Последняя ночь в Сьюдад-Трухильо

Он повернул худое смуглое лицо и движением подбородка указал на стоящего вдалеке сторожа.

— А этот, который там глазеет, кто он такой?

— Ральф Баллок, сторож аэродрома.

— Он что-нибудь заметил?

— Пожалуй, нет; он, кажется, только что появился.

— У него что-то с ногой?

— Хромает на правую.

— Удобней, если хромаешь на левую. Легче ходить. Все ясно, мистер Мерфи?

— Конечно.

Майор Бисли в своем бюро был доступен лишь для нескольких людей; я в их число не входил. Звонил ему трижды; от меня отделывались под любым предлогом. Вечером я позвонил на частную квартиру Бисли.

— Хэлло, Фрэнк.

— Хэлло, Майк. Я сразу узнал твой пропитой баритон. Что у тебя, старина? Чувствую, что ты хочешь пригласить меня на свадьбу.

— Нет, Фрэнк, свадьбы не будет.

— Ты меня ошеломил. Эта маленькая Гарриэт Клэр, она уже отпала?

— Отпала. Я ей не подошел. Она заслуживает чего-то лучшего.

— Но Гарриэт несколько месяцев назад говорила мне, что ты на ней женишься.

— Это она всегда говорила, не я. Надеюсь, ты не путаешь нас? Она на меня похожа, но немножко красивей. Не будем тревожить могилы, Фрэнк. В прошлом уже ничего не изменишь. Я хотел бы с тобой повидаться.

— Когда? Нельзя ли отложить встречу? У меня сейчас паршивое дело на шее.

— Далеко до цели?

— Слишком близко, чтобы радоваться. Это такое паршивое дело, что я не знаю, какую мину скорчит шеф, когда я дойду до цели. Кто знает, не тянутся ли ниточки к кому-нибудь из наших ребят… У тебя что-нибудь срочное?

— Очень, Фрэнк. Иначе я бы не звонил.

«И чего ты лезешь в это дело? — подумал я. — Шишек захотелось? Мало их у тебя? Когда ты, наконец, научишься равнодушию, без которого, как без умения молчать, можно шею свернуть? Какое тебе дело до пансионерской любви Лоретты Флинн?.. Стоп, стоп, Майк, успокойся; ты прекрасно понимаешь, что речь идет не о любви Лоретты, а еще об одном злодеянии крупного масштаба, из тех, которые всегда будут тебя касаться…»

— Ладно, Майк, — сказал Бисли, — можно встретиться. Что предлагаешь?

— Если есть охота, зайди ко мне. Я сегодня не буду выходить из дому. Приготовлю тебе то, что тигры любят больше всего.

— Да, сэр, — сказал Фрэнк Бисли и положил трубку.

Зазвонил телефон.

— Хэлло.

— Добрый вечер. Говорит Лоретта Флинн.

— Добрый вечер. Как вы себя чувствуете?

— Я немного успокоилась. После нашего разговора многое мне стало ясно, но нервы плохо слушаются. Вы знаете, как это бывает: не могу ни читать, ни спать, ни даже бессмысленно глазеть в телевизор… Вам что-нибудь удалось устроить?

— Я начал устраивать и надеюсь, что закончу еще сегодня вечером.

— А позже?

— Не понимаю.

— Что вы будете делать позже? Не согласились бы вы приехать ко мне? Мы могли бы пойти в какой-нибудь ресторан, мне хочется чего-нибудь крепкого.

«Вот именно, — подумал я, — только этого мне и не хватало».

— Если я улаживаю какие-то ваши дела, никто не должен нас видеть вместе, на людях.

— Но мы ведь не будем танцевать. Знаете, я после этой истории не могу танцевать… Увидимся у меня, тут и останемся. Я приглашаю вас на ужин. Если я навязчива, скажите мне прямо.

— Я сейчас ничего еще не знаю… Может, позже.

— Ох, — прервала она, — не поймите меня плохо! Речь идет не о симпатии и тем более не о внезапной любви, но… но только вы сможете меня успокоить, только при вас я чувствую себя в безопасности. Я чего-то боюсь. Чувствую, что мне что-то грозит. Вы сами меня напугали и, пожалуйста, займитесь мною. Не оставляйте меня.

— Я прошу вас пока что не выходить из дому и не принимать никого чужого. Я посоветуюсь кое с кем по вашему делу и через два часа позвоню. Тогда посмотрим, как будет с нашей встречей. Поищите теперь какую-нибудь глупую, самую глупую передачу по радио — их всегда хватает — и постарайтесь понять, о чем там идет речь.

