Убить Зверстра

Во-первых, непонятно, чем он взял Ясеневу. Да, представьте, при всем при том! Она тоже оч-чень незаурядный человек, так еще же и красавица. Пусть он умоется рядом с нею! А энергия, предприимчивость? — это же просто не каждому мужику такое богатство дано. Ого-го, знали б вы, как она тогда крутилась! Где силы брала? А во-вторых, когда? Когда это произошло? Почему, когда он был здесь, я ничегошеньки не замечала? Ну, приходил, отчитывался о работе (Ясенева была его шефиней, некоторым образом), делился творческими планами — прямо на ходу импровизировал, что-то возражал на замечания о его произведениях, строил прожекты на дальнейшую совместную работу — и ведь точно же заливал, гадюка! Бегал к ее мужу за гонорарами и зарплатой.

Змей, аспид! Вполз в душу, а теперь и сам мается. Так ему и надо!

Павлу Семеновичу Ясеневу иногда говорят, что, мол, как это Дарья Петровна любит этого конъюнктурщика, бездарь, выскочку и проходимца. А он только улыбается:

— Неправда, моя жена не станет хорошо относиться к недостойному человеку. Он талантлив.

— Он паразитирует на литературе. Этим нельзя торговать. Это — святое! — горячился кто-нибудь из рядовых гениев.

— У него свой жанр и свои читатели. Его многие любят, не только Дарья Петровна.

— Его любят невзыскательные люди. Почему она уподобляется им?

— Для измерения взыскательности нет эталона. В его произведениях отсутствуют жестокость, насилие, кровь. Его книги несут заряд добра и справедливости, они информативны, динамичны по сюжету. Его любит молодежь. Разве плохо, что новое поколение воспитывается на такой литературе?

— Он не умеет создавать образы, его герои отличаются только именами, и то блеклыми.

— Ну и что? Дарья Петровна поначалу упрекала его за то же самое, пока не убедилась, что ему это и не надо. Таков его метод. У него главные герои не люди, а идеи. Люди лишь их носители. Его задача — увлечь читателя системой своих ценностей, заложив ее в события и поступки. И он ее успешно решает без образов.

Последний аргумент всегда был как удар ниже пояса:

— Она любит его не только как писателя!

— Со своей любовью она в состоянии разобраться сама. Что вы так волнуетесь?

На этом полемика о творчестве нашего кумира и об отношении к нему лично Ясеневой обычно заканчивается. А я вот думаю, за что ему так много дано? В то время как бедная девушка (это я о себе) не может элементарно выйти замуж. У меня тоже есть свой кумир, но он официант, временно работающий билетером в трамвае. Так что о нем не будем.

Первый вопрос, который мне задали в «Транспортной газете», был: почему пришла я, а не Ясенева.

— Она уже четыре года одна никуда не ходит! Как будто вы не знаете, — с возмущением дерзила я Лукину, пока он выходил из-за стола и направлялся ко мне для рукопожатия.

— Почему же она не пришла не одна? — в тоне оставалась благорасположенность, несмотря на мою резковатость.

Милый вопрос, не находите? Пришлось сдаваться.

— Она болеет.

— Где?

— Болеет, говорю, — не поняла я.

— На самарском курорте? — видоизменил он вопрос.

— Ой, вы меня уморили! Какой же это курорт, если у нее все вены синие. Гоголева завела медсестру-садистку, которая, по-моему, именно на Дарье Петровне отрабатывает новый метод мимовенных (в смысле вневенных) инъекций. Если так дальше пойдет, я планирую ее убить.

— О! Какая кровожадная, — произнес он из вежливости, погружаясь в чтение новых стихов Ясеневой.

В кабинет вошла Светлана, секретарша Лукина, единственная женщина в коллективе редакции: Лукин — женоненавистник, и не скрывает этого. В свое время он и Ясеневу отказался взять на работу. Нормально? Стихи ее любит, регулярно печатает, с восторгом говорит о хвалебных отзывах читателей. А на работу не взял. И она с ним дружит. Когда вокруг меня так много непонятного, я чувствую себя еще совсем школьницей. Хотя, что тут понимать? Поговаривают, что он в женщинах видит своих соперниц. Очень может быть. Действительно, зачем Ясеневой такой шеф?

