Логово горностаев. Принудительное поселение

— Все для того же издательства? — в тон ему осведомился Балестрини.

— Конечно. Они не получают ни гроша прибыли, но все равно довольны. В наше время «стострочники» в моде. Все равно — пишут ли они о нравах, пишут ли об экономических теориях или сочиняют романы в духе политической фантастики — двери перед ними открыты.

— А платят хорошо?

— Нет, мой сын практичной Брианцы, платят плохо. Во всяком случае, мне. Единственное, на чем в последнее время можно заработать, — это статьи и книги, где речь идет как раз о власти. Знаешь, как рекламируют такие произведения? «Италия, показанная в разрезе: страна, разделенная на „клиентуры“ [25] и раздираемая борьбой множества различных групп. Преследуя с виду противоположные интересы, они на деле стремятся к одной цели — установить экономический и политический контроль». Или же более персонифицированно: «Невероятное восхождение к вершине власти человека, который сейчас вызывает у всех наибольшую ненависть и возмущение».

— Думаю, ты прав, — улыбаясь, согласился с ним Балестрини.

— Между нами говоря, я тоже так думаю. Ведь скандальный оттенок может носить не только фоторепортаж о каком-нибудь актере или юной старлетке, поданный под заголовком: «Осторожно, Клара: это не дружеский поцелуй!» А Клара-то — жена этого актера.

— Понимаю.

— Скандальные сенсации не ограничиваются такой дешевкой, дорогой мой супербюрократ. Ныне подобная чепуха предназначается лишь для миллиона-двух домохозяек, страдающих комплексом неполноценности и не поддающихся влиянию феминизма. А большинство читателей хотят знать, кто вывозит за границу свои капиталы, каким образом и на какую сумму; прочна ли позиция Чефиса [26] и кто стоит у него за спиной; правда ли, что какое-то количество акций Пирелли [27] уплыло за границу, а если правда, то когда это произошло; сколько судейских чиновников, депутатов парламента и промышленников являются членами масонской ложи. Вот чем теперь интересуются люди. Кое-что из этого удается уместить в серию статей, кое-что попадает в издательства и выходит в виде книг. Выше всего ценится компетентность, профессиональный уровень изложения информации и прогнозов. Беда, если материал производит впечатление сплетни. Представь себе, например, такой заголовок: «Осторожно, Петрилли! Управляющий Банком Италии поклялся, что тебе это даром не пройдет!»

— Да, конечно, такой заголовок впечатляет, — усмехнулся Балестрини. Но Бауэр реагировал на его слова совершенно неожиданно. Он холодно исследовал свою трубку, потом впился в Балестрини своими светлыми глазами.

— Знаешь, по-моему, ты никак не можешь спокойно оставаться в сторонке и вот так ухмыляться. Ты ведь прокурор, а не какой-нибудь курьер. Видишь ли, если б я сейчас написал взрывоопасную статью насчет наиболее громких в последние годы скандальных случаев, когда некоторые неоконченные судебные дела… конечно, если бы у меня были на руках доказательства…

— Да перестань! Всякий раз, как мы с тобой видимся, ты заводишь разговор о каких-то замятых делах. С таким же успехом ты можешь говорить о судебных процессах без предварительного следствия или об обжалованиях в кассационный суд. Вы, журналисты… вернее, вы, «стострочники»…

— Браво!

— …морочите нам голову разными словами, и потом от них уже никуда не денешься. Я не умею так ловко, как ты, приводить примеры… Но вот термин «еврокоммунизм» разве придумали не вы, газетчики? Или тот, который ты только сейчас употребил и которым вы клеймите всякого вашего…

— Супербюрократы?

— Я не скажу, что это слово невыразительно, но что оно выражает? Одного этого ярлыка достаточно, чтобы люди нас невзлюбили. Можно подумать, мы получаем какое-то астрономическое жалованье, хотя убежден, тебе платят в газете намного больше.

— Охотно верю, но не забывай, какого труда стоит придумывать все эти неологизмы! Слушай, нам еще далеко?

