Призрак

— Полет, как обычно, был великолепным, — невнятно произнес экс-премьер. — Вы моя любимая авиакомпания.

Он пожал ладонь командиру экипажа, затем, заглянув в кабину, поблагодарил второго пилота и стюарда.

— Спасибо вам. Большое спасибо.

Когда Лэнг повернулся к нам, на его лице все еще сияла профессиональная улыбка. Но она быстро исчезла, и он снова стал походить на побитого пса. Его телохранитель уже спускался вниз по трапу. В салоне остались только Лэнг, Амелия, я и две секретарши. Мы ожидали своей очереди на выход из самолета. Стоя перед иллюминатором, я увидел за освещенной стеклянной стеной аэровокзала невысокую фигуру Рут. Она находилась слишком далеко, и я не мог судить о выражении ее лица.

Лэнг повернулся к Амелии и тихо спросил:

— Ты не могла бы задержаться здесь на пару минут?

Затем он обратился ко мне:

— И вы тоже. Мне нужно поговорить с женой наедине.

— Ты в порядке, Адам? — спросила Амелия.

Она работала с ним долгое время и, я полагаю, любила его слишком сильно, чтобы не заметить перемену настроения. Она тоже предчувствовала беду и понимала, что эта ситуация вела к каким-то ужасным последствиям.

— Все просто чудесно, — ответил Лэнг.

Он слегка коснулся ее локтя, затем отвесил нам легкий поклон — мне, секретаршам и экипажу самолета.

— Спасибо вам, леди и джентльмены. Всего хорошего и доброй ночи.

Он миновал люк и остановился на верхней ступени, осматриваясь по сторонам и приглаживая волосы. Мы с Амелией наблюдали за ним из салона. Он был таким, каким я впервые увидел его: по-прежнему выискивавшим аудиторию, к которой мог бы обратиться с речью. Но продутая ветром и залитая светом площадка перед аэровокзалом была пустой. Его ожидали лишь телохранители и наземный техник в комбинезоне, работавший в ночную смену и, без сомнения, мечтавший быстрее попасть к себе домой.

Наверное, Лэнг тоже увидел Рут, стоявшую у окна. Он вскинул руку в приветственном жесте и начал спускаться по ступеням — грациозно, как танцор. Когда он прошел по бетонной дорожке около десяти ярдов, наземный техник окликнул его по имени, и Лэнг, услышав английский говор и деревенский акцент, внезапно свернул к нему от группы телохранителей. Он вытянул руку и сделал несколько шагов к мужчине. Таким я его и запомнил: темный контур человеческой фигуры на фоне расплывавшегося огненно-белого шара, который внезапно поглотил весь мир. А затем в моей памяти остались только летящие осколки, жалящие куски бетона и стекла, жар адского пламени и абсолютное безмолвие яростного взрыва.

Глава 16

После той первоначальной яркой вспышки я долго ничего не видел. В моих глазах собралось слишком много крови и стекла. Сила взрыва отбросила нас назад. Позже я узнал, что Амелия ударилась головой о подлокотник кресла и потеряла сознание. Я лежал в проходе, погруженный во тьму и молчание, возможно, несколько минут или часов. Боль не чувствовалась — только слабый укол, когда одна из напуганных секретарш, выбираясь в панике из самолета, наступила мне на руку высоким каблуком. Впрочем, я не видел этого. И прошло немало времени, прежде чем ко мне вернулся слух. С тех пор я часто слышу гул в ушах. Он отрезает меня от мира, словно шквал радиопомех. В конечном счете нас вынесли из салона. Мне вкололи благодатную дозу морфия, которая взорвалась в моем мозгу теплым фейерверком. Затем меня и других пострадавших людей переправили на вертолете в госпиталь близ Бостона — в медицинский институт, расположенный, как выяснилось позже, неподалеку от виллы Эммета.

