Дело об убийстве Распутина

А в Сергиевском дворце происходит трогательное прощание. Четыре дня, проведенные под арестом, кажется им, связали их прочнее долгих лет дружбы.

Где и когда свидимся мы теперь? — спрашивают друг друга убийцы Распутина…

Сами того не ведая, «дражайшие друзья» прощаются надолго.

Им уже назначено судьбой встретиться после революции, в далеком Лондоне. Им предстоит пережить свою дружбу, похоронить в чужой земле все честолюбивые мечтания.

Не знает Дмитрий, что ему никогда больше не увидеть ни дворца, в котором он жил, ни родной панорамы Невского проспекта. Ни отца, ни друзей, ни многих своих родных. ^{77}

Не знает и Маленький Юсупов, что, вернувшись ненадолго в «освобожденный от вековой тирании» Петроград в «восторженном состоянии духа», он вскоре вынужден будет бежать прочь, спасая жизнь и ничтожную часть своего огромного состояния, навстречу пожизненному изгнанию ^{78} …ничего этого они пока не знают.

Дмитрий и Феликс прощаются, думая совершенно искренне, что разлука ненадолго, и скоро, «когда все кончится» и дело переворота будет завершено, они вновь вернутся— и вернутся героями.

В ночь, когда два молодых и полных надежд друга, попрощавшись, отправятся в ссылку, они пройдут в сопровождении охраны через пустынные вокзальные платформы, каждый — к своему поезду, услышат удар колокола, пронзительный свисток паровоза.

Платформа поплывет мимо ночной Петербург. В сумрачные окна будет бить потревоженный колесами поезда снег и поплывут мимо спящие во мраке снежные поля. Под монотонный стук колес, уставившись в текущую перед глазами темноту, друзья погрузятся в думы.

Что впереди? Будущее темно. И только какие-то неопределенные предчувствия томили их.

«Боже мой! Как темно грядущее в эти тяжелые годы ниспосланных нам рукою Всевышнего испытаний! Кто скажет? Кто ответит? Кто сдернет завесу и рассеет туман, застилающий грядущие дали?»

Так, взлетев на патетические котурны, несколько дней назад вопрошал ту же темноту, несущуюся за окном, сообщник Дмитрия и Феликса по преступлению, Пуришкевич, думский депутат.

Записав в свой дневник события ночного убийства он, как и двое друзей, стоял у окна санитарного поезда, курил, не мог уснуть и, вперяя пытливые, воспаленные бессонной ночью глаза в несущуюся мимо темноту, вопрошал о грядущем. ^{79}

Да одни ли они, убийцы Григория Распутина, задавали вопрос, что впереди? Об этом думала вся Россия, потому что каждый чувствовал, что стоит на пороге, на пороге чего-то нового, непонятного.

Какого-то неизвестного, но грозного Накануне…

Что несет наступающий год — 1917-й?

И государь, и вельможи, и депутаты, и студенты, и мужики в солдатских шинелях, и искатели власти, и обыватели, и священнослужители, и те, кто продолжали сражаться и погибать на войне, люди и люди, людской муравейник империи — словом, все те, кто составлял огромное тело огромной страны, все одинаково тревожно смотрели в темную неизвестность грядущего года…

Что впереди? Проходи!

Черная, черная вьюга…

«Кто скажет? Кто ответит? Кто предречет поток событий в густом молочном тумане просыпающегося дня?»

Грустно и смешно. Грустно оттого, что «поток грядущих событий» был уже предречен.

И смешно… и снова грустно, потому, что угадан он был человеком, которого они, убийцы и вопрошатели будущего, царственный Дмитрий, Маленький Феликс и думский болтун Пуришкевич, приговорили к смерти.

…и убили.

Все было уже определено. Все угадано.

Когда это было? Это было еще в сентябре.

СИЕ ДА БУДЕТ

Обычный это был день, сентябрь 1916 года, числа двадцатого, за пять месяцев до крушения империи и за четыре месяца до ночи убийства.

В истории он не отмечен никакими интересными и заметными событиями.