— Почти приехали.

— Слава богу.

— Учти, я отнюдь не боюсь говорить о незавершенных делах. Беда только в том, что об этом уже говорили и писали слишком много, и притом почти всегда неверно.

— Значит, ты допускаешь, что на известном уровне судебные власти могут задерживать по некоторым делам судопроизводство? Уж не стану говорить: до тех пор, пока оно не будет окончательно остановлено, хотя случалось и такое, — но по меньшей мере пока общественное мнение о них не забудет?

— Видишь ли, Бауэр, когда мы говорим о судебных властях, то подразумеваем судей, которые видят, думают, действуют. Но это не совсем так. Судьи как определенного человека не существует. Это только мозг, более или менее эффективно работающий, но без рук и без ног. Его руки И ноги — судебная полиция. Фактически мы ею распоряжаемся, но отнюдь не контролируем ее деятельность. Возьми, например, меня: я не могу сделать ни шагу без судебной полиции и следственного отдела карабинеров. Когда кого-нибудь убивают, судебная полиция везет меня на место преступления, собирает первые сведения и передает их мне. Мои приказы о вызове в суд, о задержании исполняет она, она же практически осуществляет розыски, проводимые мною в разных учреждениях, муниципалитетах, архивах… в общем, Бауэр, всем занимаются полиция и карабинеры. Давай с тобой чисто теоретически предположим: с одной стороны, судебные власти, решившие быстро и до конца распутать какое-то сложное дело; а с другой — судебная полиция, решившая это дело похоронить. Как ты думаешь, чья возьмет?

— Не знаю, но мне нравится, что ты сегодня такой разговорчивый, — это не часто случается. Наверно, это вино развязало тебе язык. Траттория показалась мне так себе, но «фраскати», по-моему, было на высоте.

— Ты мне не веришь?

— Если ты хочешь сказать, что ответственность за все, что произошло в последние годы, от взрыва на площади Фонтана до сегодняшнего дня, следует возложить на судебную полицию, то не верю. Однако допускаю, что судья может действовать, руководствуясь собственным мнением, тогда как любому военному, получившему приказ от вышестоящего начальства, остается лишь почтительно щелкнуть каблуками. Это действительно так. И было бы интересно проследить, где кончается ответственность одного и начинается ответственность другого… а где они нежно идут под ручку. Подумай только, какую блестящую политическую статью, основанную на фактах судебной хроники, я мог бы написать на эту тему!

Они оба рассмеялись. Машина уже стояла во втором ряду. Площадь Индипенденца в этот час была не слишком оживленной. Включив щетки, Балестрини протер лобовое стекло и наклонился вперед, вглядываясь в светящуюся вывеску с названием газеты.

— Ты что, собрался переменить заголовок?

— Мне это и в голову не приходило, — возразил Бауэр и начал расстегивать пряжки своего портфеля. Затем вдруг замер и с улыбкой уставился на что-то впереди. Удивленный Балестрини повернул голову в ту же сторону. Архитектура не слишком большого, но строгого здания Верховного судебного совета всегда ему нравилась. Он в свою очередь улыбнулся.

— Смотришь на него?

— Да.

— Резиденция высшего органа судебного самоуправления. Подходящий домик, что скажешь?

— Очень внушительно. Настоящее логово горностаев.

Наконец из портфеля появилась книга: красивая красная обложка с названием, выведенным желтыми буквами, и фамилией автора, набранной более крупным шрифтом.

— Цвета «Рима», — заметил Балестрини, беря ее в руки. Книга оказалась тоньше, чем он предполагал.

— Да, действительно, но я-то болею за «Милан» [28].

— Знаю.

— На, возьми, только на сей раз без надписи. Ведь я преподношу свое сочинение уже в третий раз и, честно говоря, не знаю, что тебе еще написать. Другой экземпляр я везу на рецензию, ее мне обещали дать друзья вон оттуда, — сказал Бауэр, указывая на подъезд редакции, в данный момент совершенно пустой.