Зайти с короля

— Фиона, разве мы не можем…

— Нет, Дэвид, не можем.

Настойчиво, неумолимо зазвонил телефон, призывая его к выполнению долга, к делу, которому он посвятил всю свою жизнь и ради которого его просили теперь пожертвовать семьей. Он хотел сказать ей, что в их браке были прекрасные моменты, но смог припомнить только те, которые можно было назвать скорее хорошими, а не прекрасными, да и то были они очень, очень давно. Она действительно всегда стояла у него на втором месте. Он никогда не отдавал себе в этом отчет, но сейчас, в момент истины, он не мог отрицать этого. Он смотрел на Фиону глазами, на которые навертывались слезы и которые выражали сожаление и просьбу о прощении, но не злобу. В них был страх. Брак для него был огромным плавучим якорем в бурном море страстей, он не давал шквальным ветрам унести его на рифы безрассудства и несдержанности. Супружество действовало так безотказно именно потому, что было формой без содержания, как бесконечное распева-ние псалмов, к которому его вынуждали все злосчастные годы учебы в Эмплфорсе. Брак был бременем, но бременем для него неизбежным, своего, рода отвлечением, переменой. Самоотрицанием, но, и самозащитой. И вот теперь якорную цепь рубили.

Фиона неподвижно сидела за столом, заваленным хлебом, яичной скорлупой и дорогим фарфором, вещами и остатками пищи, словно олицетворяющими итог их совместной жизни. Телефон все еще звал его. Не говоря больше ни слова, он встал и направился к нем.

— Входи, Тим, и закрой за собой дверь.

Урхарт сидел в зале заседаний кабинета министров один, расположившись в кресле с подлокотниками, единственном из всех, что стояли вокруг стола в форме гроба. Перед ним была простая кожаная папка и телефон, а так стол был пуст.

— Не слишком много роскоши, да? Но мне это начинает нравиться, — хихикнул Урхарт.

Тим Стэмпер удивленно огляделся: кроме них в комнате никого не было. Он был — еще полчаса назад, когда Урхарт сменил роль „главного хлыста" на роль премьер-министра, — его верным заместителем. Функции „главного хлыста" загадочны, а его заместителя и вовсе непостижимы, но вместе они образуют неодолимую силу, на которой покоится дисциплина парламентской фракции партии, осуществляемая посредством составленной в разумных пропорциях смеси корпоративного духа, выкручивания рук и откровенного хватания за горло. Стэмпер идеально подходил для этой работы: худое узкое лицо, выступающий нос и исключительно живые темные глаза, придававшие ему вид хорька и словно предназначенные для высматривания в дальних уголках душ коллег по партии их частных и политических грешков. Эта работа была впрямую связана с уязвимостью — с охраной своей и одновременно с игрой на чужой. Моложе Урхарта на пятнадцать лет, он давно был его протеже. Когда-то он работал агентом по продаже недвижимости в Эссексе и был полной противоположностью Урхарту. Утонченный, элегантный, академичный Урхарт и Стэмпер, у которого не было ни одного из этих качеств и который был одет в готовый костюм из универмага. Но объединяло их то, что было нуда важнее: амбиции и высокомерие, у одного рассудочные, у другого — инстинктивные, а также понимание механизмов власти. Их сотрудничество доказало свою ошеломляющую эффективность в прокладывании дороги Урхарту к креслу премьер-министра. Теперь была очередь Стэмпера, таков был их негласный договор. И вот он пришел за тем, что ему причиталось.

— Премьер-министр, — Стэмпер изобразил театрально-почтительный поклон. — Премьер-министр, — повторил он уже с другой интонацией, словно уговаривая клиента купить земельный участок. За его бесцеремонными, почти солдатскими манерами угадывалась железная хватка, и двое коллег рассмеялись шутливо и заговорщически, как два взломщика после удачной ночи. Стэмпер предусмотрительно перестал смеяться первым: негоже передразнивать премьер-министра. В последние месяцы у них было много общих дел, но Стэмпер ни секунды не сомневался, что премьер пожелает отстраниться от своих коллег, даже от друзей-заговорщиков. Похоже, он прав: Урхарт недолго смеялся.

— Тим, я хотел поговорить с тобой с глазу на глаз.

— Что, скорее всего, означает, что меня ждет вздрючка? В чем я провинился?

