Последняя ночь в Сьюдад-Трухильо

— Берегись! — крикнул сержанту стоящий за стойкой мулат, но было уже поздно. Сержант с ножом, по рукоять вонзившимся в прикрытую лишь поплиновой рубашкой спину, пошатнулся, наклонился всем телом вперед, потом назад, снова вперед и рухнул на пол, стукнув по нему торчащей из-под лопатки рукояткой мексиканского ножа.

— Что случилось? — воскликнул капрал.

Тапурукуара кивнул двум сидящим за соседним столиком людям и приказал им арестовать капрала гвардии, приятеля убитого сержанта. Тело сержанта быстро вынесли в соседнее помещение. Там Тапурукуара вытащил нож из его спины и обратился к мулату, сердито шевелившему тонкими усами:

— Слыхал, что сказала эта белая свинья? Что он сдерет со стен все портреты Трухильо и подотрется ими.

— Да, — равнодушно произнес мулат, — кажется, он говорил что-то в этом роде.

Тапурукуара повторил Аббесу те же слова, которые вчера бросил мулату.

— И поэтому я кинул нож. Если вы опасаетесь недовольства гвардии, можно заявить, что сержанта убил капрал, сидевший вместе с ним в «Гаване». Мы скажем, что капрал арестован и предстанет перед военным судом. Это их успокоит.

— Такие истории с ножами следует поручать другим, — вмешался майор Паулино. — Постарайся никогда больше не впутываться в дела подобного рода.

— Я сегодня беседовал с генералиссимусом, — сказал Аббес. — В связи с создавшимся в стране положением он хочет перевести тебя в личную охрану. Будешь ездить с генералиссимусом и его шофером, капитаном Захариасом де ла Крус. С делом Мерфи ты должен покончить как можно скорее.

— Сначала надо раскусить Гордона. Как раз его я ждал вчера в «Гаване». Этого типа невозможно выследить — его никто не знает в лицо. Фотография с визы секретаря Этвуда ни о чем не говорит; она не соответствует ни одному из тех лиц, которых мы видим перед посольством. Должно быть, это совсем другой человек, но в таком случае он дьявольски хитер.

— У тебя есть какой-нибудь план?

— Манагуа получила единственный шанс на спасение: она должна вернуть конверт, который дала Гордону. Это станет ловушкой. Когда мы с Этвудом были у нее, она сделала, как я велел: прощаясь, подала знак, что хочет поговорить с ним наедине. Этвуд попался на удочку. Он вернулся в гостиную за якобы забытой зажигалкой, и тогда Манагуа попросила его прислать к ней Гордона. Гордон в расчете получить новые разоблачительные сведения по делу Мерфи, очевидно, придет. Тогда он окажется в наших руках: мы увидим, как он выглядит, а там уж нетрудно будет найти способ его задержать.

— Прелестно, — сказал Аббес, — просто прелестно.

— Тапурукуара поистине гений злодейства, — вставил майор Паулино, ободренный похвалой Аббеса.

— Гений преданности, — поправил его Тапурукуара.

— Еще одно, — сказал майор. — Мой человек, которого я послал в Буэнос-Айрес вслед за Гарриэт Клэр, не нашел ее ни в одной из гостиниц. Он утверждает, что она не возвращалась самолетом «Пан-Ам» и перестала летать с экипажем «Супер-Дакоты». С помощью малютки Николь, которая получила разрешение завести роман с офицером американского экипажа Нэдом, мы узнали, что Клэр была освобождена от работы на основании присланной в Буэнос-Айрес телеграммы из Нью-Йорка. Содержания телеграммы и способа, которым Клэр оттуда выбралась, мы не знаем. У нас есть только копия телеграммы, которую Мерфи послал Клэр в пансионат «Колибри» в Форт-Лодердейл во Флориде. Мы направили туда агента, но ее не оказалось и там. Очевидно, Мерфи отправил телеграмму по вымышленному адресу, чтобы замести следы.

— Прелестно, уважаемые господа, — сказал Аббес, — но все это не так важно, как вам кажется. Генерал Эспайат считает, что следствие по делу Мерфи будет прекращено. Мы постараемся выйти из игры победителями. До сих пор все шло неплохо. Теперь наша важнейшая задача — расшифровать Гордона. У этого человека, безусловно, есть более важные задания, чем поиски такой падали, как Мерфи. На самое ближайшее время запланирована беседа генерала Эспайата с послом, военным атташе и Этвудом. Этвуд получит соответствующее указание из госдепартамента, и мы должны одержать верх. Этвуд нам не верит, но он бессилен. В этом-то и суть дела.

