Мне тебя заказали

Григорий Стернин, Сергей Рокотов

Мне тебя заказали

Пролог

Шёл конец августа, и в городе стояла изнурительная жара. Температура порой приближалась к сорока, и лишь к вечеру становилось немного легче дышать.

Но не только жара и духота висели в воздухе, ощущалось нечто другое… И было непонятно, что это. Все вроде бы то же самое: среднеазиатский город, пыль, грязь, марево, загорелые чумазые бритые наголо ребятишки, кто в трусах, кто и вовсе без трусов, гомон, ленивое перекрикивание на родном языке…

Около здания душанбинского вокзала шла оживлённая торговля арбузами и дынями. Прямо на земле сидел продавец в грязном халате и гнусавым голосом зазывал покупателей, предлагая им баснословно дешёвый товар. Вокруг него роилась туча мух, ос и шершней, на которых он никакого внимания не обращал. Слева, еле волоча ноги, прошёл несчастный облезлый ишак. Откуда-то справа из кустов пахнуло характерным смачным запахом анаши. Переговаривались на местном языке три мужских голоса.

Жара, духота, марево, скука… Но что-то ещё, что-то ещё… Все это было и раньше, но что-то новое появилось в воздухе… И Алексей Кондратьев остро ощущал это… Нарастающая тревога все глубже и глубже проникала в его сердце… Ему отчего-то было страшно. А ведь он считал, что давно позабыл это понятие «страх», ещё там, в Афганистане, особенно после того, как увидел обугленный труп своего заместителя лейтенанта Звягина, заживо сгоревшего в танке. Казалось, что он тогда отучился бояться, а тут… Откуда он взялся, этот страх? Он и сам не понимал этого, стоя на перроне и куря сигарету за сигаретой. В нескольких метрах от него молча стояла жена Лена, а шестилетний Митя бегал туда-сюда по перрону и то и дело задавал отцу и матери вопросы, сверкая весёленькими глазёнками.

— Пап, а что слаще, арбуз или дыня? — спросил он, проглатывая букву «р».

— А тебе-то самому что больше нравится?

— Я люблю яблоки!

— Яблок ты теперь наешься, сынок, у бабушки такой замечательный сад в Белгороде.

— А мы долго будем ехать до Белгорода?

— Долго, сыночек, наберись терпения. Сначала более двух суток до Москвы, потом ещё одна ночь до Белгорода. Но ничего, ты уже большой, ты же мужчина, ты должен поддерживать маму… Я могу тебе доверять?

— Да!!! — закричал Митька, засмеялся и побежал по перрону, махая длинной палкой от оторванного сачка. Поодаль, около чемоданов и сумок стоял долговязый шофёр Коля и покуривал, глядя в сторону, не желая мешать прощанию командира с женой.

Алексей смотрел вслед бегущему по перрону сыну, и отчего-то это чувство тревоги стало совсем уже гнетущим. Закурил очередную сигарету, тяжело закашлялся.

— Дай и мне, что ли, — тихо попросила Лена, подойдя к мужу.

— Зачем?

— Хочется, — мрачно ответила она.

— Да приди же ты в себя, наконец, что с тобой? — взял её за руку повыше локтя Алексей. — Что такого страшного происходит? Поживёте пока у твоей матери, а там…

— А там пройдёт полгода, год, два, потом потихоньку пройдёт жизнь, я состарюсь, и во что, позволь тебя спросить, превратится моя жизнь? Что я вообще видела в жизни, ты когда-нибудь об этом задумывался? Что видел наш Митька? Ишаков? Верблюдов? Скрипучие качели в гарнизоне? Ему ведь скоро в школу! А он совершенно неразвит… Он же полным идиотом вырастет от такой собачьей жизни… Ты-то не уделяешь сыну ни малейшего внимания. Он же не танк, с ним возиться не надо, и так как-нибудь вырастет… Кем только?

— Неужели тебе больше нечего мне сказать перед долгим расставанием? — сглотнул слюну Алексей. — Разве сейчас время обо всем этом говорить?

— Именно время. Как раз сейчас самое время обо всем этом говорить! Дай же ты сигарету, наконец! Я давно тебя попросила, а ты словно не слышишь!

Алексей протянул ей пачку «Родопи». Лена вытащила сигарету, сунула в рот, Алексей чиркнул спичкой. Лена неумело затянулась.