У вас бывали в детстве моменты, когда вы втайне совершали какой-нибудь плохой поступок и затем ожидали неминуемого наказания? Я помню, как случайно сломал очень ценную граммофонную пластинку отца и снова положил ее в бумажный пакет, ничего не сказав ему об этом. Несколько дней я потел от страха, убежденный, что кара настигнет меня в любой момент. Но отец не стал устраивать скандал. Через пару недель, осмелившись снова забраться в его коллекцию, я обнаружил, что разбитая пластинка исчезла. Наверное, он нашел ее и выбросил в мусорный бак.

После гибели Лэнга меня преследовали сходные чувства. Через день или два, лежа в палате госпиталя с перевязанным лицом, я повторно пересматривал в уме события предыдущей недели, и нараставший страх убеждал меня в том, что, несмотря на полицейского, охранявшего мою дверь в коридоре снаружи, живым мне отсюда не выбраться. Да и сами подумайте, где, как ни в госпитале, легче всего избавиться от нежелательного свидетеля? Это ведь почти рутина. И кто мог стать лучшим убийцей, чем доктор?

Но все оказалось похожим на инцидент со сломанной пластинкой. Время шло, а ничего не происходило. Пока на моих глазах была повязка, специальный агент Мэрфи из бостонского офиса ФБР провел со мной краткую беседу и расспросил меня о том, что я запомнил. На следующий вечер, когда повязку сняли, Мэрфи снова навестил меня. Он был очень похож на мускулистого молодого священника из фильма пятидесятых годов. На этот раз его сопровождал мрачный англичанин из британской службы безопасности МИ–5, чью фамилию я так и не запомнил — наверное, потому что не хотел запоминать.

Они показали мне фотографию. Мое зрение по-прежнему оставалось затуманенным. Тем не менее я смог опознать того безумца, с которым мне довелось повстречаться в баре отеля. Это он нес упорное дежурство в полиэтиленовой хижине под библейским слоганом у поворота дороги, ведущей к дому Райнхарта. Мне сообщили, что его звали Джордж Артур Боксер. Он был отставным майором британской армии. Его сына убили в Ираке, а жена погибла шесть месяцев назад в Лондоне при взрыве, устроенном террористом-смертником. В безумном отчаянии отставной майор посчитал Адама Лэнга лично ответственным за свои несчастья и, прочитав в газетах сообщение о смерти Макэры, отправился в свою последнюю экспедицию на Мартас-Виньярд. Он имел большой опыт в разведке и проведении диверсионных действий. Боксер ознакомился с тактикой террористов-смертников на джихадских веб-сайтах в сети Интернет. Он арендовал коттедж на Дубовом утесе, привез с континента ингредиенты, необходимые для взрывчатки, и устроил маленькую фабрику по производству самодельных бомб. Увидев бронированную машину, направлявшуюся из особняка в аэропорт, он догадался, что Лэнг возвращается из Нью-Йорк. Никто точно не знал, как Джордж Боксер попал на летное поле. Территория освещалась плохо, периметр забора тянулся на четыре мили, а эксперты спецслужб полагали, что четырех телохранителей и бронированной машины для защиты Лэнга было вполне достаточно.

Нужно реально смотреть на вещи, сказал мне сотрудник МИ–5. Всегда имеются пределы того, что может сделать служба безопасности — особенно когда ей противостоит решительный одиночка-смертник. Он процитировал Сенеку на латыни и затем снисходительно перевел слова на английский язык: «Кто презрел свою судьбу, тот владыка твоей жизни». Мне показалось, что все были немного обрадованы тем, как сложилась ситуация. Британцы вздохнули с облегчением, потому что Лэнга убили на американской земле. Американцев устраивало то, что его взорвал британец. И обе страны испытывали заметное удовлетворение тем, что больше не будет никаких шокирующих откровений, неприятных заявлений Международного суда и надоевшего всем гостя, которого надо было бы приглашать на званые ужины Джорджтауна еще лет двадцать или около того. Можно было сказать, что мы наблюдали «особые отношения» в действии.

Агент Мэрфи начал расспрашивать меня о полете из Нью-Йорка на остров. Его интересовало, выражал ли Лэнг какую-то тревогу о своей личной безопасности. Я искренне ответил, что ничего подобного не было.