Путешествие будет опасным [Смерть гражданина. Устранители. Путешествие будет опасным]

Я опустил руку, не коснувшись выключателя. Зачем облегчать жизнь Тине и ее другу? Повернувшись, я увидел, что Бет следит за мной из-за арки, ведущей к детским спальням.

Помолчав, она сказала:

— Все на месте и все в порядке, — Об освещении она промолчала, — Где кот?

Когда зверюгу оставляли внутри, он прятался под шкафами, дожидаясь, пока мы ляжем спать, после чего забирался в постель к кому-нибудь из детей. Они, конечно, не возражали, даже малышка, но нам это казалось негигиеничным.

— У Тигра номер не прошел. Он во дворе, — ответил я.

Без улыбки и не произнося ни слова, Бет смотрела, как я иду к ней через холл. Свет мягко падал на ее лицо. Есть что-то очень приятное в том, как выглядит женщина после вечерники, когда она, если можно так выразиться, «прошла выездку». Она уже не сверкает и не пахнет, словно автомобиль на выставке. Нос, может быть, слегка блестит, прическа уже позволяет погладить ее по голове, и рот (я имею в виду помаду) доступен для поцелуя. А наряд потихоньку стал обрисовывать ее настоящую фигуру, не являя более собой безумный порыв вдохновения какого-то модельера. Сама же дама, как вы надеетесь, снова начинает ощущать себя женщиной, а не произведением искусства.

Я резко притянул Бет к себе и крепко ее поцеловал, стараясь забыть Тину и не думать о том, что нужно Маку после всех этих лет. Что бы это ни было, но ничего приятного ожидать не следовало. Такого просто не могло быть. Я почувствовал, как вздрогнула Бет от грубого прикосновения, но тут же, рассмеявшись, она обняла меня за плечи и ответила таким же крепким поцелуем, прильнув ко мне всем телом и прижав губы к моим губам, забыв о помаде и модном платье. Мы иногда играли в эту игру, притворяясь этакой распущенной, без предрассудков, парой.

— Это уже лучше, — прошептала, слегка задыхаясь, Бет. — Весь вечер ты был мрачен, словно грозовая туча. А теперь позволь мне… Мэтт, не надо!

Предполагается, что в этой игре я позволяю ей сбежать в спальню и переодеться в пеньюар или хорошенькую ночную рубашку, но сегодня вечером я не мог заставить себя играть по правилам. Она вскрикнула от удивления и испуга, когда я опустил ее на ближайшую кушетку, навалившись сверху. Губы Бет стали мягкими и бесчувственными, грудь под складками платья казалась недоступной.

— Милый, ну пожалуйста, — прошептала она, отворачиваясь, — Мэтт, мое платье… Иной раз муж не может не подумать о том, что он достаточно силен, а жена его сравнительно слаба, и он, если бы захотел, мог… Я отбросил последние мысли в сторону. В конце концов, нельзя же, черт возьми, насиловать ту, кого ты любишь и уважаешь. Я медленно выпрямился, достал платок и вытер рот. Подойдя к двери, я остановился, глядя сквозь стекло на освещенный двор. Я слышал, как Бет встала с кушетки и быстро вышла из комнаты.

Дождавшись, когда хлопнет дверь в ванную, я повернулся, прошел в пустую спальню и начал развязывать галстук, но потом передумал. Мой саквояж, уже упакованный, стоял возле кровати. В нашем доме, как почему-то и в других домах на Юго-Западе, не предусмотрено никаких встроенных шкафов, а мы сами так ничего и не сделали для устранения этого недостатка. В результате такие вещи, как походная одежда и снаряжение, приходится держать в студии или в гараже. Кое-что я успел загрузить в пикап, а остальное находилось в студии. Утром я уже должен быть в Техасе. Обычно я испытывал здоровое отвращение уроженца штата Нью-Мексико к этому громадному штату и его обитателям, но сейчас он казался самым подходящим для меня местом.

Я перенес саквояж к кухонной двери и пересек холл, чтобы взглянуть на малышку. Дальше по коридору спали Мэтт-младший, одиннадцати лет, и Уоррен, девяти, но мальчишкам такого возраста не годится, на мой взгляд, докучать поцелуями на ночь. Очень трудно привыкнуть без волнения смотреть на своих детей. Всегда кажется, что кто-то там Наверху сотворил чудо и одновременно разыграл тебя. Наша младшая, Бетти, крепко спала. Ей было почти два года; хорошенькое личико начало удлиняться вместе с первыми зубами, но головка казалась еще слишком большой для маленькой фигурки, а пальчики ног были удивительно малы. Я услышал за спиной шорох, прикрыл одеяльцем девочку и повернулся к Бет.