— Меня скоро переведут служить в Среднюю Россию, я уже говорил с командиром полка, — неуверенно произнёс Алексей.

— Я знаю, год назад ты с ним говорил или ещё раньше, — Лена сделала подряд несколько глубоких затяжек. — Вернее, это ты мне говорил, что с ним говорил…

— Лена, скоро поезд, так нельзя расставаться, — досадливо махнул рукой Алексей. — Нельзя так, — повторил он.

— Нельзя, нельзя, — согласилась Лена. — А жить так можно? Нет, ты мне скажи, можно жить так, как мы живём? В каких условиях мы жили в этом проклятом месте? Это разве жизнь? Разве этого я хотела, когда выходила за тебя замуж?

— А чего ты хотела? — помрачнел Алексей, пристально глядя на неё.

— Чего хотела? — сузив глаза, переспросила Лена. — Не знаю, Алёша. Наверное, того же, чего и все женщины, выходящие замуж. Счастья…

— А разве мы с тобой не были счастливы? — почувствовав подступившую к горлу обиду, прохрипел Алексей.

— Может, и были… Месяца два перед женитьбой. Да ещё, когда я была беременна и когда Митька родился. А так… Переезды, ожидания, война в Афганистане.. Твоё ранение… Нет! — вдруг крикнула она, схватив мужа за рукав и сверкнув голубыми большими глазами. — Я была счастлива, была, когда ты вернулся оттуда живым… Раненым, но живым… Счастлива, когда встречала тебя на вокзале в Белгороде… А потом… — опустила она руку и снова понизила голос. — Потом все постепенно стало как-то обыденно, скучно, пусто… Эти гарнизоны, казённые квартиры с убогой мебелью… Эта жара, пыль, ишаки… Эти люди вокруг… Скучные грубые солдафоны, мещанки жены. Они со всем примирились. Им все хорошо, никаких требований к жизни. А мне плохо, понимаешь ты, плохо… И я ненавижу эту Азию, эту жару, пыль эту, мух этих проклятых… Этот махровый национализм… Я по свежей траве соскучилась, по берёзкам, по ёлочкам, соснам… Я просто не выношу всего этого, меня душит эта обстановка… И я работать хочу, зачем я бросила пединститут?! Как я теперь жалею об этом, локти кусаю, до того жалко…

— Ну… А если бы я… если бы мы… жили вместе… Если бы меня перевели служить куда-нибудь в Среднюю Россию, если бы служил в Москве или вообще демобилизовался, тогда бы ты была счастлива?

— Тогда бы… Не знаю. Не знаю, Алёша. Мне порой кажется, что я… Не знаю, — отвела взгляд Лена. — Не знаю, будет ли нам вообще когда-нибудь хорошо вместе…

— Что тебе кажется?! — крепко сжал её руку повыше локтя Алексей, грозно глядя на неё.

Какой-то холодок был между ними в последнее время. Он все время старался как-то подбодрить унывающую жену, то шуткой, то каким-нибудь подарком и постоянной нежностью и вниманием, но с отчаянием видел, что его попытки получались весьма жалкими. Голубые глаза Лены сделались какими-то пустыми и обречёнными, она практически перестала улыбаться, а в её словах постоянно проскальзывали язвительные нотки, постоянная насмешка над всем тем, что делал Алексей.

Их разговор прервал подбежавший Митька.

— Папа, жарко, мороженого хочу, — улыбнулся он и дотронулся своей пухлой загорелой ручкой до отцовских форменных брюк. И тут Алексей почувствовал такой прилив нежности к этому родному маленькому существу в голубенькой кепочке, что на глаза навернулись слезы.

До Алексея дошло, что через час он останется совсем один, войдёт в свою опустевшую квартиру, в которой уже не будет слышаться звонкий голосок Митьки. «Ничего, зато они будут в безопасности, — успокоил себя Алексей. — Главное, они будут в безопасности, а все остальное ерунда».

— Папа, мороженого хочу, — повторил Митя, схватил с земли свою палку от сачка и, размахивая ею, побежал по перрону.

— Ладно, Лён, — пробасил Алексей. — Все образуется. Пойду мороженого куплю. Тебе купить?

— Нет, не хочу, — еле слышно ответила Лена. — Мы пойдём посидим в здании, здесь так печёт. Коля! — окликнула она шофёра. — Постой с вещами, мы с Митей пойдём внутрь, а то меня солнечный удар хватит. Митя! Иди сюда, сынок!