Заклание волков. Блаженны скудоумные

— У вас отключили ток?

И, не дожидаясь ответа, шагнул в кромешную тьму.

— Эй! — донесся сзади сердитый голос. — Куда это вы?

— Кофе и датскую булочку с сыром! — бодро отчеканил я и рухнул, налетев на столик.

— Ну-ка, выходите!

— Тогда — с черносливом! — гаркнул я, поднялся на ноги и тотчас опять упал, споткнувшись о стул.

— У нас закрыто, придурок!

— А рубленый бифштекс из вырезки есть? — вопросил я. — С зеленым горошком!

Наводя такого рода справки, я ползал на четвереньках и методом тыка искал место, где можно встать в полный рост, не ударившись головой о крышку столика.

— Ты чего это? — с испугом поинтересовался голос за спиной. — Громить нас пришел? Выметайся оттуда!

— Ладно, ладно, понял, — ответил я. — Все это у вас в дневном меню.

— На выход, на выход!

— Скоро ли вы откроете шведский стол?

Но ключник не отличался начитанностью. Он сказал:

— Или ты выходишь, или я зову легавых.

Я кое-как поднялся на трясущиеся ноги и произнес голосом юродивого:

— Вя-вя-вяяяяяя, вя-вя-вяяяяяяя, ну, давай, поймай меняяяяя…

— Ну, ладно, гад! — воскликнул хозяин заведения и широким шагом двинулся в мою сторону, но споткнулся о стул и упал.

Норовя совершить обходной маневр, я врезался в стену, попятился и натолкнулся на какую-то будку, потом — на вешалку и, наконец, на кассовый аппарат. Я обхватил его руками и замер, будто шар в бильярдном автомате.

По крайней мере, мне удалось обойти противника с фланга, и он больше не преграждал мне путь к дверям. Я слышал, как ключник ворочается в глубине зала, то и дело падая и бормоча:

— Ну, где ты? Подожди, дай только до тебя добраться… Ну, где ты, где?

Видимо, ключник был слишком взбешен и не догадался включить свет, что вполне меня устраивало.

Я на цыпочках шмыгнул к двери, споткнулся о ящик для рассады (он-то здесь зачем?), набитый пластмассовыми розами с острыми шипами, и преодолел остаток пути на четвереньках. Оставаясь в этом положении, я выглянул за дверь и увидел, что коренастый в кепке стоит футах в двадцати слева, привалившись к витрине магазинчика. А справа на углу маячили янтарные глаза неподвижного «кадиллака».

Но тут я заметил стайку подростков, приближавшихся ко мне со стороны Шестой авеню. Они болтали, не слушая друг дружку; некоторые размахивали руками. Ватага шла плотной фалангой, будто была заключена в какой-то невидимый ящик. Я не мог сказать, мальчики это или девочки. Вероятно, всего хватало. Они были облачены в мешковатые брюки и пиджаки, и фигуры их отличались эдакой бесполой стройностью. Если это были мальчишки, то слишком длинноволосые, если девчонки, то наоборот. Если это были мальчишки, значит, у них ломался голос. Если девчонки, то, судя по голосам, они злоупотребляли куревом. Все шагали причудливой поступью людей, только что слезших с мотоциклов.

Я разогнулся, отряхнулся, и, как только подростки поравнялись со мной, быстро вышел из закусочной, затесался в самую середку стаи и громко сказал:

— Эй, банда, слыхали про многоножку, у которой плоскостопие?

Никто не обратил на меня никакого внимания. Подростки перебирали ногами, махали руками и мололи языками, так что мне оставалось лишь хлопать ушами и глазами. Мое появление не внесло ни малейшей сумятицы в их плотные ряды. Шагавший слева от меня юный человек излагал содержание кинофильма.

Чуть впереди кто-то описывал куртку, которую он (она) видел(а) в аэропорту.

Справа и чуть сзади развернулось обсуждение внешней политики США, а впереди шло восхваление университета Мехико. На крайнем левом фланге звучали пылкие речи в защиту противозачаточных пилюль.

Коренастый в кепке отступил в какое-то темное парадное. Проходя мимо, я увидел лишь его грозно горящие глаза.

«Кадиллак» обогнал нас и остановился на углу впереди.

