Агентурная сеть

Если офицер разведки не пользуется доверием своего непосредственного руководства, ему не место в этой службе.

Каждый офицер разведки должен быть абсолютно уверен, что ему полностью доверяют, должен ценить это доверие и никогда им не злоупотреблять. Однако доверие не исключает, а, напротив, подразумевает соответствующий контроль за деятельностью всех элементов разведывательной организации, а в кадровой политике — разработку таких критериев оценки деятельности каждого отдельного работника, которые бы стимулировали его активность, способствовали объективной оценке его достижений и его служебному росту и не толкали на злоупотребления.

К счастью для внешней разведки, ее кадровую основу составляют не очковтиратели, иначе она уже давно бы выродилась и потеряла всякий авторитет среди аналогичных служб мирового сообщества, а добросовестные и честные сотрудники. Благодаря их усилиям разведке удалось осуществить ряд операций, которые и спустя многие десятилетия продолжают будоражить воображение современников и вызывать неослабевающий интерес со стороны специалистов и историков…

Вот на такие размышления навела меня крылатая фраза Джона Ле Карре.

Мою заочную дискуссию с известным писателем прервал раздавшийся в динамике жизнерадостный голосок бортпроводницы, которая на русском и французском языках объявила:

— Уважаемые пассажиры! Наш самолет идет на посадку. Прошу всех занять свои места, застегнуть ремни безопасности и не вставать до полной остановки самолета.

Я послушно застегнул ремень и огляделся по сторонам. Большинство пассажиров первого класса встрепенулись и дружно посмотрели в иллюминаторы. Я тоже посмотрел, но ничего не увидел, если не считать узкой светлой полоски, оставленной заходящим солнцем и видимой на высоте десяти километров.

В течение пятнадцати минут самолет снижался, погрузившись в кромешную тьму, но вскоре прямо по курсу я увидел сначала цепочку, а за ней целую россыпь огней и понял, что самолет заходит на посадку со стороны Атлантического океана.

Еще через несколько минут колеса мягко коснулись бетонки, из туристского салона, где располагалась более демократичная и эмоциональная публика, в адрес пилотов раздались аплодисменты, а пассажиры в салоне первого класса прильнули к иллюминаторам и с любопытством стали смотреть на приближающиеся огни аэропорта.

Самолет долго рулил за автомашиной, на крыше которой светилось табло с надписью на французском языке «Следуйте за мной», пока не остановился на отведенной ему стоянке. К двери, расположенной позади первого салона, подкатили трап, затем она открылась, и в тот же миг кондиционированную прохладу вытеснила волна горячего и влажного воздуха.

У меня и до этого не было никаких сомнений, что мы летим в правильном направлении. Теперь же, не глядя в иллюминатор, я был абсолютно уверен: мы приземлились в тропической Африке!..

2

Первая загранкомандировка, как и первая любовь, остается в памяти навсегда! Особенно, если вам «повезло», и для первой загранкомандировки судьба уготовила вам Африку.

Казалось бы, ну какая это к черту «заграница» и что там особенного вспоминать? И климат не приведи Господи, как пишут в медицинских справках — «жаркий и влажный»; и бытовые условия порой хуже, чем даже в каком-нибудь нашем захолустье, потому что то воды нет, то электроэнергии, а то и того и другого вместе; и с питанием неважно, и малярия со всевозможными лихорадками мучает постоянно, и прочих напастей предостаточно, и тем не менее даже много лет спустя все эти жестокие испытания вспоминаются, как едва ли не самая лучшая пора жизни!

В чем же секрет такого неожиданного восприятия всех реальных и действительно стоивших большого здоровья лишений, с которыми советскому человеку приходилось сталкиваться при первом знакомстве с Африкой? Только ли в том, что ему впервые удалось вырваться за пределы своей многострадальной Отчизны и даже суровая африканская действительность воспринимается им, как награда за многотерпение и веру в светлое будущее? Или в том, что советского человека нелегко удивить какими-то трудностями и он с детства привык их преодолевать.

