Черный передел. Книга II

– По адскому плану? – переспросила Жигульская. Она уже вновь полностью пришла в себя. – Все врагов ловите? Внешних или внутренних?

– Разве не прав автор стихов?

– Абсолютно.

– Разве нам с тобой сегодня не приходится гадать о цели по туману? Сплошной абсурд! Разве можно представить себе журавлей, летящих куда-то без цели, без руля и ветрил.

– У нас, на «Пневматике», есть план, цель, как и у России.

– Мне всегда нравилось, когда ты дразнишь меня. Валяй! – Петр Кирыч махнул рукой. Конечно, никак не мог привыкнуть к тому, что Нина, его бывшая любовница, девка, которую он вытащил в свое время из тюряги, его воспитанница, ставленница, его гордость и его тайная радость, все чаще и чаще стала перечить ему. Но не это было самым страшным. Как ему докладывали верные люди, оставшиеся на «Пневматике», их директриса медленно, но верно стала переходить на противоположную сторону политических баррикад. О, как неблагодарен человек! Все забыла. Все! Давно бы ходила «по панели» или гнила в лагерях, не приблизь он ее к себе, не заставь учиться в институте. Наконец, именно он вывел ее на вершину, посадив в директорское кресло. – Ну, чего замолкла, возражай, спрашивай.

– Извини, Петр Кирыч, что не послушалась ночного совета, – заговорила Нина Александровна, – сегодня на заводе жаркий день: пошла опытная партия насосов. Хотя ночные звонки всегда загадочны.

– И опасны. Учти! – Петр Кирыч погрозил женщине пальцем. – Ну, что думаешь о главном событии? Говори прямо, не как член бюро обкома партии, а как моя подруга.

– Честно?

– Зачем нам фальшивить и лукавить.

– Хорошо. Вот ты, Петр Кирыч, взволновался, «распался Союз». Что же тут плохого? Радоваться нужно, а не огорчаться. Сколько можно «старшему брату» кормить-поить «младших братьев»? Таскаем их на загорбке, как инвалидов, а они… Зайди на любой российский рыночек, полным-полно «черных».

– У тебя все?

– Нет, не все. – Нина Александровна почувствовала, самое время поставить бывшего покровителя на место. За все ею сполна уплачено, она ничего больше не должна Щелочихину. – Сколько можно быть пугалом, вооружаться? Да и Россия не пропадет без Союза. Неужели тебя, Петр Кирыч, не радует открыто заявить: «Я россиянин!»

– Я советский человек, Нина. Советский! Я интернационалист.

– Добавь еще, что ты друг угнетенных всего мира! – Нина Александровна говорила с вызовом, надеясь, что это их последний разговор вне официальных стен.

– Не вступила еще в ДемРоссию?

– Пока нет, но… помнишь выражение «беспартийный большевик»? Так вот и я беспартийная демократка. – Чуточку отстранилась от нахмурившегося Петра Кирыча. В былые времена он бы, не задумываясь, ударил, но сейчас сдержался, сказал чуть слышно:

– Очень грустно и больно, когда самые близкие тебе люди изменяют, становятся врагами! – Щелочихин искренне в душе пожалел Нину, эту увлекающуюся женщину. Конечно, он видел дальше, чем она, глубже понимал процессы, происходящие в нашем обществе. – Попомни, девочка, мои пророческие слова: не пройдет и двух лет, как наша «свободная Россия» завоет по-волчьи, спохватится, да будет поздно, поезд уйдет, а мы все останемся в смуте. Неужто ты не понимаешь, умная баба, распад Союза – гибель всех республик? СССР был великой силой в мире, а Россия… Вся ваша идеальная Европа и та объединяется, а вы с Горбачевым…

– Ты мне, пожалуйста, Горбачева не приписывай, – отпарировала Нина Александровна, – он не в моем вкусе.

– Наверное, Ельцин в твоем?

– Ты угадал! – Нина Александровна чувствовала, ее покровитель едва сдерживается, надобно было смягчить тон. Но сегодня она не желала этого.

– Дура ты, Нина! Умная дура! Ельцин твой – диктатор, калиф на час. При нем все прахом пойдет. – Петр Кирыч встал, угрожающе надвинулся на Нину Александровну. Поймал себя на мысли, если сейчас она не обнимет его, то… между ними будет все кончено. Будь на месте Нины любая другая раскрасавица, он бы немедленно проучил ее так, что до конца дней бы кровью сикала.

