Заложники обмана

Бог ты мой, как рано они принялись за нее! Прелестные глаза, черные и блестящие, как смола, так гордо смотрели прямо в объектив камеры, в то время как все виды эротических непристойностей проделывались над совершенным по красоте телом шестилетней девочки.

Тело взрослело, а глаза оставались все те же.

И гордость по-прежнему была в них. Независимо от того, что они заставляли Мэри делать в игорных домах похоти, где над ее открытой вульвой кишели все виды игроков, словно тучи алчущих мясных мух.

Но было так, словно они никогда не дотрагивались до нее.

Все эти годы она одна-единственная оставалась истинной служительницей любви. Другие по сравнению с ней, что бы ни о себе ни думали, были попросту притворщицами.

Как это ни нелепо, но Генри Дарнинг, глядя на самые грязные и непристойные изображения уже взрослой Мэри Янг, чувствовал, что очищается.

Он заметил, что у повзрослевшей Мэри постепенно появилось голодное, а позднее – жадное выражение глаз. Глубоко вдохнув, он почти обонял его.

И он был уверен, что ей ни к чему тот миллион, который она старалась вытянуть у него. Это попросту ее натура. Подобная суть у любой другой женщины начисто уничтожила бы его влечение.

А в ней это заставляло Дарнинга еще сильнее желать ее.

Глава 24

Джьянни Гарецки и Мэри Янг, собираясь уезжать из Нью-Йорка в Рим, соблюдали еще большую, чем обычно, осторожность.

Они заказали билеты на рейс компании “Алиталия” и выкупили их по отдельности, заплатив, разумеется, наличными. Взяли два такси до аэропорта Кеннеди. В аэропорту не подходили друг к другу ближе чем на пятьдесят футов.

Джьянни исходил из предположения, что кто бы их ни выслеживал, он будет искать пару – женщину азиатской наружности и мужчину европейской. Что, конечно, само по себе не означало полную безопасность каждого из них двоих по отдельности. Просто несколько очков в их пользу.

Расовая принадлежность была единственной составляющей, которую нельзя было изменить никакой маскировкой.

Они взяли билеты на один из самых перегруженных и пользующихся спросом рейсов по времени вылета в Европу; международный терминал аэропорта Кеннеди просто кишел пассажирами и провожающими. Именно поэтому Джьянни и выбрал этот рейс. Чем гуще толпа, тем лучше.

Как раз сейчас он стоял в длинной очереди на регистрацию; Мэри Янг находилась на двадцать человек впереди. Обдумывая каждый свой шаг, она пристроилась к небольшой группе тайваньских туристов, и это оказалось отличным прикрытием. Оживленно улыбаясь и болтая с ними, она была так же незаметна, как любой из них.

И все же напряженность имела место. Сущность того, что им приходилось делать, включала ее как неизбежный элемент. Покинув такое укрытие, как город с восьмимиллионным населением, они вынуждены были пройти сквозь весьма ограниченное количество билетных контролеров… перед одним из них на короткое время утратить свою анонимность, предъявить ему фальшивые паспорта и подвергнуться досмотру и расспросам.

Самое подходящее место для какой-нибудь неприятности. А после того, что они видели в последнем выпуске вечерних новостей и прочитали в сегодняшних газетах, опасность значительно возросла.

Самое скверное заключалось в том, что теперь отпали малейшие сомнения в том, кем были на самом деле застреленные ими пять человек. Они убили и похоронили настоящих правительственных агентов. До сих пор Джьянни вроде бы и знал об этом – и не знал. Оставался где-то глубоко внутри упорно звучащий, хоть и очень негромкий голос, который все не хотел умолкать и твердил, что в этой стране ничего подобного с людьми происходить не может.

Теперь этот голос умолк.

Весьма интересуясь тем, какое объяснение гибели трех агентов будет дано официально, Джьянни читал, смотрел и слушал все, что мог найти. Все, начиная с местной полиции, которая обнаружила и извлекла из земли трупы, и кончая самим директором ФБР, либо лгали, либо отделывались недомолвками.

