Крах операции «Тени Ямато»

Гитлер. Во-первых, Шпеер, вам должно быть известно, что у них другой календарь. Сейчас у них, кажется, год обезьяны, и их праздники — не христианские. Во-вторых, я могу вам повторить то же, что и Дёницу: вы серьезный инженер, но также плохой политик. Лучше уж занимайтесь своей промышленностью и предоставьте, наконец, нам — вождям нации, самим решать эти проблемы. Изготавливать самолеты-снаряды, как я понимаю, не так просто, а потом еще ведь нужно думать, как их доставлять на место, где они могут быть использованы. Этим самым мы создали бы себе лишь еще одну, совершенно лишнюю проблему и ухудшили бы снабжение вермахта другими видами грозного оружия, а также боеприпасами. Нет, это химера, которую вы должны немедленно и напрочь выбросить из головы. И больше никогда не упоминайте при мне об этом! Продолжайте, Мартин, вести заседание: у нас совершенно нет времени.

Борман. Прошу закругляться, господин гросс-адмирал.

Дёниц. Я, собственно, уже высказался. Но меня тревожит одно тайное сомнение: а не гонимся ли мы за призрачными, я бы сказал, эфемерными выгодами? И не создаем ли мы одновременно возможность для распространения самого на сегодняшний день секретного оружия по всему свету? И не принесет ли в ближайшем будущем нам вреда эта сомнительная, с позволения сказать, благотворительность? Надо не забывать, господа, что к нашим просьбам коллеги обычно относятся более чем прохладно. Вспомните хотя бы колоссальное напряжение вооруженных сил рейха в Сталинградской битве. Ведь Япония так и не вступила тогда в войну с Россией. Я ничего решать не берусь, мой фюрер, но, мне кажется, к этой просьбе нам всем стоит отнестись со всех точек зрения весьма и весьма продуманно!

Борман. Генерал-полковник Альфред Йодль, ваша очередь.

Йодль. Господин рейхслейтер, мне почему-то всегда приходится ждать и ждать, тогда как во времени я особенно ограничен… Должен вам здесь заявить, господа, что, как это ни прискорбно, отдавать техническую документацию японцам придется. В конечном счете они будут лить воду на нашу мельницу, если по-настоящему развернут, производство этого оружия, ибо значительная часть военно-воздушных сил врага с европейского театра военных действий будет отвлечена в Японию. У американцев появятся новые заботы и, более того, я бы сказал, тревожные хлопоты. В защите от стратегических бомбардировщиков Б-17 и Б-29 помочь стране микадо надо обязательно. Короче говоря, я «за», господа.

Борман. Кто еще желает высказаться, господа? Адмирал Руге? Генерал-фельдмаршал Кейтель? Или, может быть, несколько слов скажет рейхсфюрер Гиммлер? Я уже не говорю о том, что в обязательном порядке должен выступить ведущий конструктор доктор Вернер фон Браун. Мы ждем, господа…

Кейтель. Точку зрения армии высказал генерал-полковник Йодль, и я, хоть и плохой политик, однако думаю, что это пойдет нам на пользу. Я имею в виду, конечно, передачу азиатским друзьям по борьбе с нашими общими противниками лишь технической документации. (Бездарный военачальник, салонный шаркун, Кейтель даже в узком кругу гитлеровских генералов снискал презрительную репутацию «домашнего генерал-фельдмаршала». Беспрекословный исполнитель чужой воли, прежде всего, разумеется, Гитлера, он тем не менее всегда старался держать нос по ветру. Будучи по самой своей сути чистейшей воды иезуитом, Кейтель в отношении ко всем вышестоящим всегда бывал чрезвычайно осторожным и собственного мнения старался не иметь.)

Руге. Я присоединяюсь к высказываниям гросс-адмирала Дёница и вряд ли смогу что-либо добавить.

Гиммлер. Заранее согласен с решением фюрера, каково бы оно ни было, так как лучше не скажешь, тем более, что у меня нет тех глубин всесторонней озабоченности интересами рейха, которыми гениально владеет фюрер. (Гиммлер, как, впрочем, и многие другие, ответственность за все важнейшие решения стремился возложить на Гитлера. Более всего он опасался предстать в чьих-то глазах в образе двурушника. Он, как главный тюремщик Германии и оккупированных стран Европы, всегда помнил, во что обошлась личная политическая самостоятельность его бывшему духовному отцу и наставнику Грегору Штрассеру, которого в недалеком прошлом он подвел под расстрел и таким образом окончательно избавился от опасного конкурента.)

