День Шакала

— Oui, [16] — настаивал Ковальски. — G-R-Z-Y-B-O-W-S-K-I.

Итальянец пожал плечами и вновь потянулся к телефону. Десять минут спустя Ковальски получил номер Жожо, а через полчаса дозвонился до него. Помехи искажали голос бывшего легионера на другом конце провода, и он не сразу подтвердил плохие новости, которые принесло письмо Ковача. Да, он рад звонку Ковальски, он сам ищет его уже три месяца.

К сожалению, да, маленькая Сильвия заболела. Она худела, бледнела, и, когда доктор поставил диагноз, ее уже пришлось уложить в постель. Она в соседней комнате. Нет, они живут в другой квартире, большего размера. Что? Адрес? Жожо медленно продиктовал его, а Ковальски, с высунутым от напряжения языком, записал на листке бумаги.

— Сколько времени дают ей лекари? — проревел он в трубку.

Ему пришлось трижды повторить вопрос, прежде чем Жожо понял его смысл. Последовала долгая пауза.

— Алле? Алле?

— Неделю, может, две или три, — ответил, наконец, Жожо.

Не веря услышанному, Ковальски смотрел на трубку. Затем повесил ее на рычаг и вышел из кабинки. Расплатившись за телефонный разговор, он забрал почту, сложил ее в стальной ящик, прикованный к его левому запястью, защелкнул его на замок и вернулся в отель. Впервые за многие годы он не знал, как ему поступить и к кому обратиться за советом.

В своей квартире в Марселе, той самой, в которой он всегда и жил, Жожо опустил трубку, услышав гудки отбоя. Рядом сидели два агента Отдела противодействия с «кольтами» в руках. Один держал на мушке Жожо, второй — его жену.

— Мерзавцы, — прошипел Жожо. — Подонки.

— Он едет? — спросил корсиканец.

— Он не сказал. Просто повесил трубку, — ответил поляк.

Корсиканец сверлил его взглядом.

— Он должен приехать. Таков приказ.

— Ну, вы меня слышали. Я сказал все, что вы хотели. Должно быть, он потрясен известием. Он повесил трубку. Я не мог воспрепятствовать ему.

— Лучше ему приехать, для твоего же блага, Жожо, — повторил корсиканец.

— Он приедет, — вздохнул Жожо. — Если сможет, то приедет. Ради девочки.

— Хорошо. Будем считать, что задание ты выполнил.

— Если так, убирайтесь отсюда, — вскричал Жожо. — Оставьте нас.

Корсиканец встал с пистолетом в руке. Второй агент по-прежнему сидел, глядя на женщину.

— Мы уйдем, но вместе с вами. Нам не нужно, чтобы вы кому-то рассказывали о нашей встрече или перезвонили в Рим, не так ли, Жожо?

— Куда вы нас повезете?

— Устроим вас на отдых. В новом отеле в горах. Много солнца и свежего воздуха. Пойдет тебе на пользу, Жожо.

— Надолго?

— Вы пробудете там сколько потребуется.

Поляк посмотрел в окно, на живописную панораму переплетения улочек и рыбных рядов Старого порта.

— Сейчас разгар туристского сезона. Каждый день приходят полные поезда. В августе мы зарабатываем больше, чем за всю зиму. Вы разорите нас.

Корсиканец рассмеялся, словно Жожо отпустил забавную шутку.

— Думай о выгодах, а не о потерях, Жожо. В конце концов, ты делаешь это ради Франции, твоей новой родины.

Поляк развернулся к нему:

— Плевать я хотел на политику. Мне все равно, кто стоит у власти, а кто рвется к ней, круша все и вся. Но я встречался с такими, как вы. Всю жизнь мне приходилось иметь с ними дело. Вы служили бы и Гитлеру, и Муссолини, и ОАС, если б вас это устроило. Правители могут меняться, но такие подонки, как вы, остаются всегда, — он уже кричал и, хромая, двинулся на корсиканца, на черный глазок пистолетного дула.

— Жожо, — взвизгнула его жена. — Я прошу тебя… оставь его в покое.

Поляк остановился и взглянул на жену, словно только сейчас вспомнил о ее присутствии. Перевел взгляд с одного агента на второго. Они все смотрели на него, жена — умоляюще, корсиканцы — бесстрастно. Они привыкли к подобным вспышкам, которые едва ли могли что-то изменить. Старший из агентов кивнул в сторону спальни.