— Разве ей не следует спать в пижамке? — Когда нечего сказать жене как женщине, всегда можно обратиться к роли родителя.

— Не осталось ни одной, она испачкала последнюю пару. Миссис Гарсиа все выстирала, но белье еще не высохло.

Я сказал:

— Хочу забросить свое снаряжение в машину и отчалить. Утром уже буду на пол-пути к Сан-Антонию.

Бет, поколебавшись, заметила:

— Стоит ли после всех этих мартини?

Я подозревал, что она имела в виду нечто другое, хотя сказала именно это.

— Я не стану спешить. Если захочется спать, сверну с дороги и высплюсь в машине. — Я тоже хотел сказать не совсем то, что сказал, но мы оба как будто потеряли способность ясно выражать свои мысли.

Я бросил взгляд на Бет. На ней было что-то такое почти прозрачное, бледно-голубого цвета. Она выглядела, как ангел, но момент был упущен, и я при всем желании не мог пробудить в себе тягу к нейлоновому ангелу, даже после легкого прощального поцелуя в губы.

— Что ж, мне пора, — сказал я, — Постараюсь позвонить завтра вечером, но не волнуйся, если этого не случится. Возможно, мне придется заночевать на открытом воздухе.

— Мэтт… — начала она, потом после паузы быстро продолжила: — Не важно. Будь поосторожней в пути. И посылай мальчикам время от времени открытки. Им так нравится получать их от тебя.

Я пересек в свете огней двор, снял замок с больших ворот и развел створки в стороны. Ворота открывались на аллею, пролегавшую вдоль нашего земельного участка. В Санта-Фе такие аллеи встречаются повсюду. Я отнес саквояж в гараж, находившийся за пределами наших владений, и забросил его на дно пикапа, кузов которого сделан из железа с окошками впереди и по бокам. Дверца устроена сзади, и над ней мой старший сын написал в назидание всем водителям, едущим вслед за мной: «Не смейтесь, за все уплачено».

Я открыл дверь в гараж, вывел машину на аллею, закрыл гараж, вернулся к пикапу и выкатил его задом в открытые ворота, прямо к двери в студию. Не выключая двигателя, чтобы дать ему согреться, как следует, я вошел в студию, разместившуюся в виде буквы «L» на задах участка. Ее кирпичные стены были также толсты, как и у нашего двора. В одном крыле находились гостиная и кабинет, там же — кушетка, которая служит мне постелью, когда я работаю. В другом крыле размещается мой архив, столик с пишущей машинкой и ванная комната. Рядом с ванной — маленький чулан, служащий мне фотолабораторией.

Я переоделся в джинсы и шерстяную рубашку, нашел шерстяные носки и высокие ботинки на низком каблуке из грубой кожи, носящие в здешних местах название «плодовитых башмаков» — намек на пристрастие к ним представителей мужского пола, чьи потенции находятся под вопросом. Это, конечно, несправедливо по отношению к множеству мужественных инженеров и рабочих (не говоря уже об одном писателе-фотографе), которые предпочитают ту же обувь. Одевшись, я перетащил в машину мои спальные принадлежности, а вслед за ними фотокамеры и треножники: один небольшой — для «Лейки» и другой побольше — для камеры «5 х 7». Последнюю я буду использовать не чаще, чем один раз на три тысячи миль, но в отдельных случаях она очень удобна, а места в фургоне сколько угодно.

То, что до войны я работал фотографом, дает мне приятную возможность дважды разрабатывать одну и ту же жилу. Я предполагал использовать отснятый материал сначала для иллюстрированной статьи, а затем вставить его в новую книгу.

Перетаскивая в машину снаряжение, я ни о чем таком особо не раздумывал, пока не произошло нечто, заставившее меня выбросить из головы все остальное. Чтобы удостовериться, что ничто не забыто, я напоследок обвел взглядом комнату, подошел к столу и потянулся в карман за ключами, намереваясь открыть ящик, где лежал короткоствольный кольт «вудсмен» 22-го калибра. Конечно, теперь я был мирным гражданином, но маленький автоматический пистолет всегда сопровождал меня в поездке. Вставляя ключ в замок, я вдруг заметил, что ящик на дюйм выдвинут из стола.