Умри со мной

— Записку оставила?

— Нет. Но в ее смерти они не увидели ничего подозрительного и после, похоже, весьма поверхностного осмотра нижнего этажа охрану сняли.

— Сняли? — переспросил Тарталья, резко тормознув посреди дорожки и поворачиваясь к Сэм.

— Боюсь, что да. Как я поняла, на полицию начали давить викарий и местные власти. Они потребовали открыть церковь для крестин.

Покачав головой, Тарталья двинулся дальше, Донован поспевала рядом. Ставить кордон для охраны места преступления на 24 часа в сутки — дело дорогое, и при вполне обычной нехватке средств и людских ресурсов такое случалось не впервые.

— А что заставило парней из Илинга переменить мнение?

— Как только церковь помыли и открыли для прихожан, вдруг, ниоткуда, материализовалась свидетельница и заявила: она видела, как девушка входила в церковь часа за два до того, как было обнаружено ее тело, и не одна, а с мужчиной. Тут у кого-то достало ума запросить полный анализ на токсикологию, а когда пришел отчет, возникла паника. В крови девушки обнаружили следы алкоголя и ГГБ. [1]

— ГГБ? Ее что, изнасиловали?

— По словам инспектора Даффи, нет. Место преступления тут же оцепили снова, и на этот раз ребята из ГОМП [2]скрупулезно исследовали все уголки церкви. Ее успели прибрать, но так, по верхам, так что следы уничтожили не до конца.

— Что ж, будем благодарны и за малые милости, — заметил Тарталья и опять остановился. Ему хотелось оглядеть церковный двор и сориентироваться.

Тесно, почти вплотную друг к другу шли могилы, и казалось, двор вымощен ими, лишь кое-где пробивались стебельки травы. Могильные плиты жестоко изъедены временем и непогодой, большинство надписей едва читается. Очевидно, здесь уже много лет никого не хоронят. Тарталья вытянул сигарету из красной пачки «Мальборо» и повернулся спиной к ветру, чтобы закурить. Солнце скользнуло по его лицу теплым лучом.

— А девушка местная? — осведомился он, глубоко затягиваясь и наблюдая, как поднимается в холодном воздухе дым.

— Нет. Из Стрэтема. Никто понятия не имеет, с чего это она вдруг здесь очутилась.

— Расскажи-ка мне про свидетельницу.

— Я только что встречалась с ней. Имя — миссис Брук. Ей уже под семьдесят, может, чуть больше. Живет за две улицы отсюда. И пусть тебя не вводит в заблуждение ее возраст, — прибавила Донован, заметив скептическое выражение у него на лице. — Раньше она работала агентом по закупке модных дамских нарядов для универмага «Селфриджес», и у нее острый глаз на детали. Мне она показалась свидетелем вполне надежным.

Он улыбнулся:

— О'кей. Верю тебе на слово. В какое время все случилось?

— Сразу после четырех дня. Миссис Брук отправилась в гости к приятельнице на чай и сидела на остановке через дорогу, ждала автобуса.

Обернувшись, Тарталья увидел старомодную автобусную остановку ярдах в двадцати от ворот церкви, частично закрытую рядами могильных памятников и древним тисом.

— По словам миссис Брук, Джемма пришла с той стороны, — продолжила Донован, указывая через его плечо налево. — А там как раз станция метро, так что мы предположили, на метро девушка и приехала в Илинг. Джемма перешла дорогу и поднялась по ступеням на церковный двор. А когда миссис Брук в следующий раз оглянулась, девушка целовалась с парнем вон там, перед входом в церковь. Миссис Брук сказала, что была немного шокирована: Джемма по виду совсем юная. А мужчина гораздо старше ее. Потом они вместе вошли в церковь.

— И миссис Брук видела все с того места, где сидела?

— Так она утверждает.

Тарталья прошел по дорожке к церковному входу и оглянулся:

— Тут они, по ее словам, стояли?

— Верно.

Он посмотрел через церковный двор на дорогу. В четыре пополудни, скорее всего, уже смеркалось, но обзор с автобусной остановки оставался еще довольно четким, и он удостоверился, что миссис Брук действительно могла оттуда видеть все.

