Перемена мест

— Нет-нет, — произнес я. — Стивен… или как вас там… прошу вас, оставайтесь с нами. Вас это тоже развлечет.

— Группенсекс? — заинтересовался американец.

— А что? — проговорила бывшая птичка. — Идея, в принципе…

Я деликатно хмыкнул:

— Жанна, Стив! Вы меня превратно поняли. Мое последнее желание — всего-навсего посмотреть по ТВ выпуск дневных новостей. Напоследок… Сейчас как раз ровно полдень.

Бывшая птичка покраснела, потом побледнела. Видимо, мое последнее желание ее отчего-то чрезвычайно обидело.

— Извращенец! — произнесла она наконец ледяным тоном.

Тем не менее телевизор она включила и вновь швырнула пульт на диван.

Пошла заставка «Новостей» первого канала, потом мелькнула дежурная ива, потом возник диктор. Если ребята опоздают, я погиб, подумалось мне вдруг. Умирать почему-то не хотелось, даже от руки таких милых людей, как Жанна и Стив.

— Передаем дневной выпуск новостей, — торжественно изрек диктор. — Сегодня в Государственной думе…

Глава 5

СТЮАРДЕССА ПО ИМЕНИ ГАВ

Руки мои были связаны на совесть — Стив постарался. Чувствуется, у них в Агентстве учили все делать основательно, с двойной гарантией. Жаль только, что в Агентстве не приняли во внимание качество наших веревок и состояние наших диванов: острая загогулина, упершаяся мне в спину, медленно, по волоконцу перетирала мои путы. Со стороны мои телодвижения могли выглядеть обычным ерзаньем человека, озабоченного неудобной позой. Или, может быть, крайне взволнованного событиями на телеэкране.

Правда, пока никаких поводов для волнения как будто не было.

Изображение думского здания в Охотном ряду, мелькнув в кадре, утвердилось в качестве фона за спиной торжественного комментатора.

— Итак, сегодня депутаты Государственной думы, — проговорил тот значительным голосом, — завершают прения по кандидатуре нового спикера нижней палаты. Напомню, что после вчерашнего изменения Конституции пост этот становится вторым по значению в государстве. Сами понимаете, какова мера ответственности. Включаем прямую трансляцию из Думы. Костя, ты в эфире, — добавил комментатор уже кому-то за кадром. Техника, как это всегда бывает в ответственный момент, сделала ведущим новостей маленькую подлянку, Костя не появился, зато куда-то в сторону поползло изображение. — Простите за накладку, это… — успел пробормотать расстроенный ведущий, после чего пропал и звук. На секунду весь экран занял огромный молчаливый циферблат, потом в динамик прорвалась сбивчивая ругань, после чего наконец появилась картинка думского зала заседаний.

Тут же послышался голос парламентского комментатора Кости. По всей видимости, он-то был уверен, что уже давно в эфире, и поэтому мы услышали его речь откуда-то с полуслова.

— …Практически все выступающие, каждому из которых по регламенту положено три минуты, — бодро понес невидимый Костя, — призывают голосовать коллег за одного и того же кандидата…

— Вот видишь, дорогой, — с улыбкой сказала мне Жанна, — как полезны эти доппельгангеры! Они в Думе самые активные, потому что работают не за страх… Вернее, не только за страх, но и…

— За деньги, — подсказал я машинально Просто чтобы поддержать интересный разговор. На самом деле думал я о том, что сейчас тихонько подвинусь и сгребу под себя пульт. Благо при помощи острой загогулины в диване пальцы мои стали чуть свободнее. Достаточно для того, чтобы поиграть с кнопочками дистанционного пульта. Люблю это занятие. Чувствуешь себя магом, вызывающим различных духов. Преимущественно из бездны. Ну-с, подождем еще секунд тридцать для разогрева аудитории…

Камера между тем демонстрировала нам панораму зала. Общий план, затем лица депутатов крупно. Возникали, неторопливо сменяя друг друга, изображения самых активных парламентариев, безусловных любимчиков всех телеоператоров. На трибуне царил сам Михаил Николаевич Полуэктов. Глядя исподлобья, он медленно ронял тяжелые кирпичи слов. Слова грудой падали возле трибуны, и скоро их можно было бы уже вывозить на самосвале.

