В Москве полночь

Он ушел, а Седлецкий еще долго бесцельно глядел в темноту. Действительно, старая перечница… Не спалось, несмотря на «ночной колпачок» коньяка. Он размышлял о Федосееве.

Генерал никогда не скрывал, что по убеждениям он — активный «союзник». Так называли в Управлении сторонников возрождения Советского Союза. Однако генерал Федосеев был не только одним из высших чинов в министерстве обороны, но и членом парламентского комитета по военной реформе. А уж в этом качестве он упрямо, как бульдозер, пробивал идеи армейского строительства, идеи, почерпнутые из старого великодержавного сундука.

Федосеев откровенно — и на парламентских слушаньях, и в газетных интервью — высказывался, что «сувереннобесие» есть болезненное поветрие, вроде кори. Переболеют, мол, младшие братья этой корью, надоест им махать возрожденными национальными флажками, оголодают — и потянутся вновь под крышу старшего брата, в общий дом… Потому, значит, надо сохранять старую структуру армии — вплоть до бывших военных округов. Пусть штабы этих округов и располагаются сейчас далеко от места будущей дислокации. Придет время — вернемся. И в Тбилиси, и в Ташкент.

Однако ветхозаветного оптимизма генерала Федосеева в Управлении не разделяли. Слишком далеко ушли младшие братья по дорогам суверенитета. И никогда они в прежнем качестве не вернутся в общий дом, хоть трижды воскреси Союз. Факт остается фактом: у России больше нет буферных республик. Она в очень короткий срок оказалась в кольце зарубежья.

Поэтому в Управлении стремительно сворачивали операции в Африке, Латинской Америке и на Ближнем Востоке. Пришла пора создавать агентуру, опорные точки, системы явок в непосредственной близости от России, буквально на территории вчерашнего Советского Союза. Задача эта облегчалась тем, что еще не все связи с бывшими братьями по лагерю были разорваны. Да и в самих республиках хватало людей, в том числе, во властных структурах, которые почти не верили в успех независимого развития собственных стран. Эти люди слишком долго служили Союзу, слишком много потеряли, оказавшись без этой службы… И еще они гораздо лучше рядовых сограждан сознавали силу имперских традиций.

С помощью этих людей — бывших партийных и государственных чиновников разного уровня — плелась сеть. Не будет Союза, но останется сфера имперских, то бишь, державных интересов. Эту сферу надо надежно контролировать. Американцы в свое время не потерпели ущемления собственных интересов ни в Гренаде, ни в Никарагуа…

Вот этого внутреннего закона сцепления разных стран и режимов, имперского закона, не хотел видеть за внешней оболочкой — единый флаг, единые границы и т. д. — генерал Федосеев, старая перечница. Именно такие парламентские «несгибаемые» и вредили делу империи, державы больше, чем кучка тщеславных президентов бывших союзных окраин.

Все равно подам рапорт, подумал Седлецкий, засыпая.

6

Дом Рахмата на тихой улице старого Ташкента, неподалеку от арыка Калькауз, был опорной точкой. Почти двадцать лет Рахмат возглавлял одну из резидентур в Пакистане, прикрываясь положением хозяина небольшой посреднической фирмы. Когда Советы ушли из Афганистана, исламабадского коммерсанта отозвали на родину. Он купил дом в Ташкенте и стал, по легенде для соседей, паспортного стола и собеса, ушедшим на покой мелким чиновником внешнеторговой организации. Жену, мол, схоронил на чужбине, детей Аллах не дал. Соседи искренне жалели бобыля, ибо одиночество в старости считается на Востоке немалой бедой.

Понятно, почему так радовался Рахматжан-ака, когда у него изредка появлялись племянники из глубинки. Рослые, ладные, бритоголовые, в черных квадратных тельпеках, расшитых белым шелком, в неброских темных костюмах… Настоящие провинциалы, почтительные к старшим и уважительные к равным по возрасту. Юсуп работал экспедитором строительного управления, расположенного в Шерабадской степи, неподалеку от афганской границы. А Назар был экономистом совхоза, затерянного в зеравшанских горах.

