Шоковая волна

Судя по времени, сигнал тревоги поднял кто-то из обслуживающего персонала, пришедший первым на работу. Я отправилась на поиски запасного входа. Парень с велосипедом догнал меня. Он сразу догадался, что я ищу, и вызвался показать мне боковую дверь. Поставив свой велосипед под уличным фонарем, он прикрепил его цепью с замком.

— Вы студент факультета естественных наук? — спросила я.

— Младший преподаватель факультета гуманитарных наук, или того, что от них осталось.

Мы спустились до крутому скату к входу в подвальный этаж. Над дверью висел фонарь. Мой спутник при ярком свете фонаря оказался старше, чем я оценила при первом взгляде. Борода у него была ярко рыжая. Он подергал дверь за ручку: заперто. Тогда он нажал кнопку звонка.

— Меня зовут Гиллспи, — представился он. — Но все зовут меня Гилли.

— Кэтрин Осборн, — ответила я.

— Мне кажется, я вас знаю.

Я не считала, что была так уж знаменита, чтобы меня узнавали на улице, но прежде чем мой новый знакомый успел объяснить мне, откуда он меня знает, дверь отворилась и на пороге появился человек в белом комбинезоне. Гиллспи поднял два пальца, произнес слово «Мир», затем спросил: — Что здесь происходит, Олли?

— Я бы больше не делал этого, Гилли, — медленно произнес человек в комбинезоне. — А то тебя ждут неприятности.

— Можем мы войти? — спросил Гилли.

— Это им не понравится. — Олли кивнул годовой в сторону полицейских.

— Плевать мне на них, — ответил Гилли.

Олли покачал головой.

— Я не могу впустить тебя. Произошло нечто скверное там, наверху. Ночью в своем кабинете был убит профессор Ловенталь.

— О-о-о! — вырвалось как стон у Гилли. Он казался потрясенным.

Я спросила его, знал ли он профессора. Гилли утвердительно кивнул.

— Мы с его сыном вместе руководили Театром искусств.

Не знаю, что удивило меня больше — внезапная смерть профессора или то, что у него был сын.

— Мне очень жаль, Гилли, — сочувственно сказал человек в комбинезоне, когда тот отвернулся.

Гилли как бы в благодарность за отзывчивость снова поднял руку с растопыренными пальцами в виде буквы «V», и, не глядя ни на кого, спросил: — Когда это произошло, Олли?

— Я знаю только, что вчера в десять пятнадцать вечера он отметил свой уход в журнале.

Я слышала, как за нашими спинами захлопнулась дверь, но едва мы успели сделать несколько шагов, как она опять открылась, и какой-то человек громко окликнул моего спутника: — Гилли! Что ты замышляешь?

Мы снова вернулись. В голубом полицейском шлеме отражался свет фонаря над дверью.

— Я ничего не знаю, кроме того, что мне только что сказал Олли. Помощник начальника полиции Эверетт, это мисс Осборн из «Субботнего журнала», — представил он нас друг другу.

— Помощник по особым поручениям, — поправил его Эверетт. — Есть просто помощники и есть помощники по особым делам. Вам что-то было нужно в этом здании, раз вы решили зайти в него с черного хода? — Этот крупный круглолицый начальник старается казаться воплощением полицейской суровости, подумала я, и вмешалась:

— Это моя вина. Я хотела войти сюда как представитель прессы.

— Через какой-нибудь час шериф сделает заявление. Мы пригласим вас, мэм, наверх в зал, если вы нам понадобитесь.

— Ладно, Эв. Мы все поняли. Послушайте, помощник по особым делам, вы знаете студента физфака по имени Александр Йегер? Вам не мешало бы побеседовать с ним. Он и его друзья вчера вечером часов в десять встречались с профессором. Им понадобился его кабинет для какого-то собрания. Но тот им отказал.

— Кто-то, однако, воспользовался его кабинетом, Гилли, и прошелся по нему с силой урагана. А по пути размозжил профессору голову статуэткой, стоявшей у него на столе. Ты удивляешься, зачем я тебе это говорю, Гилли? И вы небось тоже, мэм? А потому, что такие, как наш Гилли, должны знать, что те, кто был здесь, нагулявшись вволю, оставили свой символ мира прямо в центре профессорского стола.

— Значит, все, как в прошлом году, — промолвил Гилли и, не стесняясь, вытер глаза и нос рукой.

— Я просто рассказал вам о том, что они сделали вчера.

— О’кэй, — сказал он, и мы, повернувшись, продолжили наш путь.

