Перемена мест

— Включите-ка телевизор, — скомандовал я. — Поглядим, что в городе происходит.

Жанна Сергеевна по привычке зашарила по дивану в поисках коробочки дистанционного пульта, наткнулась, как и я утром, на острую кромку пружины, ойкнула и вспомнила, что не дома. Пульт наконец нашелся в стенном шкафу — том самом, откуда я позаимствовал бутылку и стаканы. Когда экран телевизора зажегся, дневные новости уже шли.

— …Многолюдным митингом возле Лефортовской тюрьмы, — с середины фразы услышал я бравую скороговорку диктора первого канала. — По данным МВД, сюда пришло свыше трех десятков тысяч человек, чтобы выразить свою солидарность с Виталием Авдеевичем Иринарховым, которому — несмотря на протесты адвокатов и общественности — до сих пор не изменена мера пресечения и который по-прежнему находится под стражей…

На экране возникла огромная толпа с плакатами и портретами. В первых рядах, стояли, разумеется, все те же старушки-льготники, однако было заметно, что юношей с мегафонами и мужчин среднего возраста в толпе стало значительно больше. Издали на транспарантах портретное сходство господина Иринархова с Фиделем Кастро казалось еще более удивительным.

Судя по всему, птичке это сходство тоже бросилось в глаза.

— О-о-о, Команданте! — фыркнула она, ткнув пальчиком в направлении экрана. — Вива Куба! Янки, гоу хоум! Мы с тобой, Фидель! Патриа о муэрте!

Я расхохотался. При виде портрета бородатого Иринархова и у меня в памяти невольно всплыл этот словесный мусор — даже не школьных, а чуть ли не детсадовских времен. Те же самые фразы, слово в слово. Похоже, у нас с Жанной Сергеевной было одинаково счастливое советское детство. Счастливое просто до тошноты.

— Обратите внимание, Жанна Сергеевна, — произнес я, не отрывая глаз от экрана. — Нашего дорогого зэка диктор называет не по фамилии, а только по имени-отчеству. Вот оно, торжество плюрализма! Человек сидит в государственной тюряге, а вся страна плечом к плечу бурно протестует. И государственное ТВ этим всенародным протестам вполне сочувствует. Жертва прокурорского произвола, узник совести, видите ли! Как будто наш герой томится в тюрьме Сантьяго или там Порт-о-Пренса…

— Порт-о-Пренс — это где, Яшенька? — поинтересовалась птичка.

— Гаити, — подумав, ответил я. — Или Таити. Короче, какой-то банановый островок.

— Я бы съела сейчас бананчик, — вскользь заметила Жанна Сергеевна. — Балда я, что не купила по дороге. Правда, они сейчас дорогие, собаки. Почти как капуста…

— И все это козни торговцев кавказской национальности! — нравоучительно объяснил я, подняв вверх указательный палец и подражая, таким образом, нашему дорогому мэру. — Лица с сомнительным гражданством буквально наводнили Москву… это самое… наводнили, так сказать, дорогой банановой продукцией, не отвечающей к тому же элементарным санитарно-гигиеническим нормам.

— Ну и что! — капризно сказала птичка. — Бананов хочу!

На экране тем временем показали импровизированную трибуну, с которой организаторы митинга клялись толпе, что не пройдет и двое суток, как темницы для господина Иринархова рухнут и свобода встретит дорогого Виталия Авдеевича радостно у входа. Я порадовался за Пушкина, бессмертным строкам которого нашлось место и на этом празднике жизни.

— Не волнуйтесь, Жанна Сергеевна, — проговорил я. — Не пройдет и двое суток, как новоиспеченный депутат Государственной думы Виталий Авдеевич буквально завалит Москву дешевыми бананами. У всех в ушах будет по банану или даже по два.

— По два — только у депутатов, — уточнила серьезно птичка. — Им положено, у них профессия такая…

В ту же минуту на телеэкране возник, как по заказу, депутат Госдумы Луговой. Всего пару лет назад, еще до своего помешательства, он был отличным публицистом и блистал в перестроечных журналах. Когда я еще работал в МУРе, то лично спер из кабинета майора Окуня экземпляр «Нового мира» с одной из статей Анатолия Лугового. Не для себя, конечно, украл, а для ребят из отдела: тогдашнее милицейское начальство все равно журнал не читало, а просто любило держать голубенькие книжки от рядового состава подальше. Чтобы, значит, рядовой состав ненароком не усомнился в наших идеях. Совершенно было непонятно, зачем же тогда вредный журнальчик в МУРе вообще выписывали? Меня долгое время всерьез занимал этот вопрос. Ну, не для того же, чтобы в холодную погоду топить им камин в генеральских апартаментах?…

