Под псевдонимом «Мимоза»

– Что закажете сегодня, Мария Силантьевна?

– А сегодня мой гость решает, – сказала Маша, вопросительно взглянув на графа.

Меню элитарного заведения приятно удивило европейского гурмана. И он не преминул начать разговор с обескураживающих для Мимозы комплиментов:

– Вы не поверите, Мари, но мне многие уже завидуют: ведь у нас в газетах пишут, что у могучего партбосса в Москве появилась ученая советница – суперинтеллектуалка, совсем молодая, а? Когда же я кому-либо говорю, что знаком с вами, мне по-настоящему никто и не верит!

– Ах, Вадим Ильич, это явно не про меня! И босса-то я лишь раз один видела – все больше по портретам да по телевизору, – заперечила изумленная Маша.

– Видимо, утечка информации спецслужб, не иначе. Да, жизнь играет нами, Мари! А вообще-то странно, похоже, что вокруг вас какие-то интриги, а? – задумчиво произнес Корф.

– Навряд ли, Вадим Ильич! А я часто вспоминаю, как мы отмечали в Вене праздник Преображения в доме вашей сестры. Кстати, как она и Зина поживают? – поспешила сменить щекотливую тему Мими.

– О, прекрасно, Мари. Вот увидите, как лет через пять в этот праздник 19 августа что-то произойдет. Событие, которое изменит ход истории, – тихо сказал граф, загадочно улыбнувшись.

– Что за событие? Вы заинтриговали меня, Вадим Ильич!

– Пока сам знаю не много, но в Москве что-то начнется и приведет к освобождению России, – таинственным шепотом продолжал Корф, – и вам, Мари, выпала честь посодействовать этому!

– Это каким же образом? Вы говорите загадками, граф! Это что – мистическое пророчество или тщательно разработанный и суперзасекреченный план? – с неподдельным любопытством вопрошала Маша, пытаясь придать тону разговора некоторую вальяжность.

– И то, и другое. Но об этом рано еще говорить. Вас же я хотел бы познакомить кое с кем из наших. Вы не возражаете, если я телефон ваш другу своему дам?

– Лучше бы наоборот, Вадим Ильич! Оставьте мне телефон, когда освобожусь – позвоню вашему другу. Сейчас у меня жуткий цейтнот!

– Конечно, Мари. Я ведь настаивать не вправе, – слегка разочарованно сказал он. И передавая Ивлевой листок с номером, спросил:

– А это правда, Мари, что ваш профессор Нилов со Сталиным общался?

– Не знаю, Вадим Ильич, ведь я с Конрадом Федоровичем редко виделась, и при мне он таких тем не касался. Никогда…

После обеда они прошлись по Гоголевскому бульвару. Граф тоже посетовал на нехватку времени, но усиленно приглашал в Париж и Мюнхен. И проводил, наконец, Мимозу до ворот институтского сквера.

В субботу в полдень за Ивлевой заехал Метельский, и уже через час они въезжали в ворота дачного поселка, укрывшегося в сосновом бору. Между домами разбегались в разные стороны асфальтированные дорожки, вдоль которых торчали высокие фонари.

– Сначала к тебе, Машер, заглянем, посмотришь, что к чему, – предложил Колобок.

Небольшой с виду дом оказался внутри просторным. Обстановка гостиной напоминала номер-люкс провинциальной гостиницы. Однако кабинет с внушительной библиотекой и дорогой массивной мебелью свидетельствовал все же о высоком положении проживавших здесь время от времени партийных функционеров. Впечатляла и огромная кухня с набитым до отказа холодильником, длинной угловой скамьей, огибавшей обширный стол, что явно предназначалось для многолюдных застолий… От всего этого повеяло каким-то тлетворным духом казенного гедонизма… Через два часа зашел Леня-Колобок. И они, пройдя лес по диагонали, приблизились к двухэтажному особняку. Оттуда выскочил охранник, кивнул Леониду, но у Маши попросил пропуск.

– Что, Машер, не нравится тебе здесь? Вы там в вашей Академии к строгим порядкам не приучены, сибариты, – усмехнулся Метельский.

– Не преувеличивай, друг мой! У нас тоже пропуска проверяют. Но не с такими каменными рожами… Гм… здесь все как-то напряженно, атмосфера гнетущая, понимаешь?