Света включила чайник и выставила из шкафа чай и сладости. Значит, будет беседа. у меня попытаются что-то выудить. Я приняла сторожевую стойку.

— Отлично! — на каждом листике Митрофан Васильевич наложил резолюцию «В печать». — Передайте Дарье Петровне, что мы все берем, поставим в ближайший номер, сделаем авторскую подборку. А ты привези завтра ее фотографию. Есть новая?

— Найду.

— Красивая женщина, но катастрофически нефотогенична, — ворчал он, разливая чай. — Бери, согрейся с морозца, — он пододвинул ко мне коробку с конфетами «Вишня в шоколаде». Не могут придумать путного названия. Вот наш звездный мальчик умеет придумывать названия для своих романов — закачаешься!

— Как поживает наш звездный мальчик? — невинно поинтересовался Лукин, словно прочитал мои мысли.

Поразительно, до чего же много экстрасенсов развелось в это смутное время. Я думала, они все шарлатаны, а этот, поди ты, в самом деле стал телепатом.

— Заканчивает очередной шедевр, в марте сдает.

— Шеде-евр… — передразнил меня собеседник. — Ты-то хоть что-нибудь из его книг читала?

— Не читала. А зачем мне?

— Так вот прочти сначала, а потом иронию разводи. Очень умная, — добавил он совершенно уместное замечание.

— Не могу же я все на свете перечитать. Слова сказать нельзя, — мне, правда, стало обидно: вот о погоде говорят все, особенно, конечно, англичане. А разве они поголовно синоптики?

— Так что он пишет? Из земного?

— Не-а, — глотая чай, произнесла я. — Продолжение космической эпопеи о какой-то триаде.

— Он же там все взял!

— Откуда я знаю? Дарья Петровна сказала.

— Неужели еще что-то найдет? — Лукин покрутил головой. — Фамилия у него хорошая. Вполне соответствует. По части фантазии ему нет равных. Ты не думай, что я преувеличиваю, — спохватился Лукин. — Все так и есть. Да-а… — вздохнул он.

Лукин тоже любил нашего звездного мальчика, хотя и сам его всего не читал, зря только на меня нападал. Ой, не знаю! Кажись, в отношении этой любви у Митрофана Васильевича шансов на взаимность не было. Или потому, что он старше Грозового? Свят-свят-свят! Придет же такое в голову, Дарья бы оторвала мне ее за эти мысли.

Мы еще недолго поговорили о погоде, что в этом году нет снега, обещают раннюю весну, ждут народных волнений и конца света. И я ушла, не дождавшись «разведки чаеванием». А может, он и вызнал то, что хотел?

6

воспоминания приходят, когда их еще совсем не ждешь, как предвестники завершения. Так придумано не нами. Сначала человек мается неясными желаниями, томится и не находит места. Потом эта маета определяется в жажду чего-то конкретного и начинается период мечтаний, еще пустых, еще без прорисовавшихся намерений.

Мечтания заполняют минуты перед сном. Они расцвечивают скучную, однообразную действительность будней. Никогда не выливаясь в сны, они легко забываются днем, снова до того часа, когда черта времени подведет итоги еще одного оборота земли и пока под небесами не установится относительный покой — тоненькая прослойка между бодрствованием и ночным отдыхом.

Бывает, что мечты тихо истаивают, а на смену им приходят новые, такие же бесплодные, и снова все повторяется по кругу. Все зависит от характера человека.

Но случается, что они закипают, наполняются страстью, закручивают внутри приводную пружину побуждений, доводят ее до предела. И эта пружина, раскручиваясь в обратную сторону, гонит человека на поиски методов к их осуществлению. Если это осознанный процесс, то после этого начинается новый этап — борьба за воплощение когда-то конкретизировавшихся желаний. Наступает черед поступков, собственно и составляющих канву жизни. В них заключено все: мораль, ценности, пустые и содержательные судьбы, идеология и след, оставляемый нами для потомков.

Но как только спонтанно приходят воспоминания, без умысла и желания оглянуться и что-то проанализировать, то — все! Подводите черту, ребята.