Императрица в тот день, как обычно, пишет в Ставку мужу. Сообщает, что погода прескучная, что Гучков вступил в сношения с начальником генерального штаба Алексеевым, постоянно пишет к нему письма и это может быть опасным. Передает просьбу Григория немедленно решить продовольственный вопрос… Государь, как обычно, отвечает супруге: сообщает, что наряду с военными делами его беспокоит вечный вопрос о продовольствии, жалуется, что вопрос о снабжении продовольствием он решить пока не в силах, но он ищет решение, поскольку видит, что «цены растут, и народ начинает голодать. Ясно, к чему может привести страну такое положение дел…»

И так далее, обычная государственная рутина, обычные повседневные дела.

Прескучная погода, прескучные заботы.

«Надвигается долгая зима», — с тоской пишет императрица.

Надвигалась долгая зима. Ее запах уже чувствовался в первых ночных заморозках. В оголяющихся лесах и деревьях. В ожиданиях первого снега. А вместе с этой зимой на страну надвигалась буря, которая переломает и опрокинет миллионы судеб и неузнаваемо изменит все вокруг.

Кто чувствовал тогда ее запах, ее приближение, ее неизбежность, такую же неизбежную, как облетающая листва, как первые заморозки, как наступление зимы?

В этот день, 20 сентября 1916 года, Григорий Ефимович Распутин ходит взад и вперед по своей квартире на Гороховой. Внизу, на улице, снуют по своим обычным делам люди, не знающие еще о том, что привычной жизни осталось совсем немного, и в песочных часах империи уже опадают последние прощальные крупинки. Распутин, диктует дочери о том, как, и зачем, и за что в Россию придет буря… и о том, что сам он скоро умрет:

«В книге чудес мы видим, что милость Божия всегда была явлена только после тяжелых испытаний. Так будет и с нами. И не настал еще час чуда. Но уже близок он, ибо испытание, ниспосланное нам, велико!

Страна наша богатая, край сытый — ешь, пей, наслаждайся! И так жил русский народ. И ох как жил! Русский боярин, генерал, богатеи, купцы в скверности большой пребывают. Теснят бедноту, последнюю рубашку с нищего дерут, лжой его обирают. Бедноту друг на дружку натравливают. Тако беззаконие творят…

И вот дела их. Перепортив дома… что эти охальники делают? Они уезжают в чужие земли к иноверцам. Там наворованную казну вытряхивают и в пьяном озорстве свое отечество предают. Вот что делают князья и вельможи наши! И купцы-бахвальники, и генералы спесивые!

А священнослужители? Они останавливали ли их, забывших честь и Бога? Они, не убоявшись сильных и могучих, говорили ли им: куда идете, безумцы? Зачем тешите диавола, уготовляя себе ад кромешный? Зачем обижаете младшую братию свою — народ, который на вас денно и нощно работает? Почто творите беззаконие сие? Нет, они молчали. Нет, они жадно выманивали у них подачки, жирели от кусков со стола злодеев! Отращивали себе животы семипудовые. Говорили богатеям: грешите, сквернословьте, обирайте. Только не забывайте нас, и мы у Бога вымолим вам прощение. Жертвуйте на церковь, и простится вам…

Страна наша богатая, край наш сытый. Может, всех краев сытее… Может, более, чем в других странах, вкупе взятых! А что с того? Кто хуже нашего мужика живет? И сам голодный, и скотина. И что же вышло? Возненавидел народ начальство. Нет у него веры и в священство. Пока эта ненависть молчит, бороться с ней можно. А как заговорит она, горе великое будет! О, если заговорит злоба народная, будет сотрясение страшное, камни запрыгают…

А долго ли народ наш свою ненависть в душе таить будет? Долго еще молчать будет? Ох, боюсь, но думаю — недолго. Потому что он с голоду свирепеет, как волк.

Говорю вам, земля Русская в большом шатании! Как буря рвет листья, ломает ветви, дубы, рвет корни… и тут сломает, вырвет столетнего богатыря с корнями, вырвет, изломает…

Буря все может! Сие понимать надо!

И надо быть мудрым рулевому, чтобы ладью к берегу вывести, чтобы не швырнуло ее на дно морское. А где он, мудрый рулевой, где?