Путешествие будет опасным [Смерть гражданина. Устранители. Путешествие будет опасным]

— Да, Тина, я вспомнил.

Выпрямившись, она засмеялась.

— Я просто дразнила тебя, моя радость. Надо же знать, можно ли на тебя положиться.

— Такого рода тесты могут оказаться тебе дороже, — заметил я, — А теперь спрячь инструмент и хватит болтать.

Я следил за тем, как она закрыла парашютный нож и засунула его сверху в чулок.

— Небезопасно для нейлона, — заметил я, — Но к делу. Расскажи об этой девушке с ее хитроумным ножом у шеи и кобурой под коленом.

Тина оставила в покое свое платье и разглядывала меня с оценивающим видом. Вступительный экзамен я сдал, но нетрудно было заметить, что после всех этих лет мирной жизни она все-таки во мне не уверена.

Так на меня смотрели и раньше. Я все еще хорошо помнил ту впечатляющую беседу с Маком, которую каждый из новобранцев, в том числе и я, имел с ним при первой встрече. Так я, по крайней мере, думаю, хотя с каждым кандидатом работали индивидуально, чтобы в том случае, если он не отвечал предъявляемым требованиям, вернуть его на место прежней службы, не обременив излишней информацией.

Поэтому, строго говоря, я могу судить только по себе. Но я не забыл обшарпанный маленький кабинет (так похожий на все последующие маленькие кабинеты, в которых я докладывал о результатах выполненных заданий, и получал новые), и плотного седого человека с холодными серыми глазами, и ту речь, которую он произнес, пока я стоял перед ним по стойке «смирно».

Он был в штатском и не требовал отдавать ему честь. Его звания (если у него вообще оно имелось) я не знал, но не хотел рисковать. Каким-то непонятным образом я уже чувствовал, что это заведение как раз то, что мне нужно. Если, конечно, я им подойду. Поэтому я готов был сколько угодно надсаживать спину, вытянувшись во фронт, и через каждую фразу сыпать обращением «сэр». Я уже достаточно послужил в армии, чтобы усвоить, что почти всегда добьешься своего, если умеешь стрелять, лихо отдавать честь и не забываешь называть начальника «сэр». К тому же, если ваш рост шесть футов четыре дюйма — пусть даже это, главным образом, кожа и кости, — такое обращение не звучит слишком подобострастно, а всего лишь любезно и уважительно.

— Да, сэр, — сказал я, — Я хотел бы узнать, почему меня сюда направили. Если, сэр, для этого подошло время.

Мак заметил:

— У вас, Хелм, неплохие данные. Умеете обращаться с оружием. Вы с Запада, да?

— Да, сэр.

— Охотник?

— Да, сэр.

— Горная дичь?

— Да, сэр.

— Водяная птица?

— Да, сэр.

— Крупный зверь тоже?

— Да, сэр.

— Олень?

— Да, сэр.

— Лось?

— Да, сэр.

— Медведь?

— Да, сэр.

— Сами и освежевывали?

— Да, сэр. Когда не мог найти кого-нибудь в помощь.

— Очень хорошо. В нашем деле нужны люди, которые не боятся запачкать руки кровью.

Он смотрел на меня с тем же оценивающим видом, как и в начале разговора. Продолжая свою речь, он заметил, что все познается в сравнении. Я все равно уже служил в армии, и, если враг нападет, я ведь буду отстреливаться, да? А если последует команда идти в атаку, я ведь брошусь выполнять приказ, стараясь прикончить как можно больше нацистов? В этих условиях я буду иметь перед собой противника, так сказать, «в массе». Но при моей репутации меткого стрелка может случиться и так, что однажды я буду сидеть и ждать, когда в прицеле моей снайперской винтовки окажется на расстоянии полумили какой-нибудь ничего не подозревающий растяпа. В этом случае я, впрочем, тоже буду стрелять в первого подвернувшегося врага. А что если мне предложат послужить своей стране менее случайным образом?

Мак сделал паузу, показывая, что ждет моей реакции.

Я сказал:

— Вы имеете в виду, сэр, отправиться в их края и выслеживать дичь в среде ее обитания?

10

Я никогда так и не узнал, как он ухитрился сплавить свою идею начальству. Ему, наверное, пришлось немало потрудиться, потому что Америка — страна очень сентиментальная, и у нас любят рассуждать о морали. Даже в военное время. И все армии, в том числе и наша, имеют свой устав и кодекс правил. А уж этого в уставе точно не было.

