Шпион по найму

Прока рассмеялся.

— Подонок ты, — ответил Рум. — И все же спасибо… Договорились. Помолчу… Я бы, наверное, тебя тоже не продал.

— Сам подонок! Что значит — тоже?

Мы отвернулись друг от друга.

Я выбросил клейкую ленту в пластмассовое ведро с надписью «Для мусора». Освобожденный от пут Рум, придерживая одеяло на своих телесах, теперь мог шагать.

— Приготовиться к высадке, — сказал Ге-Пе, высунувшись в раздвинутую гармошку двери.

Сон накатывал после каждой смены транспортного средства. На ялике, который пришел за нами к катеру на траверзе Пириты. В машине, подобравшей нас метрах в ста от причала яхт-клуба — на утрамбованном пляже, куда мы добрели, вывалившись с опрокинутого прибоем ялика, по колено в воде. Сонливость одолевала меня и в логове Ге-Пе, когда всех распределяли по помещениям. В своем я из последних сил пристегивал Рума наручниками к батарее отопления.

А через час разразился безобразный скандал.

Явившиеся на пиритскую виллу Ге-Пе Дубровин и Ефим Шлайн орали на меня и по очереди, и одновременно. Потом на Гаргантюа Пантагрюэлевича, который, оказывается, их и пригласил. Спросонья и от усталости смысл ора не представлялся мне вполне ясным, пока я не понял, что оба расшумелись от страха. Бюрократического страха.

Я услышал от них, что произведенный без согласования с ними захват Чико Тургенева поставил под сомнение успех с тщанием спланированного и согласованного «с противной стороной» обмена Бахметьева на Вячеслава Вячеславовича. Ге-Пе они сказали, что ему-то ни в коем случае не полагалось бы кидаться в море ко мне на выручку после того, как в буфете лохусальского пансионата он узнал от Проки, куда я отправился. Они сказали ему, что я специально усадил Проку в буфете для этого, просто подсунул ему его. И я, и Ге-Пе узнали от Дубровина и Шлайна, что официантка Вэлли, к которой я «не брезговал залезать под юбку», оповестила о суете в буфете кого следует и полиция безопасности подняла тревогу на побережье. О чем полиция ехидно и сообщила Дубровину.

И Шлайну, как моему оператору, и Дубровину, как резиденту, было невдомек, что Ге-Пе кинулся к ангару не ради спасения моей шкуры, а для прикрытия от меня же собственного своего хозяйства. В море Толстый Рэй вышел не меня спасать, а в погоне за мной — из страха, что я доберусь до катера с заложником и вступлю в сговор с Чико, оставив Ге-Пе в дураках. Шлайн и Дубровин не говорили прямо, что и они подозревают меня в этом же, но слово «перебежчик» или «предатель» висело в воздухе.

Дубровин сообщил, что «ко всему прочему» его агентурные источники сообщают о возможном нарушении территориальных вод неким траулером. Траулер вытянет на себя катера береговой охраны, и, когда его остановят для досмотра, команда окажется пьяной в стельку, поэтому не скоро выяснится, что порт приписки траулера — Калининград. По документам он будет якобы принадлежать концерну «Балтпродинвест». Как только и если только такое произойдет, Дубровину, как сотруднику Таллиннского представительства концерна, придется отправиться для разбирательства на место происшествия. Таким образом, обмен Бахметьева на Вячеслава Вячеславовича произойдет, если произойдет теперь, в отсутствие Дубровина, то есть Шлайну нужно взять это дело полностью на себя и, что называется, раскрыться до конца.

Я не сомневался, что думает об этом Шлайн. Выход траулера подстроен самим же Дубровиным, чтобы отвертеться от ответственности за исход сомнительной операции по обмену. Или есть ещё иная причина?

Дубровин сказал, что в результате захвата Тургенева «предстоит теперь иметь дело с неуправляемой бандой уголовников, будто специально обезглавленной непродуманными действиями». То есть моими, прежде всего, и Ге-Пе.

Гаргантюа Пантагрюэлевич в этом месте взорвался.

— Вот, посмотрите! — рявкнул вдруг он. — На этом макете все видно, как со спутника! Сейчас разберемся, кто кого лажает!

Он включил подсветку огромного аквариума, пиритскую копию лохусальского. Внутри в виде моделей ждали сигнала к движению «Икс-пять», два катера береговой стражи и ещё два — тургеневский с Бахметьевым и какими-то фигурками неизвестной принадлежности с Вячеславом Вячеславовичем, лефортовским сидельцем и их сопровождением. Приходилось удивляться, когда эти модели успели изготовить.