В этот момент они входили в кабинет патрона, который пристально взглянув на Машу, жестом отпустил Метельского, и с вежливой иронией полюбопытствовал:

– Слышал, что в Тбилиси туго вам пришлось. Давление, да? А теперь – в порядке?

– Спасибо, Юрий Власович. Теперь о‘кей!

– Переутомились, не иначе? Давайте договоримся сразу – работать без авралов. Если не успеваете – предупреждайте, я ведь тоже человек, пойму, – проявив видимость участия, сказал шеф. – Хотелось бы мне о религии с вами потолковать, вы сами-то как – в Бога верите?

– Да, я в Бога верю, – напрямик ответила Мария.

– Ах вот оно что! По стопам учителя своего знаменитого пошли? В церковь ходите? Поэтому вас и в партию не приняли?! – язвительно улыбнулся он.

– Я и сама в ее ряды не рвалась, Юрий Власович!

– Ясно, значит вы – «контра»? – засмеялся босс.

– Не совсем, Юрий Власович! Просто кое-с чем согласиться не могу. Ну разве не странно: в храм ходить у нас вроде бы можно, а попробуй-ка на самом деле пойди? Сразу изгоем станешь, ведь так?

– Ну, Мария Силантьевна, вы-то уж на изгоя никак не тянете, – усмехнувшись, вставил он.

– Как сказать, Юрий Власович! Интересно, что при Сталине таких беспартийных, как Нилов, в Академию наук допускали. Правда, веры своей не скрывать дозволялось только корифеям, как он или академик Павлов. Ну а теперь-то, не ясно ли, что без религии мораль у нас вообще исчезнет? Не пора ли перевести воспитание на духовные рельсы, а? – тогда и экономика постепенно наладится.

– Не подозревал, что вы так наивны, Мария Силантьевна! А как же приоритет базиса перед надстройкой? Вы что же, фундамент истмата не признаете?

– Не признаю, Юрий Власович! Помните ли, что именно обожаемый вашим Ильичом Лев Толстой, кстати, говорил? Мол, революцию прежде всего надо делать в душе человека!

«Вот наивная идеалистка!» – подумал босс, но не желая «задирать» профессоршу, вслух сказал:

– Слова-то, конечно, красивые, но такого наши люди не поймут. У нас ведь все знают – от голодного добра не жди: сначала желудок – потом мораль!

– Ну материализм-то в мозги народа сколько десятилетий подряд молотком вбивали! Но если б было так, как вы про народ говорите, тогда бы он и войну выиграть не смог.

– А что такое народ, кстати? Я такого понятия не признаю: есть отдельный человек, личность! – вставил «серый кардинал».

– Теперь, правда, другое поколение личностей пришло – потребителей, – съерничала Мими, – и что-то изменить, что-то сдвинуть в их сознании можно разве что через религию и культуру. Или вы, Юрий Власович, считаете, что и менять-то ничего не надо?

– Ну вы уж чересчур на меня нападаете, Мария Силантьевна! Я – материалист, конечно, до мозга костей, и в этом вы мое сознание ничем не перевернете. Хотя в Бога – верю! И Владимир Ильич верил, и даже со своей Надеждой Константиновной венчался. А у Сталина икона в малом кабинете висела, в Кремле, он ночами перед нею молился – втайне от всех. А на Ближней-то даче под аккомпанемент Жданова даже молитвы с соратниками своими распевал.

– Как интересно – я этого не знала! Однако, Юрий Власович, если вы в Бога верите, значит, и в бессмертие души – тоже?

– Вот уж это – полная чушь! В это я поверить никак не могу, уж увольте! А впрочем, – религия – штука тонкая. И нам нужно подготовить к ней людей: мы запустим к нам, к примеру, американских миссионеров – пусть на стадионах выступают, Библию народу бесплатно раздают. А индусы пускай книжки свои кришнаитские на улицах распространяют. Люди заинтересуются, начнут из любопытства читать – так то их сознание раскрепостить можно, а? Кришнаиты очень экзотичны, будем их всячески поддерживать…

«Он из ума выжил, не иначе – это он от невежества своего дикого или..?» – ужаснулась Маша, и глаза ее расширились. Но сдержавшись, спросила:

– Вы действительно так считаете?! А как же наша церковь?

«Вот святоша-то», – подумал он с неприязнью, но вслух проговорил:

– Наша церковь, милая Мария Силантьевна, ни на что не способна – она в Средневековье застряла!