На Пятой авеню мой взвод повернул направо. Я по-прежнему норовил запутать «кадиллак», вынуждая его блукать по улицам с односторонним движением, а на Пятой авеню оно как раз одностороннее, и все едут на юг.

Поэтому здесь я покинул своих товарищей и свернул в противоположную сторону, бросив напоследок:

— До встречи, крокодилы!

— До свидания, мил-человек! — крикнул мне вслед кто-то из подростков, и я отметил про себя, что он (она) весьма любезен(на).

Коренастый в кепке снова шествовал за мной, но устремившийся в объезд квартала «кадиллак» застрял перед красным светофором на Пятой авеню. Увы, светофоры имеют свойство менять цвет, поэтому, прежде чем я добрался до Тридцать седьмой улицы, за спиной опять послышалось знакомое шуршание покрышек, и «кадиллак» снова сел мне на хвост.

Позвольте заметить, что все это время я пребывал в состоянии дикого ужаса. Именно он гнал меня вперед, не давая остановиться. И именно благодаря ему я вдруг открыл в себе такое свойство, как мнительность. Я всегда знал, что мне присуща робость, но теперь вдруг стал рассматривать эту черту своего характера как балласт, ненужный багаж, от которого необходимо избавиться, чтобы удержаться на плаву в штормящем море.

Долго ли я смогу ее давить? Меня преследовали и пехота, и моторизованные части. Было уже почти девять, и в оживленном торговом районе, по которому мы продвигались, начиналась бурная деятельность по сворачиванию кипучей деятельности. Вскоре улицы станут относительно безлюдными, закроются последние лавочки и забегаловки, река машин на Пятой авеню обмелеет. И уж тогда, в темноте, тишине и пустоте убийцы прихлопнут меня, будто комарика.

Я пересек Тридцать седьмую улицу, посмотрел направо и не увидел «кадиллака». Должно быть, его продвижению помешали красные светофоры. Я по-прежнему держал путь на север, коренастый в кепке отстал от меня чуть ли не на квартал.

Пересекая Тридцать восьмую улицу, я оглянулся и заметил «кадиллак», который пер через перекресток в квартале от меня, раскачиваясь, будто океанский лайнер на высокой волне.

Что ж, по крайней мере, я доставлял им хлопоты. Пока я споро шел на север по Пятой, «кадиллак» был вынужден выписывать кренделя, будто горнолыжник на трассе слалома: на восток, к Мэдисон-авеню, потом — один квартал на север, затем — два квартала на запад, к Шестой, опять квартал на север, два — на восток к Мэдисон, снова квартал на север и так далее.

Прекрасно. Может, они и настигнут меня, но это обойдется им не в один галлон бензина.

На Тридцать седьмой улице «кадиллак» надолго исчез из поля моего зрения, и лишь на подходе к Сороковой я увидел, что преследователям надоела эта игра. Черный лимузин стоял перед библиотекой, неподвижно поджидая меня. Черта с два. На Сороковой я свернул влево, прочь от «кадиллака», торопливо миновал библиотеку и увидел справа от себя приветливый сумрак парка Брайэнт. Слишком приветливый. Я мог войти в парк в сопровождении коренастого в кепке, но обратно выйдет только он один. А утром в зарослях плюща кто-нибудь найдет мой труп, если еще кто-нибудь не сопрет его ночью.

Нет. Я прошмыгнул мимо парка, свернул направо, на Шестую авеню, и устремился к ярким огням оживленной Сорок второй улицы. Добравшись до угла, я увидел еще одну сплоченную компанию и проворно влился в нее. На сей раз я знал, какого пола мои спутники. Правда, сами они пребывали в полном неведении по данному вопросу. При моем появлении все загалдели, заверещали и принялись суетиться вокруг меня.

— Смотрите-ка кто к нам пожаловал! — вскричал(а) один (одна) из них, хлопая накладными ресницами. — Крутой мужик!

Полагаю, с учетом всех обстоятельств я был обязан расценить это замечание как похвалу.

— Откуда ты такой миленький взялся? — спросил(а) меня другой (другая). — Неужто матросик с кораблика?

Мне вдруг подумалось, что я на волосок от участи куда худшей, чем какая-то там смерть. Приняв решение в пользу меньшего из зол, я не без труда отбоярился от верещащей стайки и юркнул в весьма кстати подвернувшуюся книжную лавку.

Видать, судьбе было угодно, чтобы я бросался из крайности в крайность.