Шлайн засеменил вдоль осветившихся стеклянных стенок, чтобы поближе рассмотреть проблесковый зеленый огонек на мысе острова, поставленного в середине аквариума. Огонек означал место обмена, которое, оказывается, Дубровину и Шлайну ещё только предстояло узнать от посредников из «Экзобанка» через три часа…

— Западная стрелка мыса Сырве на острове Сааремаа, — сказал Ге-Пе, смакуя произведенный эффект.

И добавил, повернувшись ко мне:

— Теперь информация специально для вас, господин Шемякин. Присмотритесь к катеру с заложником…

Заложников, судя по куколкам в наручниках и с повязками на глазах, было двое. Один выкрашен в черный цвет, второй — в красный. На спинах поставлены фломастером вопросительные знаки с надписями «Или — или».

— Второй кукленок — это вы, господин Шемякин. Господин Дубровин предложил мне уговорить Тургенева принять вас в обмен на генерала Бахметьева. Без изменения суммы депозита в «Экзобанке». Вам понятно, почему? Чико интересуют только деньги. Дубровина только Бахметьев. Вы не интересуете никого. Вас не стали бы вызволять в обмен на Вячеслава. Дубровин оставил бы Вячеслава себе и спас бы его репутацию. А вас забыли бы у Чико… Как мусор для выброса на помойку. Там ваше и место!

Вот, оказывается, почему Прока просился на мою сторону! Спеленать или усыпить по сигналу.

— Импровизация, — сказал я.

— Что? — переспросил Ге-Пе.

— Так, к слову… Ничего нового. Господа Шлайн и Дубровин обсуждали со мной возможность такого варианта. На макете все правильно с этой точки зрения, — солгал я, чтобы не потерять, как говорят на Востоке, лицо. Иначе выходило, что меня за моей же спиной продавали свои. Они, конечно, и продавали. Но мне хотелось, чтобы внешне, для чужих хотя бы, это выглядело нашей общей хитростью. Чтобы Шлайн и Дубровин не предстали подонками, а я сущим простофилей.

— Значит, господа Шлайн и Дубровин обманывали не вас, а меня?! заорал Ге-Пе, разворачивая свою тушу в их сторону.

— Благородно, очень, — сказал Шлайн.

Я сделал ему полупоклон. Желваки на скулах Ефима шевелили дужки очков. Он в упор смотрел на Дубровина. Вот она, их контора в действии, подумал я. Правая рука предает левую.

— Ладно, хорошо же, ладно, хорошо же, — пробубнил Ге-Пе и выбежал из залы.

— Благородно, очень, — повторил Шлайн. — И ловко.

Дубровин рассматривал устройство аквариумного компрессора и управление магнитами.

Я молчал.

— И вы ему поверили? — спросил меня Дубровин.

— Поверил. Потому что он потерял огромные деньги, может, и все его дело теперь погибло. Он потерял веру в ваши обещания. Что вы за люди, а? сказал я. — Ну, что вы за люди? Откуда порода ваша взялась, а?

Шлайн побежал вокруг аквариума. Я до такой степени кипел мелковатой злобностью, что чуть не подставил ему ножку.

— У вас ведь есть какой-то свой план, господин Шемякин? — спросил Дубровин официальным тоном.

Я посмотрел на Ефима. Он понял и кивком дал согласие.

— Есть. Я хочу обсудить его лично с моим оператором.

Дубровин посмотрел на часы, двинулся к выходу.

И в это время ворвался с початой бутылкой коньяка Ге-Пе.

— Ладно, ладно! — проорал он. — Ладно! Толстый — дерьмо! Толстый никто! С ним так и нужно поступать! Кинуть запросто! Толстый — никто! Ату! Лажай его! Обувай!

В дверях с каменными лицами грудилась его братва в кожаных куртках. Пять или шесть человек. Это не было истерикой, блатным спектаклем. Начиналась увертюра для разогрева перед разборкой.

Дубровин уставился на них. Шлайн в задумчивости трусил вокруг аквариума.

— Да заткнись ты, твое превосходительство! — крикнул и я. — И без того тошно!

— А-а-а, — вдруг перешел на шепот Ге-Пе. — Смотрите-ка… Как поднасрали! Не перешагнешь! Транспортник Рауля замазали заложником… Ангар в Лохусалу засветили. Меня выставили треплом перед местным начальством… Это ведь я сказал им, что Бахметьева подменят на вот этого белогвардейца из-за бугра, они и успокоились. Лажал и их, выходит! Армянина московского разлива, или кто он там, захватили. Его братва решит — я выдал… Корефаны мертвых азериков тоже осерчают! Хана мне… Кругом — ноль!