— Как пишется фамилия Йегер? — крикнул нам вдогонку Эверетт. — Никогда не думал, что ты захочешь помочь полиции Гиллспи: раньше ты этим не отличался.

— Не забудьте сказать об этом Йегеру, — посоветовал ему Гилли.

Я подождала, когда он отцепит свой велосипед.

— Я чувствую себя чертовским стукачом, — с досадой сказал Гилли.

— Я сегодня осталась без работы. Выпить бы где-нибудь кофе.

— Поедемте ко мне, — предложил он.

С помощью двух полицейских, оказавшихся тут не у дел, нам удалось втиснуть велосипед в багажник моей машины.

Гилли жил в приземистом бревенчатом доме, окруженном трейлерами. В двадцатых годах тут было подпольное питейное заведение, а в сороковых во время катастрофы на шахте в нем располагался госпиталь. Холмы, на которые указал мне Гилли, состояли из шлака, который уже покрылся растительностью. Его дом как-то само собой оброс трейлерами, импровизированными жилищами студенческой братии, создавшей здесь свой стиль и образ жизни. Я обратила внимание на кооперативные лавки и высказала предположение, что городские торговые власти косо смотрят на это.

— Более чем косо. Злобно, как змея, — ответил Гилли. — Один из отцов города однажды так выразился: сначала сплетничают, потом доносничают, а под конец пьют и распутничают. — Гилли улыбнулся и распахнул дверь дома. — Думают, мы здесь только этим и занимаемся. Нора! — крикнул он, а потом пояснил, что это его подружка, которая живет с ним.

Аромат кофе, жареного бекона и теплота обжитого дома согрели меня. Дом состоял из одной большой спальни-гостиной, она же была и библиотекой, книги валялись даже на неубранной кровати и стопками стояли возле нее. Стены украшали театральные афиши и репродукции картин, среди которых я увидела своих любимых «Акробатов» Пикассо. Большой сеттер выбрался из смятых простынь и прыгнул на пол нам навстречу.

— Это Барнаби, — пояснил Гилли и снова крикнул: — Нора!

— Иду, иду.

Собака медленно подошла ко мне и, когда я рассеянно погладила ее, ткнулась в меня носом, обнюхивая.

— Так он встречает каждого, кто сюда приходит, — пояснил Гилли, и, осторожно подцепив пса носком ноги под живот, направил его в сторону кровати.

Из кухни вышла высокая девушка. Две толстые косы спускались ей на плечи, и она время от времени откидывала их назад. Она была в голубых джинсах и такого же цвета широкой блузе. Нора была потрясающе красивой брюнеткой с синими глазами. Ирландка, догадалась я. Она ничуть не удивилась, что Гилли в такой час пришел домой не один. Я поняла, что двери этого дома запирались, лишь когда хозяева ложились в постель.

— Ты озяб? — спросила Гилли девушка. На нем были джинсы и холщовая куртка, как я потом узнала, его привычная одежда. Он редко носил пальто, а костюм у него был всего один.

— Конечно, — ответил Гилли и назвал мое имя Норе. Фамилия ее была Феллон. Ему нелегко было рассказать ей, что произошло, но наконец он кое-как справился с этим.

Нора, печально задумавшись, села.

— Бедный Дик, — промолвила она.

— Бедные мы все. Я должен позвонить Алексу Йегеру.

— Когда это случилось?

— Примерно в десять минут одиннадцатого.

— Скорее в десять пятнадцать. Где кофе, дорогая? Надеюсь, нам полагается и завтрак тоже? — Набирая номер телефона, он спросил у Норы: — Тебе знакомо имя Кэтрин Осборн? Из «Субботнего журнала»?

— Боже мой, неужели? — воскликнула девушка.

Должна сказать, мне было приятно удивление Норы.

Гилли наконец дозвонился до нужного ему человека и после того, как, взорвавшись, крикнул в трубку: — Ладно, значит я дерьмо. — Нора предложила мне пойти с ней в кухню, чтобы приготовить яйца к бекону.

Я узнала от нее, что она работает по утрам в рекламном отделе местной газеты «Индепендент», а днем учится. Ее цель — получить степень магистра истории искусств. Венеция, штат Иллинойс, несколько странное место для получения ученой степени по искусству, но когда она рассказала мне, что работала вместе с Гилли и Ричардом Ловенталем над довольно нашумевшей постановкой спектакля «Как вам это понравится», я поняла, что она сама совершенно осознанно выбрала Венецию, штат Иллинойс.