Некоторые, особенно попавшие в Африку молодыми, полагают, что все дело в возрасте и свойственном ему несколько романтическом отношении к любым проблемам.

Другие считают, что, как и в первой любви, все дело в новизне впечатлений, исключительно остром и потому незабываемом восприятии жизни и тех событий, к которым оказываешься причастным именно в первой загранкомандировке. Со временем эта восприимчивость притупляется, душа черствеет, теряет чувствительность к новизне, к неожиданным превратностям бытия, взволновать ее по-настоящему могут только все более и более сильные ощущения, наступает пресыщение, и то, что в первой командировке казалось тебе необычным и потрясало воображение, становится пресным до отвращения.

Все это, наверное, так. Но при самых теплых воспоминаниях о своей первой любви более соответствующей действительности мне кажется другая версия. А суть ее в том, что Африка способна до такой степени поразить воображение европейца, вызвать у него такой интерес, что, однажды побывав здесь, он не забудет ее никогда!

Я также еще со времен моей первой загранкомандировки был неизлечимо болен Африкой, и сейчас, стоя в автобусе, который плавно катил по летному полю к зданию аэровокзала, с любопытством вглядывался в лица окружавших меня пассажиров.

Даже не обладая сверхъестественной наблюдательностью, без применения дедуктивного метода и прочих штучек можно было без особого труда разделить советских граждан на две группы: тех, кто возвращался из отпуска или ранее бывал в Африке, и тех, кто впервые высадился во владениях доктора Айболита.

И дело, конечно, не в одежде, хотя это первое, что сразу бросается в глаза: приобретенные в «Березках» модные и легкие наряды на одних и шерстяные костюмы и столь же «современных» фасонов платья, сработанные на фабрике «Большевичка» или иных не менее передовых советских предприятиях легкой промышленности — на других. Еще сильнее, чем одежда, впервые прибывших выдает смятение в глазах и застывший в них немой вопрос: «Куда я попал? Зачем я сюда приехал?»

Я улыбнулся стоявшей рядом полной, насквозь пропотевшей женщине, жадно хватавшей насыщенный влагой воздух и безуспешно пытавшейся вдохнуть его полной грудью, и, глядя на нее, вспомнил, как мы с Татьяной впервые прибыли в бывшую французскую колонию, с которой и началась наша разведывательная деятельность в Африке.

Мы долго и тщательно готовились к этой поездке, прочитали массу всевозможной литературы, переговорили со многими нашими коллегами и, казалось, знали о том, что нас ожидает, если и не все, то по крайней мерей самое главное. Как наивны мы были! Действительность превзошла все наши предположения!

Был январь, в Москве стояли настоящие крещенские морозы, и, естественно, мы прибыли в аэропорт в полном зимнем облачении. Уступая рекомендациям провожавших нас бывалых коллег, мы оставили им свои шапки и дубленки, чтобы не выглядеть в Африке полными идиотами и не смешить аборигенов, и налегке пошли на регистрацию.

Тогда в Шереметьево еще не подгоняли авиалайнеры к самому зданию аэровокзала, и пассажиры добирались к ним не по специальным «рукавам», а на автобусах. Мы промерзли, пока бежали к этому автобусу, ехали к самолету, который, как назло, поставили на самую дальнюю стоянку, а потом еще, как у нас водится, ждали у трапа. На Татьяне было какое-то легкое, «тропическое» одеяние, я отдал ей пиджак и стоял на лютом ветру, метавшемуся по летному полю между разнокалиберными самолетами, в одной сорочке и галстуке, на разных языках проклиная «советчиков» и мечтая поскорее попасть в теплые края и отогреться.

Как и в этот раз, мы приземлялись со стороны океана. Я смотрел в иллюминатор на белую полоску прибоя, утопающий в тропической зелени берег и чувствовал, что мои мечты превращаются в реальность.