В тот вечер любой из любопытных соседей мог бы видеть такси, на котором прибыли к дядюшке оба достойных племянника. Очень скромными, вообще-то, оказались родственники у старика, если учесть, что Юсуп закончил строительный институт, а Назар — экономический факультет МГУ. Еще больше удивились бы соседи, узнав, что племянники Рахмата — не узбеки. Юсуп был уфимским татарином, а Назар — марийцем из Ижевска. Ему труднее когда-то давался узбекский язык. Оба в студенчестве увлекались восточными единоборствами, плаваньем, стрельбой, что и предопределило их судьбу при «отлове» на военных кафедрах.

Племянники, приехавшие на такси, с почтением встретили за столом еще одного родственника. Сабир Мардонов, он же Тевосян, он же Акопов, как старший в группе, многое знал о новых двоюродных братьях. А свежеиспеченные родственники знали о нем лишь то, что соответствовало легенде.

Однако мало ли что гласит легенда… И мало ли разных легенд было у Акопова! На самом деле он родился под другой фамилией в семье армянина и таджички, в городе Оше. С детства хорошо знал киргизский и узбекский — язык соседей и товарищей по играм. Хуже, как ни странно, таджикский и армянский, потому что в доме, в основном, говорили по-русски. Закончил институт Азии и Африки, собрался в аспирантуру, но тоже был «отловлен» Управлением. В свои сорок лет успел поработать в Ливане, Израиле, Объединенных Арабских Эмиратах, не раз ходил с диверсионными группами по югу Афганистана. Те, кому положено, знали Акопова как дерзкого, хладнокровного, с большими лингвистическими и актерскими способностями исполнителя самых рискованных операций.

И вот теперь, приглядываясь к новым родственникам, Акопов испытал подспудное чувство неуверенности. Не в этих молодых белозубых ребятах было дело… Впервые ему поручили задание на территории бывшего Союза, Дома. Там, за границей, было проще — чужие люди, чужая земля. Здесь же все касалось своих. Акопов прекрасно понимал, что не имеет права на эмоции. Они в его профессии — непозволительная роскошь и помеха в работе. И все же…

Плов из молодого барашка с горкой вареного чеснока и кислыми ягодками барбариса, был съеден. Зеленому чаю тоже отдали положенные почести.

Рахмат прибрался на столе, раскинул подробный план городского квартала с площадью и небольшим сквером. Рядом положил два десятка цветных фотографий этой площади — в разных ракурсах, с раскадровкой по деталям.

— Смешной фонтан, — задумчиво сказал Юсуп, разглядывая снимки. — Такой стоит на Выставке в Москве.

— Не отвлекайся, — Рахмат постучал витым черенком серебряной ложечки по плану площади. — Вот здесь — трибуна. С того места, Юсуп, где ты будешь стоять со своими ребятами, открывается левое крыло. Сюда и бросится толпа…

…За полночь в комнату Акопова тихо вошел Рахмат. «Племянник» сидел на подоконнике и смотрел в сад, в тихую и теплую южную ночь.

— Молодежь спит? — спросил Акопов.

— Как и полагается молодым… А ты что полуночничаешь?

— Потому что не молодой. И еще почему-то хочется выпить.

— Слабак, — усмехнулся Рахмат. — Как же я всю жизнь — ни табаку, ни водки? Правоверный мусульманин, что ты хочешь… До сих пор не могу привыкнуть, что в здешних чайханах подают водку. В чайник, правда, наливают, чтобы Аллаха не гневить. Ладно. Как тебе понравились младшенькие? Исполнительные ребята, кстати сказать.

— Да, вероятно. И старательные. Уже хорошо. Главное, чтобы в деле… Как это будет по-узбекски? Вот-вот, не импровизировали.

— Помнишь, как тебя из-под Тахтакуля вывозили? — засмеялся хозяин. — Сплошная импровизация.

Акопов зябко поежился. Он с группой тогда вернулся из рейда по Регистану, потеряв половину людей. А советская авиация по ошибке разбомбила десантный батальон, который дожидался группу Акопова. Аккуратно расколошматила, тщательно, как только и можно разделать своих… Придя в точку рандеву, Акопов нашел сожженную технику и шайку местных мародеров, которая подбирала то, что осталось от батальона. Незначительную часть уцелевших Акопов догнал уже в горах, на марше, и тут же пришлось ввязываться в бой с какой-то душманской частью, вооруженной до зубов китайскими минометами и американскими эр-эсами. Бежали так, что пятки сверкали… С одним из своих людей Акопов забился на явку в крохотном кишлаке, где нельзя было по нужде во двор сунуться… Две недели Акопов ждал известий от Рахмата, и эти две недели были самыми длинными в жизни.