КГБ в смокинге. Книга 2

— Я в постоянной связи с нашей резидентурой в Голландии. Сейчас одиннадцать. Думаю, к семнадцати часам картина будет полной.

— А до семнадцати часов? — Андропов снял очки и начал медленно протирать стекла замшевой тряпицей. — Какие меры принимаются? Что делается на месте? Что там вообще происходит, Юлий Андреевич?

— По официальной линии наш посол в Нидерландах заявил протест в связи с убийством четырех граждан СССР. Голландская полиция объявила розыск Мишина, распространенный на все страны Бенилюкса. К розыску подключен также Интерпол. Думаю, с континента ему не скрыться.

— А по неофициальной?

— Еще вчера ночью я дал указание нашему резиденту перекрыть Схипхол, железнодорожные и морской вокзалы, а также частные пристани.

— Людей у него хватит?

— Пришлось подкинуть десяток человек из Бельгии и ФРГ.

— Справятся?

— Должны, Юрий Владимирович.

— Хорошо… — Андропов водрузил очки в золотой оправе на переносицу, от чего его лицо сразу приняло прежнее величественно-спокойное выражение. — Держите меня постоянно в курсе дела. О любых новостях сообщайте немедленно. До восьми я буду у себя.

— Понял! — Воронцов встал.

— Да, и вот еще что, Юлий Андреевич… — Андропов поднял ладонь, как бы останавливая генерала. — Если ваши… м-м-м… предположения верны, то сделайте все необходимое, чтобы все трое были возвращены в Москву. Желательно живыми. В первую очередь это касается подполковника Тополева.

— Понял, Юрий Владимирович…

6

Амстердам. Международный аэропорт Схипхол

3 января 1978 года

— Голландцы все как один отмороженные! — дама сообщила мне эту потрясающую новость на французском, причем таким доверительным тоном, словно я была ее единственной и любимой невесткой. — Представляете, мадам, я говорю этому лашпеку в пуговицах и кепочке, что мне нужно к семнадцатой стойке, а он, сволочь картофельная, посылает меня в противоположный конец аэропорта. Ну не кобель?

— Конечно, кобель, — покорно кивнула я и закурила вторую сигарету. — Все мужчины кобели.

— Вы, случайно, не из Авиньона? — словно пчела к цветку, леопардовая дама потянулась ко мне всей массой своего необъятного тела. С внутренним содроганием я ощутила июльский зной, который оно источало, и резкий запах, по меньшей мере, полфлакона духов.

— Нет, мадам, я не из Авиньона.

— Как жаль! — всплеснула ручищами леопардовая дама. — Впрочем, какое это имеет значение, а?! Главное, что вы тоже француженка. Мы, французы, должны всегда держаться друг друга, особенно в такой глухой провинции, как эта отмороженная Голландия! Верно?

— Еще бы!

Мне очень не хотелось вступать ни в какие беседы, тем более с надушенным чудовищем в леопардовой шкуре. Только поэтому я не стала разубеждать попутчицу в своем французском происхождении и решила отделаться от нее односложными репликами. Впрочем, дама практически не обращала на мою реакцию ни малейшего внимания и трещала, как попугай в джунглях Амазонки:

— Я две недели здесь и все две недели в постоянном отпаде. Вы представляете, эти голландцы едят только поджаренный картофель с зеленым горошком. А вместо супов у них какие-то распаренные пюре цвета детского кала. А когда я попросила в ресторане рокфор, мудак официант спросил, что я имею в виду. Ну не кретины?

— Еще какие! — кивнула я, наблюдая за стойкой.

Как раз к этому моменту Юджин завершил все формальности и, небрежно засунув билеты с документами в карман пальто, направился ко мне.

— Ты закончил?

— Да. Посадка через четверть часа. У тебя есть сигареты?

Я протянула ему пачку «Бенсон энд Хеджес», в которой оставалась только одна сигарета. Выразительно пожав плечами и бросив мне: «Не уходи, я сейчас вернусь», Юджин направился к бару в центре зала.

— Это ваш муж, мадам? — спросила леопардовая дама, проводив его восхищенным взглядом.

— Почти, — честно призналась я.

— Собираетесь пожениться?