– Погоди, не ершись! – Нина Александровна мягко погладила по жестким волосам, по кустикам бровей. Знала, это его эрогенные зоны. И еще она отлично знала, что довела Петра Кирыча до грани, переходить которую очень опасно, да и не время. Владея в совершенстве искусством обольщения, оглянувшись на дверь, прижалась к нему.

– Отгадай мое заветное желание? – прошептала, прикрывая глаза.

– Это совсем нетрудно. Оно совпадает с моим.

– Я мечтаю искупаться в Черном море. В Пицунде, наверное, вода еще теплая?

– Вот уж поистине непредсказуемы мысли женщины! – искренне удивился Петр Кирыч. – Подумать только, все вокруг идет прахом, партия рассыпается, словно карточный домик, а ты, как флюгер, переменчивая, капризная.

– Раньше, если не ошибаюсь, мои капризы тебе нравились.

– Раньше, раньше, – передразнил Петр Кирыч. – Раньше мы жили, а теперь существуем. Слушай, сегодня мне недосуг отгадывать твои кроссворды, будь здорова! – Петр Кирыч, крайне разочарованный, направился к выходу…

1990 год. Московская область. 12-й километр от Красной Пахры, заброшенная деревушка Столбцы

Трава на лужайке возле рассыпавшегося по бревнышкам сарая, на которой загодя наметили «толковище», оказалась совершенно мокрой, но так как по договоренности ничего при встрече менять было нельзя, охранники накидали на землю коврики из машин. И все три главаря одновременно пошли друг другу навстречу, однако рук не подавали.

– Господа! – с откровенной насмешкой первым заговорил Гороховский. – Мне лично импонирует такая форма «толковища», хотя она и позаимствована из гангстерских фильмов конца тридцатых годов.

– Давайте без лирики! – буркнул Гринько.

– Мы все заинтересованы в том, чтобы использовать разум вместо силы, – продолжал Гороховский. – Вряд ли у кого-нибудь из нас есть желание ради глупых принципов остаться лежать мертвым в этой грязи.

– Мертвым все равно! – проскрипел «авторитет».

– Все вы видите, идет передел мира, передел сфер влияния, – не обратил внимания на реплику Гороховский. – Теперь у так называемого преступного мира появился то ли конкурент, то ли сообщник – класс предпринимателей, с которым нужно считаться. И добиваться консенсуса.

– У тебя, босс, кто в прикрытии? – спросил «авторитет». – Или дань еще не платишь?

– Так мелочь наскакивает разная, – посерьезнел Гороховский, – грозят пытками: мол, иголки будем под ногти вгонять, пока «оброк» не выложишь.

– Этого больше не будет! – решительно заявил Гринько. – Комитет госбезопасности возьмет вас под свою опеку. – Этот ход был загодя обговорен между Гринько и Гороховским, дабы вызвать недовольство и недоумение московской мафии, не желающей упускать из-под своей власти крупные концерны и фирмы.

– За сколько процентов твои чекисты будут держать «крышу»? – прищурился «пахан», имени которого никто, кроме Гринько, не знал.

– Думаю, процентов семь с чистого дохода мы сможем отчислять на нужды чекистов. – Гороховский чувствовал удовлетворение, все пока шло по плану.

– Это же настоящий грабеж! – не выдержал «авторитет» и ниже опустил маску, открыв почти все лицо. – Коль мы на «толковище», решим по-доброму и это. Зачем чекистам заниматься мелочами? Мы обеспечим покой концерну за пять процентов. Вы уж нам уступите.

– Мысль разумная, но… уступки должны идти с обеих сторон!

– Валяй, говори!

– Послушай, Заика, – Гринько чуть приблизился к «авторитету», – я хотел сказать про твоего братана…

Докончить фразы он не успел. Заика крикнул что-то зловещее, попятился к машине; боевики, выставив пистолеты с черными глушителями, тоже стали отступать, прикрывая главаря.

– Ложись! – дико рявкнул Заика. Гороховский и Гринько, не раздумывая, упали в грязь. Прямо над их головами просвистели пули, срезая ветви берез. Залегли и боевики рядом с Заикой. Переговоры, начавшиеся с таким трудом, после долгих сомнений, казалось, разом прервались; каждую секунду могла начаться кровавая «разборка». К счастью, психованным оказался один из боевиков, выпустив в воздух очередь из автомата «узи». Что было делать? И тут всех выручил Гороховский. Он бесстрашно поднялся с земли, стал очищать грязь с дорогого пальто, потом распахнул его, показывая, что не имеет оружия. Медленно пошел навстречу Заике.