Борман. Браво! Прекрасно сказано, рейхсфюрер! А теперь мы послушаем, что скажет нам господин фон Браун.

Браун. Благодарю, господа, за оказанную мне высокую честь на столь ответственном совещании. Однако должен сказать вам, что я нахожусь в некотором замешательстве, видя, что по обсуждаемому нами столь важному вопросу возникли разные, даже противоположные мнения. Мне трудно возражать против тех точек зрения, которые высказали здесь столь уважаемые мною люди. И все же я изложу свое понимание затрагиваемых здесь проблем — не как политик (я им не являюсь), а как физик и инженер.

Предварительные беседы с рейхсмаршалом Герингом и рейхсминистром промышленности господином Шпеером по интересующему нас вопросу, да и ход нынешнего совещания убеждают меня, что мнение о необходимости передачи технической документации на ФАУ-1 становится господствующим.

И тем не менее я беру на себя смелость заявить здесь, мой фюрер, что ФАУ-1 — это вчерашний день секретного оружия Германии. С божьей помощью мне и присутствующим тут моим коллегам удалось поднять технический уровень новейшего секретного оружия, говоря языком математики, на два порядка выше. По разным причинам технологического порядка и боевой эффективности оставлять на вооружении морально устаревшее оружие ФАУ-1 попросту нецелесообразно. Не вдаваясь в технические подробности, могу твердо сказать, что всесокрушающее секретное оружие, названное нами ФАУ-2 (У-2), создаст предпосылки для окончательной победы над врагами Великой Германии. Имею смелость заявить вам, господа, что если сегодня будет принято положительное решение, то мы сможем выделить часть инженерных сил для осуществления возможностей использования ФАУ-1 на азиатском фронте для переработки ракеты в пилотируемый вариант. Это значит, что вести прицеливание они будут с помощью человека — самолета-снаряда, аналогично применяемой японским военно-морским флотом управляемой человеком торпеды типа «Кайтен».

Недавно мне стало известно, что в Берлине находятся представители Японии: физик-теоретик Макато Фукуи и инженер Юкита Судзуки, являющиеся также и представителями японской машиностроительной фирмы «Мицубиси дзюкогё», имеющей в своем активе крупнейшие промышленные предприятия, работающие на оборону. Не отрываясь от собственных дел, мы постараемся дать консультации и рекомендации нашим друзьям по борьбе в целях успешного выполнения предначертаний наших вождей…

Гитлер наклонился к Борману и что-то ему сказал, после чего рейхслейтер встал и объявил: «Господа! Как только мы подкрепимся кофе, с заключительным словом выступит рейхсканцлер Адольф Гитлер. Объявляется перерыв на сорок минут». К заключительной фазе совещания собрались все вовремя.

Адъютанты Гитлера, вышколенные до автоматизма, всегда появлялись внезапно. Это их свойство было своего рода фирменным знаком. Второй адъютант Гитлера обер-штурмбаннфюрер Шмундт в этом смысле исключения не составлял. Явившись неизвестно откуда, он торжественно изрек: «Господа! Через минуту подойдут фюрер и рейхслейтер Борман. Будьте готовы!»

Ровно через минуту Гитлер, а вслед за ним и Борман, с папкой в руках заняли свои места в торце крытого сукном громадного стола.

Неуместная мысль о чем-то противном и нелепом возникла внезапно в голове давно уже чувствовавшего усталость Шелленберга. «Все это, — подумал он, — здорово похоже на дешевое ночное кабаре, где отсутствие артистичности у выступающих на узеньких подмостках компенсируется усилением звука при помощи механических средств и обнаженностью красоток весьма сомнительного возраста… И этот дурак Шмундт… Конферансье, да и только!..»

Вместе со Шпеером Шелленберг был одним из немногих среди гитлеровского окружения аристократов, имевших прекрасное образование, полученное в стенах престижного университета. Поэтому ой, находясь среди всех этих недоучек и выскочек, всегда испытывал чувство некоторой брезгливости.