— Лично я, как председатель парламентского комитета по телевидению, — увесисто говорил Полуэктов, — убежден: при всем богатстве выбора альтернативы Виталию Авдеевичу Иринархову нет и быть не может. Все попытки властей дискредитировать этого мужественного человека оказались безрезультатными. Лопнули, как мыльный пузырь. И наш новый коллега…

Оператор вновь показал нам лица видных активистов. Вот кудрявый Яворский с выражением искренней радости глядит в камеру. Вот отец Борис Карасев энергично обмахивается какой-то газеткой-таблоидом, типа «Скандалов». Вот мрачноватый шишколобый Крымов удовлетворенно откинулся на спинку своего кресла. Тут же и грузный Коломиец весело ковыряет в зубах, вольготно развалясь на своем седалище. А кто там еще? Кругликов, потерявший память? Муравин с Зенкиным, шерочка с машерочкой? Все промелькнули перед нами, все побывали тут…

Камера обозрела все ряды, но Полуэктов еще продолжал, и оператор поехал по второму кругу. Снова возник Михаил Николаевич на трибуне в окружении кирпичей своего красноречия, потом… Пора, решил я и, изловчившись, ткнул кнопку тринадцатого канала.

На экране появилось расстеленное полотно армейского брезента, вокруг которого прохаживались озабоченные люди в милицейской форме, что-то измеряя и записывая. Щелкали блицы фотоаппаратов, люди разговаривали вполголоса. Оператор тринадцатого канала приблизил объектив к тому, кто лежал на брезенте… Вернее, ЧТО лежало.

— Сорри! — булькнул американец и выскочил за дверь. Даже для профессионала из Агентства увиденное оказалось тяжеловатым испытанием. Одно дело — просто знать и совсем другое — наблюдать самому. Я услышал, как за стеной, в ванной фальшивого мистера Макдональда буквально выворачивает наизнанку. Я тоже испытывал тошноту, но держался: злость помогала мне сохранять форму. У Жанны, как я и ожидал, нервы оказались покрепче, чем у ее американского бой-френда и коллеги. Мельком я заметил, как побелели костяшки ее пальцев, вцепившихся в спинку соседнего стула.

— Смотрите, — сказал я Жанне сквозь зубы. — Вы ведь ЭТОГО хотели?

Зрелище в самом деле было ужасным. Нечто подобное мне доводилось видеть только в кинохронике, посвященной Освенциму или Треблинке. Но то были черно-белые размытые и нечеткие кадры-документы, а здесь отличная японская оптика плюс видеопленка «Кодак» создавали невыносимый эффект присутствия. Казалось, что именно здесь, в нашей комнате на длинной полосе брезента, были разложены люди, перепачканные землей. Мертвые люди, мертвее не бывает. Некоторые из них, видимо, были закопаны недавно, и тление еще не скрыло черт их лиц. Ближе всего к камере лежало тело грузного человека в синем костюме. Возле него сидела овчарка со свалявшейся шерстью и уже не выла — наверное, выбилась из своих собачьих сил, — а только тихо поскуливала. Тоненько-тоненько, как ребенок.

— Узнаете? — спросил я в пространство. Голос у меня был хриплым, будто тоже чужим. — Это депутат Полуэктов. Настоящий. А это, — я щелкнул клавишей, и на экране возникла снова трибуна, — тоже Полуэктов. Доппельгангер… — Надо отдать должное мастерам из «ИВЫ». Двойник Полуэктова был буквально братом-близнецом оригинала, и это-то выглядело страшнее всего! Один и тот же человек, как в кошмарном сне без названия, одновременно лежал на брезенте, обратив к небу мертвое лицо, и важно разглагольствовал с трибуны. Думаю, что сейчас многие москвичи, как и я, не могли оторваться от экранов и в панике щелкали переключателями своих телевизоров. Щелк — и муха садится на зеленоватый лоб мертвеца. Щелк — и живой оратор отпивает из стакана глоток витаминизированного молочка. Одно и то же лицо: первое — и второе. Кто поймет, какое — где?…

— Мы обнаружили уже более полусотни захоронений вдоль всех магистралей, ведущих из Москвы… — произнес за кадром усталый милицейский голос. Кажется, это был мой бывший начальник майор Окунь. — На Можайском шоссе, на Варшавском, на Волоколамском, на Киевском… Несколько могил было на Окружной… работы продолжаются, мы задействовали армейских саперов и добровольцев из похоронной фирмы «Норд». Точное число погибших пока не…