Рыцари свастики

«Запуганный слюнтяй», — с отвращением подумал Реннтир. По старой воинской привычке он подчеркнуто громко щелкнул каблуками и вышел из кабинета, не сказав ни слова.

Возле учительской стояла группа преподавателей: Завидев Реннтира, они прекратили разговор и с любопытством смотрели на него.

«Уже знают, — отметил про себя Реннтир. — Наверное, эта старая карга всем растрепалась», — подумал он про школьного секретаря, пятидесятилетнюю Иду Фридман, вызвавшую его к телефону.

Сзади послышались шаги догонявшего человека. Это был Даниэль Зигфрид, молодой преподаватель физкультуры.

— Господин Реннтир, будьте уверены, вы не одиноки!

Испытание кровью

Роланд открыл окна своей клетушки. Она расположена в мансарде старого пятиэтажного дома. Здесь тесно. Шесть шагов в длину, четыре в ширину. Но это если все вынести из комнаты. А у него стол, полка с книгами во всю стену и кушетка, она же диван-кровать. Так что шагов получается гораздо меньше. Но Роланд доволен: за шестьдесят марок в месяц это не так уж дорого. Просто ему повезло, если еще учесть, что отсюда недалеко до университета.

Сегодня довольно холодно, но у него железное правило: каждый вечер основательно проветривать комнату.

В открытое окно откуда-то снизу доносятся приглушенные звуки твиста. Знакомая мелодия разматывается, как большой клубок пряжи, брошенный под горку. «У меня музыка в крови», — шепчет, почти стонет певица, и Роланд чувствует, как у него начинает поводить локти. Он любит музыку и ритм и всегда танцует с удовольствием, почти самозабвенно. Он не представляет себе одинакового рисунка танца. Каждый раз один и тот же танец он танцует по-разному. «А как же, — удивляется он, когда ему об этом говорят девушки, — ведь каждый раз у человека другое настроение. А танец — это не только музыка, это прежде всего настроение».

Может быть, именно поэтому они познакомились с Эрикой. Это было около трех недель назад. В Мюнхене проходил традиционный фашинг. Герд Юнг, один из мюнхенских студентов, который в этом году вместе с Роландом слушал курс лекций в Гейдельбергском университете, пригласил его к себе в гости. Вдвоем на стареньком «фольксвагене», который Герд сам собрал из отдельных частей, они отправились в Мюнхен.

Это был веселый вечер. Одевшись в костюм вагабунда, веселого студента-бродяги, Роланд носился по подземным переходам городского замка, где был устроен фашинг. Пожалуй, нигде до этого он не видел такого огромного собрания симпатичных девушек. Прямо-таки глаза разбегались. Цветастые платья цыганок, облегающие костюмы амазонок, зеленые курточки лесных стрелков, златокудрые нимфы, прехорошенькие горничные в белых передниках, обольстительные танцовщицы из варьете. У него дух захватывало от соседства с ними. Временами, казалось, он погружался в зыбкое волнующееся море женских улыбок, призывных взглядов, манящих движений. И он следовал за ними без оглядки, безраздельно отдаваясь музыке и танцам. Они давно потерялись с Гердом в этом вихре разноцветных девичьих нарядов.

Оркестр заиграл блюз, и он пригласил оказавшуюся рядом с ним миловидную блондинку с открытым взглядом больших серых глаз. Весь остаток ночи он танцевал только с ней. Эрика настолько просто и естественно вошла в его мир, что он как следует даже не понял новизны случившегося. У него было впечатление, будто они знакомы уже давно и встретились лишь после небольшой разлуки. Ему было с ней весело, хорошо и… приятно, когда она сказала:

— А вы в танцах поэт.

Потом они вместе пошли пить пиво и есть белые колбаски в старом ресторане «Донизль» на Мариен-платц, который известен всему Мюнхену…

«Интересно, как бы отнеслась Эрика к моему сегодняшнему поединку?» — подумал Роланд, но представить себе этого не успел, на лестнице раздались голоса приятелей.

— Привет железному рыцарю! — заорал один из вошедших.

— Прикрой-ка глотку! — цыкнул на него худой, длинный как жердь блондин со шрамом на лбу. — С таким горлопаном я бы не пошел на трудное дело.

