Гурман. Воспитание вкуса

Кортеж Антонио Медичи, растянувшийся на добрую половину лье, встречали немногочисленные слуги, выстроившиеся перед виллой и беспрестанно кланявшиеся, пока архиепископ, поддерживаемый со всех сторон слугами, не был снят с коляски и перенесен со всеми предосторожностями внутрь дома. Антуан соскочил было следом за ним, но ноги его подкосились, голова закружилась, в глазах заплясали круги, и он замертво повалился на посыпанную песком дорожку. Подскочивший Люка подхватил тело и на вытянутых руках, расталкивая столпившихся слуг, понес Антуана следом за прадедом в дом.

– Скорее! – кричал он. – Дайте воды! Принесите воды!

Вскоре стараниями подбежавшего на крик личного доктора сеньора Антуан пришел в себя.

– Это голодный обморок, – констатировал пожилой доктор, убирая носовой платок, смоченный нюхательной солью. – Пациент гораздо хуже, чем я ожидал, – сказал он, оборачиваясь к подвезенному в кресле на колесах архиепископу. – Нужно применить радикальное средство.

Старик протянул руку, похожую на лапу хищной птицы, и с неожиданной лаской погладил правнука по ладони.

– Не бойся, милое дитя, все будет хорошо. Мы знаем, что с тобой. Дед Джузеппе, – кивнул он на пожилого доктора, – лечил моего деда, у которого были такие же особенности организма. Он тоже был бризерианцем. – Старик помолчал, а затем загадочным тоном добавил: – И он тоже постепенно перешел на самую изысканную пищу.

Пожилой доктор посмотрел на сеньора, покачал головой и, ничего не сказав, вышел из комнаты, куда положили в спешном порядке Антуана. Архиепископ приказал слуге неотлучно находиться при правнуке и исполнять все пожелания его телохранителя Мясника и выехал на кресле-коляске следом за доктором. Антуан, утомленный путешествием, закрыл глаза и мгновенно заснул. Люка пристроился у дверей и тоже задремал, изредка пробуждаясь и тревожно прислушиваясь к дыханию маленького господина. Изредка до его чуткого уха доносились обрывки разговора слуг, которые обсуждали, почему сеньор Антонио, как только приехал на виллу, сразу же отправил обратно весь свой многочисленный кортеж, а также отпустил на выходной всех слуг, находившихся на вилле.

Наступил вечер. В южных странах темнеет быстро, поэтому Мясник, проснувшись, был весьма удивлен окружавшей его темнотой. С кровати доносилось ровное дыхание спавшего Антуана. Дверь бесшумно отворилась, и на пороге показался силуэт давешнего слуги, которому было поручено исполнять пожелания гостей. Тихим голосом, боясь нарушить покой маленького господина, он сказал Мяснику, что сеньор велел передать, что все готово к лечению юного маркиза и, как только тот проснется, его необходимо будет перенести в дальний зал виллы. Люка кивнул головой, давая понять, что исполнит все в точности.

Небольшой зал, в который Люка внес проснувшегося и отдохнувшего маленького господина, поразил Антуана великолепными фресками, украшавшими потолок и стены. Изображенные на них сцены времен Возрождения вполне соответствовали представлению рода Медичи о райском местечке. Златокудрые бесполые ангелы, Богоматерь с младенцем на руках, осеняющим крестным знамением с потолка собравшихся в зале архиепископа Тосканского, доктора и неизменного пожилого слугу Антонио Медичи, того самого, который доложил сеньору о приходе Антуана и Мясника. Живительными здесь были в почтении склонившиеся у колыбели Иисуса благообразные волхвы, одетые в мантии волшебников, с магическими атрибутами: жезлами, звездными остроконечными шапками и четками в виде человеческих черепов. Художник явно дал волю своей бурной фантазии, изображая их более походившими на чародеев, чем на пастухов, как это требовал канонизированный библейский сюжет.