Я также никогда не узнал, от кого он получал приказы. Очень интересно вообразить эту сцену, так как невозможно представить, чтобы выпускник Вест-Пойнтской военной академии в прямой форме и недвусмысленно дал бы подобное распоряжение. И уж_; конечно, ничего такого никогда и нигде не было записано. Вы не найдете ни следа отчетов о нашей деятельности, сколько бы ни рылись в архивах министерства обороны — так, насколько мне известно, эта мощная организация называется в настоящее время.

Обычно моему мысленному взору рисовался конференц-зал с часовым у двери. Все очень таинственно… Вокруг стола генералы и в сторонке — Мак, в сером костюме, весь внимание.

— Этот тип, фон Шмидт… — начинает генерал № 1.

— О да. Фон Шмидт от истребительной авиации, — подхватывает генерал № 2,— он базируется вблизи Сен-Мара.

— Умняга-парень, — замечает генерал № 3. (Сцена по необходимости имеет место в Лондоне или его окрестностях, и все они успели заразиться местным диалектом.) — Говорят, он занял бы место Геринга, если бы научился гнуть свою надменную прусскую шею, и его личные вкусы не были так отвратительны. Хотя, конечно, и сам Геринг в этом отношении не лучше. Как я понимаю, в радиусе ста километров от Сен-Мара не осталось ни одной девицы с полным набором конечностей, не удостоившейся внимания генерала, и, судя по рассказам, довольно изощренного внимания. Ходят слухи, будто он изобрел нечто такое, что даже маркизу де Саду не пришло в голову.

В этот момент Мак, должно быть, слегка ёрзает в кресле. Разговоры о жестокости всегда нагоняли на него скуку. «Мы не разгуливаем по свету, — напоминал он нам, — убивая людей только потому, что они — мерзавцы. Где в таком случае провести черту? Мы — солдаты на войне, а не ангелы-мстители».

— К чертям его сексуальные пристрастия! — говорит генерал № 1, образ мыслей которого как будто в духе Мака, — Мне наплевать, если он изнасилует всех девиц во Франции, да и мальчишек тоже. Вы скажите, как мне провести мимо него мои бомбардировщики? Нам дают по физиономии каждый раз, когда мы пролетаем над его аэродромами, и это несмотря на эскорт истребителей. Только мы придумываем, как справиться с его последней тактикой, как он уже ждет нас с новой. В своем деле он — гений, говорю вам. Если нам укажут цели за линией обороны фон Шмидта, я потребую сначала решительного удара по его базам. Чтобы хоть на время не дать ему подняться в воздух. Но предупреждаю вас — это дорого обойдется!

— Как было бы хорошо, — мечтательно произносит генерал № 2 после некоторого обсуждения плана боевых действий, — если бы во время атаки, или еще лучше — чуть раньше, с генералом что-нибудь такое случилось… Чтобы он так… хотя бы с месяц оказался не у дел и не мог бы в решающий момент отдавать свои приказы. Это могло бы спасти жизнь куче наших парней.

Никто при этом не смотрит в сторону Мака. Генерал № 1 шевелит губами, как бы избавляясь от неприятного вкуса во рту, и говорит:

— Одни мечты. Такие люди живут вечно. Но если бы так случилось, чтобы он вдруг неожиданно умер, то самое лучшее время — утром 16 апреля. Не пора ли заканчивать, джентльмены?

Не могу поручиться за точность выражений и профессиональную терминологию, — я уже говорил, что мне не удалось выяснить, как это происходило в действительности, — И я не был ни генералом, ни даже выпускником Вест-Пойнта, а что касается авиации, то даже во время войны я только и мог, что отличить «спитфайер» от «мессершмитта». Самолет для меня был только средством передвижения: я в него залезал, какое-то время в нем находился, а затем высаживался в темноте на забытое богом кочковатое поле или выпрыгивал с парашютом — последнее всегда вгоняло меня в жуткий страх. Если бы я мог выбирать, то отправлялся бы на задание только по воде. Этим пристрастием я, наверное, тоже обязан какому-нибудь предку-викингу. Для человека, выросшего посреди того, что раньше называли Великой Американской Пустыней, я оказался на удивление хорошим моряком. Но большая часть Европы, к сожалению, не судоходна.