Мне тебя заказали

И вскоре он заснул. А во сне он видел мальчика, маленького голубоглазенького мальчика, бежавшего к нему по зеленой травке и кричавшего: «Папа! Папа приехал!» И с удивлением Алексей понял, что мальчик этот не Митенька… Это кто-то другой… И похож этот мальчик не только на него, но и на кого-то другого…

Но поспать долго ему не удалось. Проснулся он от шума в бараке.

— Встать! — слышались голоса вертухаев.

«Нашли Нырка, — понял Кондратьев. — Интересно, что будет на сей раз — повезёт мне теперь или будет новый срок, уже за убийство? Если повезёт, значит, для меня наступила полоса удачи».

Что Меченый может выдать его, ему даже и в голову не пришло, до того он верил этому тощему, татуированному человеку, проведшему более половины жизни за решёткой.

Заключённых вывели из барака и построили лицом к стене с заложенными на затылок руками. Начался тщательный шмон помещения и личный досмотр.

Стоять в таком положении пришлось долго. Ведь обыскать надо было каждые нары, каждого человека.

Было холодно и темно, лаяли собаки, матерились взбудораженные охранники, хриплым голосом ругался на них начальник лагеря полковник Кавун.

Затекли ноги и руки, но переменить положение никто команды не давал. Пошли обыскивать зэков… Меченого, стоявшего через несколько человек от Алексея, обыскали особенно тщательно. Дошла очередь и до Алексея. Грубые руки обшмонали его сверху донизу… Пошли дальше…

Наконец Кавун дал команду «кругом». Зэки повернулись.

— В сортире найден труп Василия Ныркова, прибывшего к нам три дня назад, — сообщил зэкам Кавун. — Он убит заточкой в сердце. Вопрос один — кто что-нибудь видел? Не беспокойтесь, убийца будет найден и получит по заслугам. Как и сообщники, и те, кто укрывает убийцу. Статьи за недонесение и укрывательство действуют не только на воле, но и здесь…

Шелест удивления пронёсся по шеренге замёрзших от долгого стояния на ноябрьском холоде зэков. Но никто ничего сообщить Кавуну не мог…

Затем в зону приехал следователь областной прокуратуры. Начались допросы. Вызывали всех, долго беседовали с каждым, но никто ничего не сказал. Никто ничего не видел…

— Не боись, — шепнул Алексею на лесоповале Меченый. — Никто ничего не скажет, тут законы блюдутся, не то что на воле… Хотя и Хорёк, и Бердяшка видели, как ты вставал с нар и направлялся в сортир…

— Да? — вздрогнул Алексей.

— А как же? — усмехнулся Меченый. — Хорошо ещё, что только двое, ты думаешь, тут все мёртвым сном спят по ночам? На зоне сны чуткие, любой шорох может последним в жизни оказаться. Человека легко жизни лишить, спящего взять под красный галстук, и все… Было бы умение, а его тут хватает… А Хорёк меня давно знает, когда я вставал, я чуял, что он не спит, я ему знак подал, чтобы пасть свою не открывал… И Бердяшка будет молчать, у него статья хреновая — за изнасилование сидит, боится, что опустят… Слово вякнет — я ему это дело организую… Нет, будет молчать. А больше никто вроде бы не видел… И пусть нас почаще вдвоём видят, уважают меня, я вор в законе, из старых, звание это заслужил… Так что не бойся ничего. Бояться надо одного человека — Палёного. Но я ему уже маляву послал. Палёный — мой старый кореш, мы с ним ещё в шестьдесят восьмом году в Новочеркасске банк брали.

— Удачно? — непроизвольно вырвалось у Алексея.

— Ага, — равнодушно произнёс Меченый. — Ювелирно. Пятьдесят штук взяли, мокрухи не оставили, не наследили… Вспомнить приятно…

— А дальше?

— Погудели всласть, вот гудели, видел бы ты… А через две недели и нас кирных обчистили как липку… Без гроша остались… Пашка, Палёный то есть, узнал, кто это сделал, нашёл его через полгода и кишки ему выпустил… Пятерик получил тогда Палёный — шакал-то выжил на его счастье… А все одно, пришили его потом в зоне… Так что мы с Палёным старые кореша. Он сейчас в Питере обитает, на Васильевском острове клёвую хату купил, большими делами заправляет, семью завёл, — совсем уже неодобрительно проворчал Меченый. — Один я остался чист как стекло — ни семьи, ни хаты, ни пахоты… Ничего никогда не было, как и положено по закону. Ладно, не судите, да не судимы будете, жизнь теперь сложная пошла, боевые офицеры вон тушёнкой торгуют, Мойдодыров заваливают, Нырков мочат, лес рубят, а что же делать бедным ворам? Только в бизнес и идти. А по мне лучше свободы ничего нет. Мне никто не должен, я никому не должен…

— А что, у тебя и детей нет? — поинтересовался Алексей. — За почти шестьдесят лет никого так и не произвёл на свет?