Полковник Аббес угостил всех гаванскими сигарами, заканчивающимися соломинкой со стороны мундштука. Тапурукуара от сигары отказался.

— С какого расстояния ты попадаешь ножом в цель? — спросил его Аббес.

— Тем, мексиканским, убиваю или лишаю возможности двигаться с пятнадцати метров.

— Прелестно. Ты еще силен, Тапурукуара. Сколько тебе лет?

— Не помню. Иногда мне кажется, что пятьсот, и тогда я чувствую усталость.

— Я еще никогда не видел тебя усталым или больным.

— Потому что ни усталость, ни слабость нельзя показывать другим. Так поступают белые и цветные, индейцы же никогда этого не сделают, разве что в подражание белым.

— Вместо того, чтобы собирать скальпы, ты ставишь зарубки на своем ноже.

— Этим занимаются только дети. Я собирал скальпы раньше.

— Когда «раньше»?

— Раньше, чем вы себе можете представить.

— Единственный человек, которого я не могу раскусить, это ты, Тапурукуара. Генералиссимус сказал мне сегодня, что не взял тебя в личную охрану только потому, что не знает, о чем ты думаешь. Ему известно лишь одно — ты любишь убивать. Ты убил, наверно, втрое больше людей, чем следовало.

— Никто никогда не убил больше людей, чем надо было. Если бы кому-нибудь удалось это сделать, правители могли бы спать спокойно. А они не спят спокойно, господин полковник.

— Генералиссимус спокоен. Он сегодня сказал мне, что спокоен, но немного расстроен. Бремя власти его гнетет, хотя он рожден для того, чтобы освободить мир и управлять им. «Мир труслив, — сказал он сегодня, — в нем не находится места настоящей отваге, таланту или гению истории. В таком мире Наполеон умер бы лейтенантом». Генералиссимус — гений истории, которого мир держит в золотой клетке в заключении на этом острове, как когда-то Наполеона на Эльбе. Он напомнил мне сегодня, как Фидель Кастро в 1947 году принимал участие в экспедиции против нашей Республики, пытаясь разжечь здесь антиправительственный мятеж. Это была первая выходка молодого Фиделя Кастро. Теперь генералиссимус мог бы справиться с Кубой в несколько недель, он бы уже не промахнулся, как янки. Так он мне сказал. Но мир разинет свою паршивую глотку и начнет лаять.

— Я слышал, что готовится новое вторжение на Кубу, — сказал майор. — И что Республика не может в нем принимать участие.

— Не может, конечно, не может. Республика даже не может подчинить своему влиянию ни Гаити, ни Кубу, ни другие ничтожные государства зоны Карибского моря. А всей этой зоне надлежит находиться под господством генералиссимуса. Первый шаг к власти должен быть таков: Трухильо — император Карибских островов. Потом постепенный захват Венесуэлы, Аргентины и, наконец, всей Южной Америки.

— Война продлилась бы всего несколько лет, — вставил майор.

— Генералиссимус говорил, — продолжал полковник, — что он свою жизнь прожил, что управление доминиканской голытьбой его утомляет. Здесь генералиссимус задыхается. Вместо того чтобы подавлять восстания на границах империи, о которой он мечтал, где-нибудь на побережье Чили или Уругвая, он вынужден бороться с забастовками потребителей масла и творога, производящихся на его фабрике по переработке молока. Такова печальная проза жизни. Эта голытьба не покупает товаров «Централь-Лечера», оправдываясь тем, что у нее нет денег. Она не осмеливается сказать, что ей не нравятся продукты, чтобы не попасть под суд за клевету. «И с помощью этого сброда я хотел когда-то покорить мир! — сказал мне сегодня генералиссимус. — Люди, которые отказываются покупать мое сливочное масло и мой творог, должны были стать губернаторами и командующими моими легионами в Венесуэле, Бразилии и Аргентине… Наверное, бог все предвидел и поэтому изменил мое предназначение и судьбу тех стран. Александру Великому и Цезарю посчастливилось больше меня». Так сказал генералиссимус.