Его тон был самым непринужденным, но Урхарт отметил осторожную складку в уголке его рта и обнаружил, что получает удовольствие, сознавая себя хозяином положения и видя дискомфорт коллеги.

— Садись, Тим. Напротив.

Стэмпер опустился в кресло и через стол посмотрел на старого друга. То, что он увидел, только подтвердило, что их отношениям суждено сильно измениться. Урхарт сидел под огромным портретом Роберта Уолпола, первого и, по мнению некоторых, величайшего премьер-министра Нового времени, который вот уже два века слушал в этой комнате речи могучих и лживых, жалких и малодушных. Урхарт был его наследником, вознесенным его пэрами, помазанным его монархом и теперь занявшим его место. По этому телефону он мог предавать государственных мужей в руки их судьбы или объявлять в стране состояние войны. И эту власть он уже не делил ни с одним человеком в мире. Действительно, теперь он был не просто человеком, а субъектом истории, и только время могло показать, достоин он в ней целой главы или только сноски.

Урхарт понял, о чем думает его помощник.

— Все по-иному, да, Тим? И прежними мы уже не будем. Я не понимал этого, ни когда был во дворце, ни когда меня встречали репортеры, ни даже когда я вошел сюда. Все, как в грандиозной пьесе, где мне отведена одна из ролей. Но, когда я переступал порог, сотрудники этой резиденции, от высших чинов до уборщиц и телефонисток, человек двести, собрались в холле и приветствовали меня с таким энтузиазмом, что я подумал, вот-вот из толпы полетят цветы. Буря аплодисментов, — он вздохнул, — и у меня уже начала кружиться голова, но потом я подумал, что не больше часа назад такую же сцену они устроили моему предшественнику, отбывавшему в небытие. Думаю, эти ребята не меньше хлопали бы и на собственных похоронах.

Он облизал свои тонкие губы, как обычно делал в минуты раздумий.

— Потом меня привели сюда, в зал заседаний, и оставили одного. Было абсолютно тихо, словно я попал в машину времени. Все убрано и аккуратно расставлено по местам, кроме этого кресла, — оно было отодвинуто назад. Для меня! И только когда я дотронулся до него, провел рукой по его спинке, когда понял, что никто не посмеет кричать на меня, когда я в него сяду, до меня наконец дошло. Это не просто другое кресло и другая работа, это единственное в своем роде место. Ты знаешь, я не робкого десятка, но, черт меня побери, если на минуту у меня не перехватило дух.

Наступило довольно долгое молчание, потом он шлепнул ладонью по столу:

— Не волнуйся, я уже пришел в себя.

Урхарт снова заговорщически рассмеялся, но Стэмпер выдавил из себя лишь натянутую улыбку: он ждал, когда поток воспоминаний иссякнет и приговор ему будет произнесен.

— Но к делу, Тим. Работы у нас много, и я хочу, чтобы ты, как и прежде, был со мной рядом.

Улыбка Стэмпера сделалась более естественной.

— Ты будешь моим председателем партии. Улыбка быстро сползла. Стэмпер не мог скрыть

своего замешательства и разочарования.

— Не беспокойся, мы найдем тебе какую-нибудь министерскую синекуру, чтобы ты мог сидеть за этим столом, — канцлера Ланкастерского герцогства или еще какую-нибудь муру вроде этой. Но сейчас я хочу, чтобы ты крепко держал в руках партийные вожжи.

Челюсть Стэмпера яростно заработала, пытаясь разжевать его аргументы:

— Но с последних выборов не прошло и полгода, а до следующих еще далеко — три, может быть, четыре года. Собирать газетные вырезки и мирить местных функционеров — вряд ли это лучшее применение моим способностям, Френсис. Ты должен это знать после всего, через что мы вместе прошли. — Это был призыв к их старой дружбе.

— Посуди сам, Тим. В парламенте у нас большинство всего в двадцать два голоса, а партию все еще раздирают противоречия после выборов лидера. Стоит нам получить неблагоприятные результаты опросов общественного мнения, и через три или четыре года от нашего большинства ничего не останется. На каждых промежуточных выборах от нас будут лететь клочья, и, если мы потеряем дюжину мест в парламенте, на нашем правительстве можно будет ставить крест. Если, конечно, ты не обеспечишь мне отсутствие промежуточных выборов, не найдешь какой-нибудь волшебной мази, которая не даст нашим досточтимым коллегам быть пойманными в борделе или схваченными за руку при растрате церковной кассы. Сгодится им и средство от старческого маразма.