Умри со мной

«Марк, это Фиона. Наверно, мне не следовало звонить, но… я просто хотела, чтобы ты знал: я порвала с Мюрреем». Говорила она неуверенно, мягко. После долгой паузы добавила: «Может, встретимся, выпьем? Перезвони. Если ты, конечно, хочешь. Надеюсь, что да».

Последний раз он видел Фиону и говорил с ней в палатке экспертов у канала, стоя рядом с трупом Иоланды. Тогда он счел, что между ними все кончено, и начал привыкать к мысли — оно и к лучшему. Фиона не подходит ему. Не та она женщина, какая ему нужна. Вот только легче ему не становилось. Ее звонок снова пробудил желание видеть ее, быть с ней. Не в первый раз Марк почувствовал, что бессилен сдержать себя, он, конечно же, рано или поздно ей позвонит.

Но пока Марк отключил телефон и повернулся к Сэм. Та наконец-то вышла из машины с сумочкой в руках, хлопнула дверцей, и он повел ее к маленькой калитке кованого железа, ведущей к дому Николетты.

— Заранее приношу извинения за беспорядок в доме, — сказал он, придерживая калитку.

— Да ладно тебе!

— Сейчас сама увидишь. Карло три годика, Анне — пять. В доме вечный бардак. Николетте наплевать, а мой зять Джон не обращает на это внимания из принципиальных соображений — ради сохранения мира.

— Мне не привыкать.

— А, да. Я и забыл. Но такого ты еще не видела. Будь предельно внимательна, когда будешь садиться, не то обязательно приземлишься на что-нибудь острое или липкое.

Когда он потянулся к звонку, Донован легонько тронула его за руку. Тарталья обернулся.

— Не знаю, справлюсь ли я со своей ролью.

— Послушай, если тебе совсем уж неохота, мы можем не пойти. Я скажу Николетте, что ты заболела… Что-нибудь в этом роде… После всего, что случилось, она не удивится.

Донован покачала головой:

— Я не это имела в виду. Мне очень приятно сходить с тобой в гости. Да и отвлечься от постоянных дум было бы неплохо. Я очень благодарна тебе за приглашение. Просто… мне никогда раньше не приходилось изображать чью-то подружку.

Тарталья смотрел на нее с улыбкой:

— И я тебя благодарю — заранее за старания. И ведь я — не «кто-то», я спас тебе жизнь. А значит, для тебя я — особенный человек.

Он опять подшучивал над случившимся.

Сэм не рассердилась. Она передернула плечами, словно для нее эпизод с Залески уже не имел ровно никакого значения, а Тарталья приобнял девушку, притянул к себе и ласково погладил по плечу:

— Я тебя очень люблю, Сэм. Да ты и сама, наверное, знаешь.

Донован подняла на него глаза и в первый раз за долгое время улыбнулась:

— Знаю. Твое отношение очень много для меня значит.

— Я так испугался, что потеряю тебя там.

— И чуть не потерял.

— Ну так как? — Тарталья наклонился и чмокнул ее в макушку. — Готова? Уверена, что справишься?

Сэм кивнула, и он взял ее за руку:

— Прекрасно! Тогда — вперед!

37

Адам Залески с сумкой в руке спустился по трапу маленького самолета на летное поле, и его накрыла волна удушающей жары и влажности. Даже через темные очки небо смотрелось пронзительно-синим; нигде ни намека на облачко. Адам помахал на прощание пилоту и пошел следом за двумя другими пассажирами к обшарпанному зданию аэропорта, которое стояло на другом конце короткой взлетно-посадочной полосы. Вдоль полосы паслось стадо странных на вид, тощих животин, они ощипывали пыльный кустарник у обочины. Ничто здесь не напоминало далекий западный мир. Даже воздух пах по-другому. Адаму хотелось припуститься бегом, скакать и прыгать, веселиться от всей души. Он свободен! Ему все сошло с рук.

По пути он купил английскую газету и прочитал, что Донован и Тарталью в последний момент спасли — единственное, отчего у него на душе скребли кошки, и он бесился всякий раз, когда вспоминал про это. Надо же так промахнуться! Нужно было их самих облить бензином, не только дом. Ладно, над пролитым молоком горюй не горюй — проку ноль. Его-то теперь не найдут. Газетная фотография не поможет узнать Адама в загорелом блондине со светлой бородкой. Если уж на то пошло, сейчас он скорее похож на Дэвида Бекхэма. Только глаза другого цвета. Да и находится он вне досягаемости английских газет.

Он вновь представил лицо Сэм, покоящееся у него на плече, когда он нес девку вниз, чтобы бросить рядом с Тартальей: на губах алая помада, ярко рдеющие пятна румян на щеках. И запах, приторный запах духов. Адам одел Сэм в платье своей бабки, то, темно-синего шелка с кремовым узором, ее любимое. Сэм была такая тощая, что платье некрасиво скручивалось на ней, и ему пришлось обвязать два раза на талии пояс, чтобы придать ей пристойный вид. Сэм… Н-да, единственный прокол в ряду его тщательно продуманных сценариев. Адам вспомнил, как она сидела рядом с ним на диване, мямлила что-то с полузакрытыми глазами, изо всех сил старалась сохранить сознание, нелепо, жалко оговариваясь.

«Почему?» — спросила она тогда.

Почему? Почему? Почему? Вопрос до сих пор терзал его, отдавался в ушах, как когда-то вопли бабки. Хотя бабку он давно уже не видел, ее голос по-прежнему преследовал его, хныкал и стенал, словно голос проклятого баньши. Адам и сам бы хотел ответить на этот вопрос, чтобы заставить старую ведьму умолкнуть раз и навсегда, затолкать морщинистую шлюху обратно в ее могилу — заодно со всеми остальными. Почему человек совершает что-то? Почему? Потому, что ему так хочется! Вот почему, тупая корова! Сумасшедшая старая сука! Потому, что он может это совершить, вот почему!

Малышка Сэм — единственная, кому удалось от него ускользнуть. На болвана-полицейского ему плевать. Он — ничто. Но вот Сэм! Удрала! Эта мысль терзала его, и в конце концов Адам потерял покой — просто жаждал прикончить Донован. Да, он заслужил хороший нагоняй и суровые удары по костяшкам пальцев. После Иоланды ему следовало завязать. И тут подвернулась эта маленькая шлюшка! Она сама напрашивалась, преподносила себя на блюдечке — несчастная жалкая потаскушка! Было бы невежливо ей отказать, хотя ему это дорого обошлось. Впрочем, у полиции все равно нет никаких улик, привязывающих его к остальным убийствам. Никаких следов. И пошли-ка они все на хрен!.. До чего ж обидно и больно, что девка уцелела. Примется теперь трепать языком, рассказывать басни! Донован — его неспетая песня.

Залески никак не мог избавиться от Сэм: от ее лица, голоса, запаха… Этого гнуснейшего запаха гардений из старого бабкина флакона. Девчонка провоцирует его, зло насмехается над ним… Та, которой удалось удрать. Но — ненадолго. Шагая по короткой взлетной полосе, Адам пообещал себе: он разыщет ее. Обязательно. И очень скоро. И тогда заставит маленькую сучку горько пожалеть о том дне, когда она впервые отведала польской водки!