Пока Антуан, посаженный Мясником в кресло, рассматривал фрески, доктор, получив знак от архиепископа, отошел за ширму, стоящую в конце зала у стеклянных дверей, которые выходили в сад, и вывел оттуда под руку милую девушку. Юное создание, своей свежестью напоминавшее весеннюю зелень, только-только распустившуюся за дверями зала, покорно следовало за доктором к старику и юноше, сидевшим посреди зала со слугами подле себя. Было заметно, что девушка чем-то сильно опьянена, так как она почти не ориентировалась в пространстве, даже глаза ее, полузакрытые веками, закатились, показывая присутствующим ослепительно яркие белки, какие бывают только у жгучих брюнеток. Когда доктор и девушка подошли и стали перед архиепископом, тот придирчиво осмотрел ее, буравя глазами и оценивая светлую шелковистую кожу на руках и шее, молодое лицо без единой складки и свежесть, свойственную лишь юности и недоступную столетним старцам.

Слуга сеньора Антонио уже успел подставить девушке кресло, в которое она по настоянию доктора села, устроив обе руки на грациозно изогнутых подлокотниках.

– Вот, дитя мое, – обратился архиепископ к Антуану, – твое лекарство. Я купил эту юную девицу у ее нищей полуголодной семьи, пообещав сделать из нее хорошую мастерицу-белошвейку при условии, что она является девственницей. В чем Джузеппе сейчас и должен еще раз убедиться. Прошу вас, доктор.

Хриплые слова старика гулко прозвучали в пустоте зала, отталкиваясь от необычных волхвов и разносясь эхом. Пламя свечей заколебалось, когда пожилой доктор откинул юбку и внимательно осмотрел девушку.

– Вообще-то это предрассудки, что должна быть именно девственница, – доверительно прошептал двоюродный прадед Антуану. – Запомни, если под рукой не окажется девственницы, сойдет любая девица, лишь бы она была молодой и здоровой. Здоровье и молодость – вот зарок долголетия, так ведь, доктор?

Старик закудахтал над собственной шуткой. Доктор повернулся к нему и сдержанно кивнул головой, не то соглашаясь с шутливым замечанием, не то подтверждая, что девушка на самом деле является девственницей. Он отошел и начал разбирать на небольшом подносе хирургические инструменты.

– Правда, юноши тоже подойдут. Да и молодые мужчины тоже. Но это уже, как говорят у вас во Франции, моветон. Запомни, Антонио, – вновь обратился старик к правнуку, внимательно следившему за происходящим. – Мы с тобой исключительные. Мы – Медичи. Мы – обладатели тонкого вкуса, поэтому наши желания тоже являются исключительными. Как говорили древние, Avis rara, редкая птица. Приступайте, доктор, – распорядился архиепископ.

Доктор Джузеппе подошел к девушке, находившейся в трансе и не воспринимавшей окружающий ее мир, и взялся за локтевой сгиб ее хорошенькой руки.

– Что с ней? – спросил Антуан.

– Гипноз, – ответил доктор, делая аккуратный надрез скальпелем вены, предварительно перетянутой сверху руки тряпицей. – Если нет возможности гипнотизировать, тогда жертву можно опоить вином либо усыпить дурманящими средствами, вроде выжимки белладонны.

– О чем он говорит? – спросил Антуан прадеда.

– Он тебя учит. Запоминай.

Пожилой слуга архиепископа поднес к разрезу на руке девицы хрустальный бокал. Доктор размотал тряпицу, и в бокал хлынула густая кровь. Даже с такого расстояния Антуан почувствовал ее терпкий вкус. Все тело его затрепетало от желания. Бокал меж тем медленно наполнился, и слуга с поклоном подал его Антонио Медичи.

– Твое здоровье, мой милый Антуан. – Архиепископ чопорно приподнял бокал. – Кровь девственниц – вино стариков.

Он в несколько приемов осушил бокал.

– Это и есть секрет моего долголетия, – доверительно сказал он Антуану.

– Это и есть ваше лекарство, маркиз, – вторил ему пожилой доктор, саморучно наливая второй бокал для маленького господина.

Антуан дрожащими руками поднес бокал с заветной жидкостью к губам и стал медленно прогонять терпкую кровь по языку, словно смакуя особо ценное вино, и осторожно глотать смешанный с собственной слюной напиток. Когда-то он уже пил человеческую кровь и поэтому помнил, какая она вязкая и что ее необходимо смешивать во рту. Будто огненный шар упал Антуану в желудок, обжигая внутренности и наполняя плоть огнем. Маленький маркиз чувствовал, как его кровь забегала по венам и сосудам с удвоенной скоростью, наливая тело силой и здоровьем.