Под псевдонимом «Мимоза»

– Простите, Юрий Власович, но с этим я согласиться не могу, – мрачно произнесла Мими и, слегка помедлив, добавила: – точно не помню, кто из великих французов сказал – Гюго или Шатобриан, что «нашествие идей может быть опаснее нашествия варваров». Вам так не кажется, Юрий Власович?

«Храбрая девица! Ишь ты, еще и возражать посмела, ей бы хвост прикрутить не мешало!», – решил патрон, но вслух произнес:

– Вы обстановку в стране должны оценивать трезво, – и в голосе шефа зазвучали металлические нотки. – Не возражаю, если вы мне доклад и по вашей церкви представите. Но учтите, сегодня у нас установка на полную свободу мнений!

– А я вовсе не против так называемого «плюрализма». Но и при свободе мнений необходимо выделять приоритеты, не так ли?

– Вот тут вы правы, Мария Силантьевна. Вот в следующий раз о приоритетах с вами и поспорим, – засмеялся босс и серьезно вдруг проговорил, – учтите только, товарищ Ивлева, мы ломаем не Советский Союз, мы ломаем тысячелетнюю парадигму русской истории!

Эта последняя фраза, произнесенная боссом, заставила Машу внутренне содрогнуться и навсегда врезалась в ее память…

За дверью уже стоял Метельский.

– Могу я, Ленечка, сейчас домой уехать? – спросила смятенная Мими.

– Ты что, Машер, с ума сошла? Иди, прогуляйся, мозги проветри, я потом позвоню. А в Москву только завтра вечером двинем. – И Колобок с недоумением взглянул на нее.

Бредя наугад как сомнамбула, Маша чуть не столкнулась с пожилой женщиной. «Знакомое лицо», – подумала она и вежливо поздоровалась. Та кивнула в ответ. «Да это же академик Яровская – теперь понятно, кто у него в советниках по экономике, – догадалась Маша и решила поспрашивать Метельского – кто вообще плотно окружает босса.

Очутившись, наконец, внутри своей казенной дачи, Мимоза, разыскав коньяк, залпом опорожнила рюмку. И сознание ее прояснилось до боли: «ведь это тупик. Нам только американских сектантов да колдунов всех мастей не хватает! Он же сам – враг! Смотрит на меня, как удав на кролика! Кто-то им, конечно, управляет, но кто? Мои-то идеи он в гнусных целях использовать хочет. Значит, работая с ним, вопреки своей воле стану “рогатому“ служить?! Что мне делать? Протестовать – смешно! В психушку задвинут! Увольняться – поздно, сразу замолчать навек заставят. Прав был отец Варсонофий! Что я наделала! И Антон мне все популярно разъяснил, а я… в западню и угодила! Надо немедленно бежать отсюда, но куда? Кто меня теперь отпустит? Я ведь узнала слишком много… Где же выход, Господи?»

«Помоги мне!» – так взывала Мария в отчаянии, забившись на кожаном диване в углу роскошного кабинета. Часа через три она очнулась от звонка Метельского, предложившего ей прогуляться по лесу. Они медленно вышли за ограду цековских дач.

– А босс тобой доволен, Машер, – с удовлетворением произнес Колобок.

– Да ты что, Ленчик, я же ему возражать посмела!

– Вот и молодец – ему ведь надо истинное мнение сотрудников знать, а не по принципу – «чего изволите»! Только одно меня тревожит: он, как мне кажется, Машер, заподозрил, – уж не сталинистка ли ты?

– Ах Лень, ты же знаешь, что нет. Я ведь заповедь «не воссоздай себе кумира» помню! Да и дедушкиных братьев тогда расстреляли: одного в 1919 году, другого – в 1938-м – ни за что! Дед двоюродный 15 лет в лагере отсидел.

– Прости, Машер, я про это не знал!

– Эх, Ленчик, ты-то ведь понимаешь, что генсек – сложнейшая фигура мировой истории и, пожалуй, самая загадочная в нашем веке. Вот объясни-ка мне, почему при Сталине миллионы людей готовы были за родину жизнь отдать, а?! Дух аскетизма царил в народе! А после его смерти, начиная с хрущевских времен, все постепенно размывалось. Какой мутный поток многообразия идей на нас хлынул! А все – через литературу и кино. И миллионы стали утопать в этом грязном и мощном потоке. И я тоже, и ты! Разве не так?

– Согласен, Машер! Но мы должны, наконец, ковать новую идеологию теперь-то, или нет?