— Дорогие друзья! Братья и сестры! — заорал с экрана теперешний Луговой. — Мы, представители законодательной власти, выражаем глубокое возмущение антиконституционными действиями Генеральной прокуратуры, точнее, волевым решением господина Саблина, не позволяющего…

Камера показала старушек с плакатами, потом парней в задних рядах. Старушки внимали оратору, затаив дыхание и уставившись на него во все старушечьи глаза. Парни, как я заметил, улыбались, лениво переговаривались, но, когда надо, устраивали оратору овацию. Я подумал, что каждая такая массовка наверняка влетает компании «ИВА» в крутую копеечку.

— …И если не уважаемый мною Генеральный прокурор не выступит сегодня на вечернем заседании Госдумы с подробными разъяснениями… — продолжал надсаживаться на экране Луговой.

Я почти явственно увидел в его ушах развесистые зеленые бананы.

— Переключите на тринадцатый канал, — попросил я птичку, содрогнувшись. — Пожалуйста, Жанна Сергеевна!

Птичка усмехнулась и переключила кнопки на пульте. Возник веселый ведущий «Чертовой дюжины».

— …А вот еще одно происшествие, — жизнерадостно сообщил он нам. — Найден мертвым в своей машине генеральный директор книготорговой фирмы «Клязьма» господин Федор Петрищев…

Разрази меня гром! Я опешил, потом невежливо выхватил из рук птички пульт и прибавил звук. Нет, мне не послышалось: во весь экран уже показывали безжизненное лицо моего заклятого друга из «Клязьмы»; на лбу у Феденьки-гранатометчика зияла красная вмятина. Веселый комментатор где-то за кадром рассказывал о петрищевской фирме. Все это я и раньше знал, просто при жизни Петрищева о репутации «Клязьмы» вслух предпочитали не распространяться. По версии «Чертовой дюжины» выходило, что Петрищева кончили лианозовские книголюбы, с которыми «Клязьма» вместо баксов пыталась расплатиться тремя кумулятивными снарядами. Версия была красивая, даже убедительная, но я-то знал, что все это чепуха. Пуля в голову — это, извините, не лианозовский стиль: те бы, скорее, разворотили петрищевскую машину из базуки. Но тогда кто же рискнул? И как аккуратно…

На экране возник общий план, и я присвистнул. Оказывается, машина с мертвым Федором была найдена в моем районе! Почти на подъезде к моему дому, буквально в сотне метров от зеленых насаждений, откуда я только позавчера выслеживал пятнистых охотников на меня. Неужто постарались эти ангелы-хранители в камуфляже? Но почему!? Приняли Петрищева за меня? Или хозяин «Клязьмы» просто намозолил им глаза и они решили кокнуть надоедливого типчика с гранатометом?… Ничего не понимаю.

Птичка осторожно кашлянула, я искоса взглянул на нее, потом снова на экран.

— Это был тот самый, который позавчера гнался за тобой на «тойоте»? — деликатным шепотом поинтересовалась Жанна Сергеевна.

Я кивнул, подумав про себя, что становлюсь чрезмерно болтлив: прямо как покойный Кремер. Телекамера снова приблизилась прямо к петрищевскому лицу, точнее, к самой-самой красной вмятине на лбу. Я невольно отвел глаза.

— Тогда это хорошие новости, — задумчиво сообщила в пространство птичка. — Больше он не будет тебя обижать…

— В принципе, да, — пробормотал я. — Хотя такая новость для меня несколько неожиданна…

— Новости и обязаны быть неожиданностью, — продолжила свою мысль Жанна Сергеевна. — Хорошие — приятной, плохие — наоборот. Лично я выбираю приятную. Разве не так?

Я пожал плечами. Спорить тут было не о чем, хотя я не мог отделаться от тягостного чувства. Словно какая-то грозная сила, типа Фатума, вдруг вздумала заслонить меня своим богатырским плечом. Я не имел ничего против Фатума и тем более его подружки Фортуны. Но я предпочитал организовывать свою судьбу самостоятельно, надеясь не столько на везение и на вдруг, сколько на собственные силы. Птичка рассуждала чисто по-женски; мне же, как мужчине и как сыщику, не следовало быть фаталистом. Если я стану планировать счастливые случаи, то пиши пропало. Хочешь уповать во всем на промысел Божий — лучше сразу меняй профессию, пока жив. Как говорил мой бывший начальник: хороший сыскарь не станет заниматься богоискательством…