будет присутствовать премьер-министр Индии. Одновременно с премьером туда прибудет советская правительственная делегация во главе с Председателем Совета Министров СССР. За три дня до пуска в Бхилаи выезжают советник Семен Гаврилович Раздеев и третий секретарь Картенев. Цель выезда — подготовить проведение пресс-конференции, встречи с местными журналистами…

Перед самым концом совещания Раздеев встал, дождался тишины и, не называя фамилии, с определенной тенденциозностью, изложил сегодняшний случай со свободным журналистом, предложившим нам свою книгу. Фамилии-то он моей не называл, но преподнес это все так, что было совершенно ясно, кто этот, тот самый, который — молодой, недавно прибывший и так далее. Правда, развитие разговора получилось весьма любопытным. Леонидов, а за ним и Черемных, поинтересовались фамилией журналиста. Услышав имя „Сардан“, они в один голос заявили, что отлично знают его по статьям на сельскохозяйственные темы и давно хотели установить с ним деловое сотрудничество.

Но Раздеев не сдавался.

— Видите ли, товарищи, то, что этот человек оказался порядочным чистая случайность.

Осторожность и бдительность!

Бдительность и осторожность!..»

Глава 26

Письмо Лауры Раджану

«Глубокоуважаемый и достопочтенный господин Раджан!

Извините за незванное письмо. Но я прочитала только что ваши очерки о Бубновом Короле в „Индепендент геральд“. Очерки мне очень понравились. О них вообще много говорят в Дели. Спорят и даже ссорятся. Ваши противники знают Нью-Йорк только по Бродвею да по Пятой или Мэдисон авеню. Для них ваши очерки — не открытие, а катастрофа. Вот почему они их яростно отвергают, а вас именуют „слепцом, заблудившимся в Королевстве Зрячих“. Но настоящие слепцы — они. А за каждым вашим словом стоит горькая правда.

Я знаю! Между прочим, когда мы встречались с вами в Индии, и я думала, как они. Если бы мне тогда сказали, что я смогу так измениться за каких-то три-четыре года. Что от меня, прежней, останется только имя…

Вы помните, каким гостеприимным и радостным был дом Дайлинга в Дели! В те короткие, как одно мгновение, месяцы я единственно и была счастлива за всю свою жизнь. Предмет этого письма сугубо личный, и я надеюсь, что вы, как джентльмен, сохраните в тайне все то, что я сообщаю вам конфиденциально.

Истекал седьмой месяц моей беременности, когда мы с Робертом поехали в Штаты в его отпуск. Там нас и подстерегали злые боги. В Майами надо мной надругались три изувера. Я родила ранее срока мальчика и уехала с ним домой. Роберт не выдержал всего этого, ведь меня осквернили у него на глазах — и он не мог помочь. Я думаю, вы знали, что Роберт Дайлинг находится в клинике для умалишенных. Теперь вы знаете и причину этого.

Поначалу я думала, что умерла моя любовь. Как любить человека, который тебя не защитил? Я ошиблась жестоко. Оказывается, я боялась, что он не сможет по-прежнему относиться ко мне, оскверненной. В чем виноват мой Роберт, если жизнь устроена так, если боги ее так устроили?

Все это пришло ко мне потом. А тогда, сразу после Майами, мысли мои были лишь об одном — спасти сына, защитить от проклятий Великого Карателя вспыхнувший в таких черных муках светлый огонек. Я спасла его, он выжил, Роберт Дайлинг-младший. На фото, которое я посылаю с этим письмом, вы можете увидеть, какой это прелестный ребенок. Впрочем, извините, это уже во мне говорит мать.

Если я верно припоминаю, вы у нас встречались с мистером Парселом, Джерри Парселом. Кажется, тогда же была у нас и его дочь Беатриса. Джерри Парсел когда-то был другом Роберта. Я понимаю, мистер Парсел — очень большой босс и очень, очень богат. У него всякая минута занята делом, конечно. Но, мне подумалось, вы, как журналист, может быть, виделись с ним, встречались и знаете что-нибудь о Роберте. Ради всех наших добрых богов, поймите меня правильно. Роберт Дайлинг не просто для меня любимый, бесконечно близкий, единственный мужчина в этом мире. Он — отец моего ребенка. Вы, как индиец, меня поймете. Вы знаете, что в нашей семье означает отец!