— Собираемся…

— Ни в коем случае не медлите, мадам! — лицо дамы озарила плотоядная улыбка. — Такие красавчики свободными долго не гуляют. Уж поверьте моему опыту!

— Охотно верю, — покорно поддакнула я.

— И правильно делаете, мадам! — воскликнула невесть откуда свалившаяся на мою голову попутчица. — Помню, мой первый муж (упокой, Господи, его блядскую душу!) красавчик был каких мало, ну просто загляденье. Бабы, едва увидев его, писали кипятком. Так вот, однажды…

В этот самый захватывающий момент своей поучительной истории леопардовая дама как-то странно ойкнула, закатила куда-то под выпуклый лоб глаза, завалилась набок и захрипела. Тело ее угрожающе покачнулось. Учитывая габариты француженки, и понимая, что, упади она на пол, ей, будут обеспечены переломы как передних, так и задних конечностей, я подхватила сползавшую с кресла тушу и с ужасом поняла, что сил удержать ее у меня нет.

— Помогите, этой женщине плохо! — крикнула я по-английски.

Первым на мой призыв откликнулся похожий на англичанина сухощавый, с коротким ежиком седых волос, пожилой мужчина в пальто из серого букле, из-под которого аккуратно выглядывал краешек черного шарфа. Быстро прислонив к стойке объемистый коричневый саквояж со множеством блестящих замков, мужчина подхватил леопардовую тушу с другой стороны. Через несколько секунд мы совместными усилиями вернули француженку на исходную позицию, то есть сумели втиснуть ее обмякшее тело между подлокотниками мягкого кресла. Схватив брошенный кем-то журнал, я стала лихорадочно обмахивать им несчастную толстуху. Решив, что с дальнейшим я справлюсь сама, англичанин церемонно кивнул и вернулся к своему саквояжу. Девушка в пестрой косынке, привстав, обратилась ко мне на английском:

— Может быть, вызвать врача?

— Я не знаю, что с ней. Секунду, мадемуазель!..

Я нагнулась к попутчице:

— Мадам, мадам, что с вами?

Женщина зашевелила толстыми губами, но разобрать ее бормотанье я не смогла.

— Чем вам помочь, мадам?

— У меня бронхиальная астма, — прошептала она. — Скорее, расстегните мне лифчик… Я задыхаюсь…

— Сейчас…

Я рванулась было исполнять ее просьбу и не сразу поняла, насколько нереальна возложенная на меня задача. Во-первых, пробраться к ее лифчику через тяжеленную леопардовую шубу и вязаную кофту под ней не представлялось возможным. Платье на женщине было с глухим воротом, так что подобраться ближе, чтобы освободить от бюстгальтера ее могучую грудь, можно было только с помощью портновских ножниц.

— Пройдите с ней в туалет, мадам! — подсказала мне (а почему, собственно, мне?) девушка-регистраторша. — Это рядом…

Туалет действительно находился шагах в двадцати от стойки. Опытным взглядом оценив ситуацию, англичанин в сером букле повторил операцию со своим саквояжем, потом подошел к креслам и помог мне поднять женщину с места. Кое-как мы подволокли ее к дверям туалета. Англичанин любезно приоткрыл дверь и, стыдливо отворачиваясь от открывшегося ему пейзажа, впустил меня с француженкой внутрь.

Это был типичный западный туалет общего пользования, таких за последние месяцы я насмотрелась вдосталь — весь в сиреневато-розовом кафеле, пахнущий чистотой и хорошим мылом, с шеренгой изящных раковин, над каждой из которых возвышалась блестящая сушилка для рук и барабан с алыми бумажными полотенцами. Сбоку стояло несколько мягких стульев со специальными подставками для обуви. Все предусмотрели проклятые буржуи! Даже то, чтобы женщина могла удобно зашнуровать туфли, подтянуть чулки и еще увидеть весь этот интимный процесс в зеркале. Правильно говорила моя приятельница: «Не родись красивой, а родись где надо!».

Уронив француженку на один из стульев и проклиная все на свете, включая мое еврейское счастье, я начала сдирать с нее шубу. Когда эта непростая работа уже подходила к концу и оставалось стянуть всего один рукав, леопардовая дама вдруг открыла глаза и сказала вполне здоровым голосом на чистейшем русском языке: