Рыцари свастики

Биркнер ввалился в кабинет редактора без доклада. Тот удивленно поднял брови.

— Доброе утро, шеф! — начал Биркнер хриплым голосом. — Вы сегодня очень рано. Я прошу извинить меня, но чем объяснить сегодняшнее резюме к моему материалу?

— А что вас, собственно говоря, удивляет, Биркнер? Вы высказали свою точку зрения, мы — свою…

— Да, но вчера вечером вы были согласны со мной.

— Мой молодой друг, приберегите ваш душевный пыл для объяснений с девушками. Здесь редакция газеты. Моей газеты, запомните это раз и навсегда. Каждая минута времени в этом кабинете стоит две марки десять пфеннигов. У меня сегодня хорошее настроение, Биркнер. Поэтому я позволю себе потерять на вас пять минут. Но в следующий раз я вычту из вашей зарплаты все непроизводительные затраты.

Здесь должно звучать только деловое слово. Будьте благодарны, что я напечатал ваш материал. Тем самым я взял на себя часть ваших завтрашних неприятностей. Но только часть. И не думайте, что я это сделал потому, что разделяю ваши младенческие увлечения. Просто ваша статья вызовет небольшой скандальчик и повысит наш тираж.

Но я не могу себе позволить роскошь полностью разделять ответственность за ваш левый радикализм. В отличие от вас я слишком хорошо знаю душу немецкого бюргера. А сейчас идите и приготовьтесь к первым откликам ваших читателей…

«Странно, отчего так горько во рту? Я ведь, кажется, еще ничего не ел сегодня», — растерянно думал Биркнер, отпирая дверь в свою квартиру. В гостиной его поразил беспорядок. По комнате разлетелись листы бумаги с письменного стола. Было непривычно холодно, откуда-то дуло. Только теперь он заметил, что окно было разбито. Мелкие кусочки стекла с хрустом лопались у него под ногами. На диване напротив окна лежал большой булыжник и скомканный газетный лист, в который, видимо, был завернут камень. Биркнер расправил газетную страницу. Она была выдрана из сегодняшнего номера «Глокке». Через всю страницу, на которой была напечатана его статья, шла жирная черная подпись:

«Ты еще наплачешься, красная свинья!»

Первые отклики

— Вальтер, ты читал отклик на свою статью в «Национ Ойропа»? — Голос в трубке был взволнован и прерывист.

Биркнер не сразу узнал своего друга Хорста Вебера.

— Нет, а что там?

— Долго пересказывать. Если хочешь, через двадцать минут встретимся в кафе «Белая роза», выпьем по чашке кофе. А я прихвачу с собой журнал.

— Договорились…

Биркнер повесил трубку, но голос Вебера все еще звучал у него в ушах. «Что бы там такое могло быть?» — рассеянно думал он. Хорста трудно вывести из себя даже сверхнеожиданным сообщением. Но на этот раз он был явно взволнован. «Национ Ойропа»? Вот откуда не ожидал! Хотя, если подумать, это не так уж неожиданно. Что, впрочем, он знает об этом журнале?

Биркнер попытался сосредоточиться. Постепенно на память приходили отдельные имена и факты, которые он слышал или читал в связи с этим названием.

Журнал «Национ Ойропа» был основан в 1951 году. И с тех пор выходил в Кобурге в одноименном издательстве. Его издателем был бывший штурмбаннфюрер СС Артур Эрхардт, широко известный своими связями с многочисленными праворадикальными группами внутри Западной Германии и фашистскими организациями за рубежом. В качестве основателей издательства «Национ Ойропа» в печати назывались бывший заместитель начальника отдела прессы «третьего рейха» Зюндерман, бывший эксперт-консультант НСДАП  5 в «португальской» Анголе, и проживавший в Стокгольме инженер Карлберг. Последний был известен своими пронацистскими взглядами. Биркнер вспомнил, что несколько лет назад группа Карлберга потребовала присудить Нобелевскую премию военному преступнику Рудольфу Гессу, который отбывает пожизненное заключение в Шпандау.

На улице было зябко. Биркнер поежился. Сырой, холодный ветер заставил его ускорить шаги. Кафе «Белая роза» было через квартал от редакции. Небольшое, но уютное, оно располагало для деловых встреч. Биркнер частенько забегал сюда, и его приветствовали здесь как старого знакомого. Сухой, жаркий воздух от печей электрообогрева, помещенных у входной двери, приятно обдал лицо.

В дальнем углу за столиком уже сидел Вебер. Он поднял руку, чтобы обратить на себя внимание.

— Привет, Хорст!

— Привет, старина! Кофе я уже заказал. На-ка, почитай. Любопытная реакция. — Вебер протянул ему номер журнала «Национ Ойропа».

Большими буквами через всю страницу шел заголовок: «Разве мы неофашисты?» И подпись — Карл Реннтир.

«Уже после редакционного совещания, когда номер шел в печать, мы получили статью В. Биркнера «Призраки возвращаются!». Редакция журнала не могла оставить без ответа этот глубоко оскорбительный выпад против всего, что называется национальным, и считает своим долгом дать ответ на провокационные и клеветнические выпады господина Биркнера».

Далее следовала сама статья Реннтира.

Биркнер попытался прочесть ее сразу, на одном дыхании. Его напряженный взгляд скользил по диагонали, стараясь схватить главный смысл напечатанного. Как жаждущий припадает к сосуду и, не рассчитав сил, захлебывается его содержимым, так и он, потеряв смысловую нить, должен был вернуться и начать все сначала. Но, как это бывает часто в минуты потрясений, мозг не сразу регистрировал суть явления.

«…Люди, подобные господину Биркнеру, не способны мыслить национальными категориями. Лишенные здоровой национальной гордости, они ради жалких аплодисментов слева готовы предать анафеме прошлое нашего великого фатерлянда. Они готовы втоптать в грязь доблестные подвиги нашего вермахта и вместе с ними всю нашу историю. Нам наплевать, что думают другие. Для нас существует единственный высший критерий: интересы нашего фатерлянда. Мы оправдываем все, что выгодно Германии. И клеймим позором ее отступников. Тот, кто видит в «третьем рейхе» только плохое, тот предает память наших отцов, тот оскорбляет наше прошлое, а значит и нас самих, тот не достоин носить гордое и великое имя немца».

Биркнер перевел дыхание. Он чувствовал себя разбитым и пришибленным. Где-то внутри его копошилось некое неосознанное чувство вины, как будто он, не желая того, оскорбил незнакомых людей. Но рядом уже поднималось и росло озлобление против этого кретина Реннтира, отъявленного демагога и националиста.

«Напыщенный индюк», — раздраженно подумал о нем Биркнер и стал читать дальше:

«Я верю в немецкий народ. Я счастлив с моим народом, и я страдаю вместе с ним. Я горжусь моим народом. Я зол на мой народ. Я восхищаюсь моим народом, и я стыжусь моего народа. Все вместе это делает мою любовь такой глубокой и исполненной боли…

Общественная польза выше своекорыстия! Тот, кто отрицает этот принцип только потому, что он проповедовался национал-социалистами, тот враг государства и народа.

Я выступаю за принцип руководящей роли элиты в государстве! Элита нации должна вести за собой остальную массу…

Я заявляю о своей приверженности солдатскому духу. Тот не мужчина, кто не хочет быть солдатом. Именно солдатскому сословию должна оказываться наивысшая честь. Горе тому народу, у которого кинозвезда значит больше, чем офицер!

Фатерлянд для меня не пустой звук! Фатерлянд священен как источник моего духа. Я люблю и Европу, но не хочу, чтобы в ней мой фатерлянд был посмешищем! Мне больно, что немецкие политики стыдятся назвать себя патриотами.

Я заявляю о своей принадлежности к рейху. Рейх для меня не кончается границами Федеративной республики, он простирается далеко за ее пределами, везде, где некогда селились немцы и где звучал немецкий язык.

Я утверждаю: расы существуют. Тот, кто отрицает это, за деревьями не видит леса! У меня нет расистского высокомерия. Но я против смешения рас. Что господь бог разделил, то человек не должен объединять. Принцип: «Все люди равны» — это лишь куцая полуправда. Люди различны. Любой разговор с иностранцем подтверждает это.