— Собирайтесь. Сначала ты, потом — жена.

— А как же Сильвия? Она придет из школы в четыре. И никого не застанет, — вмешалась женщина.

Корсиканец не спускал глаз с Жожо.

— Мы заберем ее по пути. Все уже обговорено. Директору сказали, что умирает бабушка и вся семья собирается у ее смертного одра. Ваш отъезд не вызовет подозрений. А теперь пошевеливайтесь.

Жожо пожал плечами, еще раз взглянул на жену и захромал в спальню. Корсиканец последовал за ним. Женщина осталась сидеть на софе, комкая в руках носовой платочек. Какое-то время спустя она подняла голову и посмотрела на второго агента, более молодого по возрасту.

— Что… что они с ним сделают?

— С Ковальски?

— С Виктором.

— Кое-кто хочет с ним побеседовать. Вот и все.

Часом позже большой «ситроен» уже мчался к маленькому, хорошо охраняемому отелю. Семья Жожо расположилась на заднем сиденье, агенты сидели впереди.

Шакал провел уик-энд у моря. В субботу, купив плавки, он загорал на пляже Зебрюгге, несколько раз окунулся в Северное море, потом погулял по портовому городку и прошелся вдоль мола, где когда-то сражались и умирали английские солдаты и матросы. Некоторые из стариков, что сидели на моле и удили рыбу, могли бы рассказать Шакалу, спроси он их о событиях сорокашестилетней давности, но такого желания у него не возникло. В тот день Англию представляли лишь несколько семей, разбросанных по пляжу, наслаждающихся теплым солнцем и наблюдающих за детьми, плещущимися в прибое.

В воскресенье утром он собрал чемоданы, сел в машину и устроил себе экскурсию по Фландрии. Походил по узким улочкам Гента и Брюгге, на ленч заглянул в ресторан «Сайфон» в Дамме, где на открытом огне жарили бесподобные бифштексы, а во второй половине дня взял курс на Брюссель. Прежде чем отойти ко сну, он попросил, чтобы рано утром ему принесли в номер завтрак и корзинку с ленчем, ибо он собирался поехать в Арденны и посетить могилу старшего брата, убитого в сражении за Балж между Бастонью и Мальмеди. Портье, предельно внимательный, заверил Шакала, что в точности выполнит его указания.

В Риме для Виктора Ковальски уик-энд прошел не так спокойно. Он регулярно заступал на вахту у лифта и лестницы на восьмом этаже или на крыше в ночь. В свободные часы спал он мало, главным образом лежал на кровати, курил и пил красное вино, которое закупалось для экс-легионеров в больших, с галлон, бутылях. Кислое итальянское вино не идет ни в какое сравнение с алжирским, думал он, но лучше что-то, чем ничего.

Как обычно, Ковальски потребовалось много времени, чтобы самостоятельно найти решение вставшей перед ним проблемы, но к понедельнику он составил план дальнейших действий.

Уехать он намеревался ненадолго, на день, может, два, это зависело от расписания авиарейсов. Поступить иначе он не мог. А потом собирался все объяснить патрону. Виктор не сомневался, что патрон его поймет, хотя и чертовски рассердится. Его подмывало рассказать обо всем Родину, попросить отпуск на сорок восемь часов, но он чувствовал, что полковник, хотя и прекрасный командир, принимающий близко к сердцу заботы своих солдат, не разрешит ему уехать. Полковник не поймет, что для него Сильвия, а Ковальски знал, что не сможет этого объяснить. Он ничего не мог объяснить на словах. В понедельник утром Виктор тяжело вздохнул, готовясь заступить на вахту. Ему не давала покоя мысль, что впервые за время службы в Иностранном легионе он решился уйти в самоволку.

Шакал поднялся одновременно с Ковальски и начал готовиться к поездке. Принял душ, побрился, позавтракал. Достал из шкафа футляр с разобранным ружьем, завернул каждый компонент в несколько слоев губчатой резины и перевязал свертки бечевкой. Затем сложил их на дно рюкзака. Туда же легли тюбики с краской, кисточки, брюки из плотной ткани, клетчатая рубашка-ковбойка, носки, башмаки. Сетчатая сумка-авоська уместилась в одном наружном кармане, коробка с патронами — в другом.