— Сколько лет, по ее прикидкам, мужчине? — затянувшись сигаретой, спросил Тарталья.

— Ей показалось, лет тридцать с хорошим хвостиком, а может, уже и за сорок, однако утверждать она не берется. А еще — он был гораздо выше Джеммы, ему пришлось наклониться, чтобы поцеловать ее. Хотя, если учесть, что ростом Джемма была примерно с меня, это еще не показатель, — улыбнулась Донован. Ее рост чуть-чуть превышал пять футов, чем она отчего-то очень гордилась.

Тарталья в очередной раз оглянулся на автобусную остановку. Даже в это время дня внутри павильончика уже сгустились тени. С того места, где он стоял, было почти невозможно разглядеть, есть ли кто под навесом. Скорее всего, Джемма и ее дружок и не подозревали, что за ними наблюдают… Или им это было без разницы.

— Описание мужчины у нас есть?

— Белый, с темными волосами, одет не то в темный плащ, не то в куртку. Джемму он, по-видимому, ждал на церковном дворе, потому что миссис Брук не видела, как он пришел.

— А как уходил, она видела?

Донован покачала головой:

— Через несколько минут подошел автобус и она уехала. Она и думать забыла обо всем этом, но тут прочитала листовку полиции с обращением к возможным свидетелям. Пока что объявилась только она одна.

— Что сумели нарыть эксперты?

— На церковном дворе нашлись использованные кондомы, грязные бумажки да сигаретные окурки. Но погоди возбуждаться. Весь этот хлам — старье.

— Ничего удивительного, при такой-то погоде!

— Вот уж не подумала бы, что холодная погода охраняет человека от падения в бездну порока, — иронически хмыкнула Донован. — Мне она грозит исключительно простудой. Давай войдем наконец!

Тарталья кивнул. Смяв сигарету, он толкнул створку тяжелой, обшитой панелями двери. Донован проскользнула у него под рукой.

Внутри церковь с ее высоким сводчатым потолком напоминала амбар. Лившийся через узорчатые витражные окна свет отбрасывал калейдоскоп цветных узоров на стены и черно-белый мраморный пол. Холод тут стоял почти такой же, как на улице, а во влажном воздухе висел неприятный кисловато-затхлый запах. Тут все гниет и разлагается, подумал Тарталья. Запах заброшенности и скаредности. Как и во многих других английских храмах, признаки современности отсутствуют, здесь все дышит стариной: потускнели медные детали, истерты и уже расползаются вышитые подушечки для коленопреклонения, мемориальные таблички, прикрепленные к стенам, чтят память людей давным-давно умерших и забытых.

Хотя родившийся в Эдинбурге Тарталья воспитывался католиком, свою католическую веру он порядком подрастерял и бессонницей от этого, честно говоря, не маялся. Но в церквах его молодости, помнилось ему, царила атмосфера теплоты и уюта. Их посещало много народу, их любили, они были неотъемлемой частью жизни семьи и квартала — словом, католические храмы совсем не похожи на церковь Святого Себастьяна. Сам он последний раз заходил в церковь не меньше года назад. Его сестра Николетта затащила тогда Тарталью на воскресную мессу в итальянскую церковь Святого Петра в Клеркенуэлле перед одним из тех длинных утомительных обедов, которые она обожала устраивать для всей семьи и многочисленных друзей. В той церкви было нарядно и оживленно: воздух напоен благовонием ладана, посверкивали ряды хрустальных люстр, металлическая отделка всюду отполирована так, что глаза слепило, все деревянные поверхности натерты воском и блестели, а скамьи заполнены прихожанами, разодетыми в лучшие воскресные одежки. Настоящее пиршество форм и красок! А после службы сотни прихожан группками сбивались на тротуаре перед церковью — сплетничали, общались. Заходили вместе в какой-нибудь из многочисленных местных баров или кафе угоститься эспрессо или граппой. Оглядывая убогий, унылый интерьер церкви Святого Себастьяна, Тарталья никак не мог представить себе тут подобной картины. Церковь явно редко посещают, она такая неухоженная. Печальное и одинокое место для смерти юной девушки.