Меченый отвёл в сторону взгляд, едва заметно усмехнулся.

— Почему не произвёл? — хрипло произнёс он и закурил «беломорину». — Проживает в городе Нижнем Новгороде, а по-старому в Горьком, один паренёк. Славик Дзюбин его фамилия. Ему недавно тридцать лет стукнуло.

— И фамилию твою носит? — удивился Алексей, зная, что фамилия Меченого Дзюбин, а звать его Степан.

— Мать дала ему мою фамилию, — усмехнулся Меченый. — Хоть женаты мы никогда не были. Больно уж у неё фамилия никудышная — не поверишь, Могила. Ну как тебе такая фамилия? Погоняло такое нарочно не придумаешь… Вот и дала мою фамилию. А то был бы Вячеслав Могила. А так — Вячеслав Степанович Дзюбин, — с гордостью произнёс он. — А? Звучит?

— И чем он занимается? — спросил Алексей.

Меченый внимательно поглядел на него.

— Наследственную профессию не взял, вором не стал, это знаю точно. Мне бы быстро по нашему телеграфу сообщили. А чем он теперь занимается, понятия не имею. Раньше музыкантом был в ансамбле, в кабаках на гитаре играл, Зинка писала… Она-то померла недавно. От рака.

— Ты что, и не видел его никогда?

— Ни разу. С Зинкой переписывались иногда. Хоть мне-то писать трудно. Я-то то здесь, то там, адрес — не дом и не улица, мой адрес — Советский Союз. Познакомились-то мы с ней в Горьком, в шестьдесят четвёртом году, когда на стрелке к ней чуваки приставали, трахнуть хотели вечером. Она на Сормовской фабрике работала, ей всего-то восемнадцать было. А я как раз в Горьком хату одну клёвую взял и в кабаке с корешами гудел. Выхожу из кабака, кореша там остались, и гляжу — свара, она кричит, чуваки ржут, толкают её друг к другу, как мяч… Я крепок был, раскидал их руками и ногами, даже пёрышко из кармана не вытащил… А потом и кореша услышали, выскочили, но тех уж не догнать было… В мае дело было, погуляли до утра, на травке повалялись. Она вообще-то девка строгих правил, но тут с перепугу и отдалась мне. А в феврале Славик родился. А я тогда долгое время на воле гулял, не меньше полутора лет, везло капитально, хоть работы было невпроворот, бомбили хаты богатые, банки, ничем не гнушались… И не попадались долго… Вот я и жил тогда в Краснодаре, домик снимал, адрес собственный имел… Ох, как жил, от червонцев прикуривал, — глаза Меченого загорелись огнём приятных воспоминаний. — А Зинку я не навещал, — продолжал он. — А что там делать-то? Она с родителями жила в халупе какой-то. Мать злющая, била её смертным боем, шалавой называла. Потом квартиру получили двухкомнатную, как раз перед рождением Славика, старую, правда, квартиру, в хрущобе на первом этаже, а все же не барак… А потом оба её родителя и преставились в одночасье. Помогать некому, я иногда помогал, бабки переводил, пока на свободе гулял, старался побольше, долго-то гулять не приходилось…

— А как узнал, что она умерла?

— Сын сообщил. Я пошёл на почтамт, гляжу — почерк на письме незнакомый… Так-то вот… Ладно, хватит об этом. Ты спросил, я ответил… А Палёный скоро маляву от меня получит. Я знаю его — ты ему не нужен, кто-то из корешей его об услуге попросил. А вот кто — думаю, он мне сообщит… Не откажет старому кенту…

— Слушай, Меченый, — произнёс Алексей, глядя в сторону. — А почему ты решил мне помогать? Я ведь не из вашей братии. А Нырок этот, наоборот, из неё…

— Дело не в этом, — спокойно ответил Меченый. — Ты мужик, настоящий мужик, честный, прямой. Идёшь вперёд, как паровоз, и все… Жалко мне тебя, братан, хитрости в тебе ни на грамм. Какой из тебя бизнесмен, когда в этом деле главное — честным не быть, деньги больше людей любить? Да и люди добрые про тебя говорили. Алёшка Красильников вскоре после суда над тобой в Матроску попал и мне все про тебя и порассказал. Мы с ним и раньше были знакомы, у него уже вторая судимость. А Алёшка из ваших, из афганцев, срочную там отбывал. Какому-то жулику рожу начистил и попал за решётку. Братан старший его оттуда вытащил. А знаешь, кто его братан?