В клетушке Роланда с трудом разместились шестеро вошедших.

Уверенность долговязого выдавала в нем предводителя. В глаза бросались крепко сжатые скулы. Жесткий голос отрывисто обрывал любую тираду.

— Хватит трепаться, — заявил он, хотя никто не сказал и трех слов. — Ближе к делу. Вот твой костюм, Роланд.

Он бросил к его ногам рюкзак. Такие же вещевые мешки были у каждого из вошедших.

— Дитрих достал ключи от подвалов замка. Каждый из вас всю неделю угощает его пивом.

Щуплый блондин, сидевший ближе всех к двери, важно надулся.

— Переоденемся в замке, чтобы не привлекать лишнего внимания. Надеюсь, все сабли в порядке? — тоном, не допускавшим сомнения, заявил долговязый.

— Да, да, все в порядке, — несколько торопливо проговорил Роланд.

В его обязанность входило подготовить сабли, протереть их специальным составом, предотвращавшим заражение крови. Он молча раздал каждому по длинному пакету: сабли были тщательно завернуты и обвязаны шнуром. Сам он взял две, свою и запасную, на тот случай, если кому-нибудь не повезет и сабля сломается. Это была его инициатива, и он заметил, как предводитель одобрительно взглянул на него.

— С нами бог и вера! — Долговязый встал и, пригнув голову, чтобы не задеть низко нависшую балку, шагнул к двери.

В этот момент в дверь постучали. Присутствовавшие застыли в самых неудобных позах. Роланд вздрогнул, но тут же взял себя в руки и, не отвечая на злой вопросительный взгляд вожака, прошел мимо него и открыл дверь.

— Добрый вечер, фрау Блюменфельд, — с этими словами он вышел на лестничную площадку, прикрыв за собою дверь.

— Извините, у меня сегодня беспорядок, я начал генеральную уборку, — послышался его приглушенный голос с площадки.

— А мне послышалось, что вы только что пришли, и я хотела передать вам это письмо. Его по ошибке положили в мой ящик. Я совсем не знала, что у вас есть родственники в Мюнхене, господин Хильдебрандт, — тараторила фрау Блюменфельд, жившая в квартире на четвертом этаже, как раз под мансардой Роланда.

Молодящаяся вдова, немногим более сорока, она с добровольной настойчивостью опекала Роланда вниманием и заботами. Своим богатым жизненным опытом она хотела облегчить его спартанское студенческое существование и скрасить неуютную одинокую жизнь. Роланд не раз слышал от нее эти слова за чаем, на который она приглашала его вечером по субботам. Причем в последней фразе всегда звучали загадочные нотки, которые при желании собеседника могли послужить началом для более интимного разговора. Молодой, жизнелюбивый Роланд ничего не имел против хорошо заваренного чая с теплым яблочным пирогом, но старательно избегал в разговоре теплого взгляда своей соседки, предпочитая ограничиваться только материнской частью ее внимания.

Сегодня ее приход вызвал у него раздражение. Но приятные воспоминания о субботнем пироге вовремя сбили поднявшуюся пену возмущения и заставили его любезно извиниться:

— Прошу прощения, фрау Блюменфельд, что не могу вас пригласить в свою келью. Мне просто стыдно принять вас среди такого содома и гоморры.

— Вы всегда так мило преувеличиваете, господин Хильдебрандт. Вот ваше письмо. И не забудьте: завтра суббота. — Голос фрау Блюменфельд был похож на игристое шампанское, взбудораженное теплом ладоней.

— Спасибо, фрау Блюменфельд. Забыть о вашем штруделе  6 — это преступление. — Роланд поклонился и спиной открыл дверь в свою комнату.

Встретив раздраженный взгляд долговязого, Роланд только поднял брови и развел руками.

Подождав, пока стихли шаги фрау Блюменфельд и захлопнулась за ней дверь, вся группа, стараясь не шуметь, покинула мансарду Роланда.

Около центральной городской аптеки их уже ждали семь человек с такими же рюкзаками и длинными свертками. Долговязый что-то коротко сказал одному из них, и обе группы двинулись в сторону замка.