— Попробую, — сказала она без убеждения. — И буду сидеть у телефона.

Я ждал, пока она положит трубку. И наконец сам положил, потому что Лоретта тоже ждала.

Мерфи пролетел над Мэйпортом, обогнул Джексонвилль. В первый раз в жизни летел над Флоридой.

Что потом? Лантана — только этап. А дальше? Об этом будет известно в Лантане. «Господи, — подумал он, — сколько этих тайн, что закачаешься. Главное, что хорошо платят. Представится ли мне еще такой случай? Слишком хорошо они платят, чтобы все было в порядке. Всюду, где слишком хорошо платят, что-то не в порядке».

Он посмотрел вниз. Сент-Джонс Ривер. Он предпочел бы оказаться южнее, ближе к цели. Например, над озером Окичоби. Такие названия тянут, как магнит, действуют на воображение, как фильмы об охоте на львов. Он еще когда-нибудь слетает в Чихуахуа.

А этот старик на носилках, в багажнике? Наверное, еще не очнулся после укола. Дали ему какой-то укол, чтоб не мучился, чтобы спал… Пускай спит. Если твоя семья сидит на долларах, можно спокойно спать. Спокойный сон в самолете — это для тех, кто начинен долларами.

Он проверил курс.

Значит, приземлиться надо в Лантане, там ждет Октавио де ла Маса. Получу третий взнос и со стариком на носилках и с Октавио полечу за четвертым взносом. И все будет в порядке. Премию они тоже выложат. Отдохну денек-другой, если разрешат, могут ведь и не разрешить. Вернусь опять в Линден, отдам машину и опять появится Лана. Жуя резинку, опять предложит мне пойти на танцы и опять вцепится, как клещ.

Опять, опять… В жизни все повторяется…

Платят они хорошо, но не влип ли я в историю? А, впрочем, ничего они мне не смогут сделать…

А может, все же сделают? Если это важное дело, вернуться не позволят, могут и прикончить. Господи, об этом я не подумал. А ведь они потребовали, чтоб я никому не говорил, куда лечу. Это все же грязное дело. Я об этом думаю не в первый раз, с самого начала понимал, что рискую. Но настроение было паскудное, поэтому и пошел на такую махинацию.

Он вспомнил Марту.

Сжал челюсти и резко рванул машину. Спокойней, спокойней, там этот старик на носилках… Он выровнял полет. Марта…

Он жил в маленьком пансионате поблизости от Нью Фэйр Хэвен, над озером Онтарио. Там и познакомился с ней. Уже в тот день, как Марта приехала, они после ужина зашли в несколько баров по очереди. Вернулись под утро. Их комнаты были рядом. Она переоделась, пришла к нему. Так это и началось. Ни одна женщина не пробуждала в нем столько страсти. Марта говорила:

«Герд, только ты до меня дотронешься, меня пожар охватывает. Я теряю представление о времени… Ничего не хочу, тебя одного… Ах, Герд, это чудесно и безумно, правда? Если б за счастье нужно было платить жизнью, я свою отдала бы в уплату», — Она говорила экзальтированно, как героиня мелодрамы.

Сказала, что по меньшей мере год одинока. Ошиблась в ком-то, и мужчины ей надоели… «И лишь ты, Герд…»

Через неделю Марта сказала, что поедет в Утику, — там она жила и там ей нужно было уладить «кое-что срочное». Но она вернется к нему, в Нью Фэйр Хэвен, через несколько дней, не позже, чем через неделю. Он хотел купить ей билет, спросил, как она поедет, автобусом или поездом, но Марта сказала, что ее старый друг, Освальд Тен, приедет на своей машине. Утром он звонил, что будет здесь по делам фирмы и может прихватить ее с собой.

Она лежала рядом с ним — теплая, измученная, еле живая, но все еще ненасытная, как и он. Ее ладони были беспокойными, по ним пробегала дрожь, когда она дотрагивалась до него.

Он подумал, что это может кончиться, пожалуй, даже сегодня, и от этой мысли стало очень больно. Он посмотрел на часы.

— Уже поздно, тебе надо одеться.

Она оделась и присела к нему.

В шесть часов вечера приехал Тен.

Слышно было, как затормозила машина; потом раздались шаги по лестнице — шаги Освальда Тена.

Марта побежала к дверям.

— Я только уложу вещи, Герд, и сейчас приду. Освальд подождет меня.