– Ту, что твой шеф предлагает? Ведь он вроде бы русский человек, родом из глубинки, с Ярославщины, а православие просто презирает! Ну на что ему эти кришнаиты-то сдались? Это ли не маразм? Да еще и Троцкого возвеличить решил! Ты просто не можешь понять, что это самоубийственно!

– Погоди-ка, Машер! Ведь ты, когда у него на Старой площади-то была, подписалась под программой, ведь так? Что ж теперь-то кулаками машешь?

– Но там написано-то иное! Так, в общих чертах, расплывчато… А скажи-ка мне, Лень, уж не задумали ль, «меченый» с «серым» весь этот бедлам вдвоем? Кто еще-то план сей перестройки-перетряски обсуждал, и где? Ты не знаешь?

– Никто… Гм… и обсуждать не собирается. А зачем? Твой вопрос, Машер, меня удивляет – с каких это пор у нас спрашивали, чего наш народ хочет, а?

– Но Леня, сейчас речь идет о кардинальном повороте, понимаешь? Гм… или я совсем сбрендила? Мне увольняться надо, не могу я больше так!

– Не сходи с ума, Машер! Тебе должно быть ясно, что обратной дороги нет. Ни для кого – даже для такой папенькиной дочки, как ты!

– Понимаю, но…такое мне не под силу. Я доверяю тебе, Лень, по старой памяти, надеюсь, что не выдашь меня. Ведь планы «серого» – просто дикость какая-то! Если их в жизнь проводить, знаешь, что случится? Страна впадет в хаос! Полный разброд в умах… Гм… да что говорить – кошмар какой-то!

– Ты преувеличиваешь, Машер! Ведь для шефа главное – создать основы открытого общества, свободу предпринимателям дать. А иначе-то мы загнием окончательно! Конечно, без потерь и ошибок не обойтись – ведь без них перестройка невозможна! И «патрон» – единственный из всех цековских «бонз», кто взирает на мир не зашоренными «от лапши» глазами. В трезвости его намерений я не сомневаюсь, – так попытался Колобок переубедить Мимозу.

– Но я не представляю, каким образом, например, государственный аэропорт или рудник в частные руки перейдут? Какой «процесс», как выражается наш генсек, гусак надутый, пойдет?! И еще… гм… для тебя, Леня, в первую очередь, не безразлично – что с партией-то будет, ты подумал? Мне-то даже лучше, если КПСС наконец-то в Лету канет, а ты сам-то представляешь, куда денешься, когда ЦК закроют? У тебя что – счет в швейцарском банке? Где гарантии, что волна народного гнева не сметет и тебя в придорожную пыль за компанию с твоим всесильным боссом?!

– Ах, Машерхен, у тебя и фантазии! Может, тебе действительно к психиатру пора?! – с крайним удивлением воскликнул Колобок.

– Эх, Леня-Ленчик, чего-то даже ты, премудрый такой, не просекаешь, увы!

– А именно?! – спросил он с обострившимся вдруг интересом.

– Опасности момента, мой друг! На Западе многие говорят, что СССР развалится, – откровенно сказала она, тяжело вздохнув.

– Ну уж, это сказки, ха-ха! Хотя за предупреждение твое, спасибо, Машерхен! Я подумаю, ну а ты завтра к Юрию Власовичу не желаешь ли еще раз зайти? Ну, если соображения какие новые возникнут – звони! Я всегда готов тебя сопровождать, и не только к шефу… ты же знаешь!

– Нет-нет, что ты, Ленечка, не надо! – ужаснувшись такой перспективе, пролепетала Мими.

В понедельник, встретившись, как обычно, с Алей на Гоголевском бульваре, Маша призналась ей, что твердо решила исчезнуть из Москвы, только не знает еще, каким образом… Странные звонки не дают покоя, но не это главное…

– Ну не станешь же ты заявление «по собственному желанию» подавать – смертный приговор самой себе подписывать?! – взбудоражилась подруга. – Надо, чтоб «комар носа не подточил»! Может, в Озерном скроешься у архимандрита, а? Но ведь туда еще незаметно просочиться нужно, а это…

– Нет-нет, Аленька! Под удар отца Артемия и сестер подставлять? Нет! Буду искать другие пути.

В среду был «неприсутственный» день в институте, и Мария, сломя голову, понеслась в Озерное. В полутемном храме дождавшись отца Артемия, в смятении горько раскаивалась в грехе гордыни и легкомыслии своем…