Директор, высокий импозантный мужчина с глазами цвета стали и квадратной нижней челюстью в полном соответствии с голливудскими стандартами, со спокойным достоинством выразил скорбь о погибших и обещал, что убийцы будут схвачены и преданы суду.

А пошел ты, подумал Джьянни.

Но потом стал размышлять, сколько правды известно даже этому человеку.

Очередь пассажиров медленно продвигалась вперед. Джьянни с дорожной сумкой в руке двигался вместе с очередью.

Он следил глазами за Мэри Янг… за клерками, проверяющими паспорта, билеты и багаж… за всеми, кто мог представлять возможную угрозу.

В особенности он приглядывался к одиноким мужчинам с подчеркнуто безразличными физиономиями, одетым в деловые костюмы: чаще всего именно так и выглядят сыщики. Некоторое количество подобных типов сшивалось поблизости. Мало того, двое таких торчало за длинной билетной стойкой.

Что, если один из них направится к нам?

К несчастью, возможные действия были ограничены. Джьянни и Мэри не были вооружены, так как их могла проверить служба безопасности аэропорта. Они оба заранее выбросили пистолеты в подходящий мусорный ящик. Значит, все, что они могли сделать в лучшем случае, – это дать деру и попробовать затеряться в толпе. Если один из них будет схвачен, второй должен отбросить всякую мысль о нелепом героизме и незаметно покинуть терминал.

Если обоим удастся улизнуть поврозь, они должны встретиться на следующий день в двенадцать часов у расположенного на Пятой авеню входа в публичную библиотеку на Сорок второй улице. Если первая попытка не удастся, повторяют ее следующие три дня подряд. После этого каждый действует на свой страх и риск.

Но это, разумеется, были сценарии на худой конец. Простые и утешительные, но ни Джьянни, ни Мэри не считали, что их удалось бы осуществить…

Подошла очередь Мэри Янг. Джьянни видел, как она поставила сумку на прилавок и протянула агенту “Алиталии” свой билет и новенький липовый паспорт. Примерно через пять минут она освободилась и направилась к выходу на посадку.

Через восемнадцать минут то же сделал и Джьянни Гарецки.

А еще через полчаса огромный авиалайнер поднялся в воздух и полетел в Рим.

Покидая Америку, Джьянни чувствовал, что покидает и Терезу. Годами он твердил ей, что они вместе поедут в Италию, “страну предков”, но его работа постоянно мешала осуществить задуманное путешествие. А потом Тереза умерла, и стало уже поздно. Я слишком долго откладывал. Нужно было увезти ее раньше.

Кончай ныть, приказал он себе. Ты сделал то, что сделал, а чего не сделал, того не сделал. Нечего бить себя в грудь, этим горю не поможешь. Кроме того, разве она обижалась на это? Жаловалась?

Нет.

Не Тереза, а ты постоянно твердил об Италии, верно? 

Да. 

А что она всегда говорила?

Если Италия так восхитительна, почему так много итальянцев уезжали и уезжают оттуда в Америку?

Что еще она говорила?

Что для нее не важно, где мы находимся, важно, что мы вместе.

И ты ей верил? 

Да. 

Прекрасно. В таком случае оставь это и усни.

Глава 25

Питер Уолтерс глотнул воды из бутылки, которая стояла возле него, и почувствовал, как приятно прохладная влага опускается по пищеводу. Только что миновал полдень, солнце сияло в зените, и на улице совсем не было тени.

Он сидел у занавешенного окна в комнате, снятой в доме почти напротив дома Абу Хомейди. Винтовка с оптическим прицелом высокого увеличения лежала поперек подоконника, и Питер время от времени дотрагивался до нее.

Ну, Абу Хомейди, давай. Что довольно, то довольно.

Теперь Питер испытывал скорее нетерпение, чем негодование. Гнев – это всего лишь выброс адреналина. После него остаются усталость и подавленность.

Больше двух с половиной суток прошло с тех пор, как ему пришлось застрелить палестинскую девушку, и ее смерть изменила все. Люди Хомейди очень редко выходили из дома, и насколько Питер мог судить, сам Хомейди не выходил вовсе.