Другая сторона доллара

Она оглядела свою комнату так, словно осознала ее убогость, которую вдруг почувствовал я часом раньше.

— Но ничего нельзя выбросить из своей жизни.

— Как ты встретилась с ним?

— Сделай мне еще выпить.

Я приготовил смесь и принес ей.

— Когда и как ты с ним встретилась?

— Это было в марте сорок пятого, когда я работала у «Уорнеров». Группа морских офицеров пришла на студию для просмотра нового военного фильма. После просмотра они организовали вечеринку, тут все и началось. Ралф напоил меня, привез в отель «Барселона», где и посвятил в украденное наслаждение незаконной любви. Все было для меня в первый раз: в первый раз выпила, в первый раз оказалась в постели.

Она помолчала и осевшим голосом добавила:

— Если бы ты остался со мной, Лью, все было бы намного легче.

Я подложил ей под ноги подушку.

— Но ты говоришь, это не продолжается?

— Все это было только несколько недель. Я буду с тобой честна: я любила Ралфа. Он был красивый, смелый и все такое.

— И женатый.

— Именно поэтому я и ушла от него. Миссис Хиллман, его жена, знала о нашей связи, пришла ко мне, между нами произошла сцена. Я не знаю, чем бы все это кончилось, если бы там не было Кэрол. Она успокоила нас обеих, участливо поговорила с каждой. У Кэрол хватало своих неприятностей, но она умела смягчать тяжелые ситуации.

— А что там делала Кэрол в этот момент?

— Она жила у меня, разве я тебе не говорила? И при ней Эллен Хиллман подробно объяснила мне, что я сделала с ней и ее замужеством. Все уродство моего поступка. Я ответила, что теперь мне не по силам будет продолжать эту связь, и она этим удовлетворилась. Она очень чувствительная женщина, по крайней мере, была такой. Ты ведь ее знаешь.

— Она всегда была такой, да ведь и Ралф очень чувствительный мужчина.

— И тогда он был таким же.

Чтобы проверить ее честность, я задал ей вопрос:

— Кроме визита Эллен Хиллман, у тебя были еще причины уйти от Ралфа?

— Не понимаю, что ты имеешь в виду, — сказала она, не выдержав проверки на честность, хотя, возможно, ей изменила память.

— Откуда Эллен Хиллман узнала о тебе?

— Ах, это! — Стыд выплеснулся из глубины ее души наружу. Это было видно по ее лицу. — Полагаю, Эллен Хиллман рассказала тебе? — почти пролепетала она.

— Она упомянула о фотографии.

— Она показала ее тебе?

— Для этого она слишком хорошо воспитана.

— Это мерзкая острота!

— Я другое имел в виду. Ты становишься параноиком.

— Да, доктор. Не использовать ли мне этот удачный случай и не рассказать ли тебе о своих миражах?

— Думаю, этот случай может найти лучшее применение.

— Не сейчас, — сказала она быстро.

— Не сейчас.

Прояснив темные события ее прошлого, мы ощутили какую-то близость, по крайней мере, взаимопонимание.

— Мне очень неприятно, что я был вынужден поднять весь этот мусор со дна памяти.

— Знаю. Я знаю о тебе очень много. Даже знаю, что у тебя есть еще вопросы.

— Кто сделал фотографию? Отто Сайп?

— Он присутствовал при этом. Я слышала его голос.

— Ты не видела его?

— Я спрятала лицо, — сказала она. — Когда сверкнула лампа вспышки, мне показалось, что весь мир рухнул. — Она закрыла лицо руками. — Я думаю, что в дверях стоял еще один человек, который и сделал снимок.

— Гарольд Харлей?

— Должно быть. Я не видела его.

— Когда это точно было?

— Этот день я помню всегда. 1 апреля 1945 года. Какое это имеет значение?

— Мир не может рухнуть. Все наши жизни связаны воедино. Все связано. Главное, обнаружить связь.

— И в этом твоя жизненная миссия, да? — проговорила она с иронией в голосе. — Люди тебя не интересуют, интересуют только их связи?

Я засмеялся. Она тоже слегка улыбнулась, но глаза ее оставались грустными.

— Есть еще одна связь, в которой нам предстоит разобраться. Но она касается уже не людей, а телефона.

— Ты имеешь в виду этот звонок Ралфа?

— Он хотел, чтобы ты сохранила его в полной тайне. Почему?

Она смутилась и, чтобы скрыть это, переменила позу, подобрав под себя ноги.

— Я не хотела оставлять его одного в трудную минуту. Я многим ему обязана.

— Пожалуйста, оставь эти сентиментальные рассуждения, ближе к делу.

— Зачем ты оскорбляешь меня?

— Прошу прощения. Не обращай внимания.

— Хорошо. Он узнал, что ты виделся со мной, и заявил, что нам необходимо договориться и отвечать на твои вопросы одно и то же. Он сказал тебе, что никогда не встречался с Кэрол, но он знал ее. Когда был арестован Майкл Харлей, она обратилась к нему за помощью. Тогда он сделал для нее все, что мог. Я не должна была говорить тебе, что Кэрол его очень заинтересовала.

— Он заинтересовался Кэрол?

— Не так, как ты предполагаешь, — сказала она, подняв голову. — Я была его девушкой. Ему просто не понравилось, что такая очаровательная девочка, как Кэрол, живет совсем одна в «Барселоне», и он просил меня взять ее себе под крыло. Под мое надломленное крыло, что я и сделала.

— Все это звучит очень наивно.

— Но так и было. Клянусь тебе. Кроме того, Кэрол очень нравилась мне. В то лето в Бербанке у меня было ощущение, что ребенок, которого она ждала, принадлежит нам обеим.

— У тебя был когда-нибудь ребенок?

Она горько покачала головой.

— И теперь уже никогда не будет. Однажды мне показалось, что я забеременела, той самой весной, о которой я говорила, но врач сказал, что ничего нет, просто мое ощущение вызвано слишком большим желанием иметь ребенка.

— Когда Кэрол жила у тебя, врач осматривал ее?

— Да, я сама водила ее. Естественно, она ходила к тому же врачу. Его фамилия была Вайнтрауб.

— Он принимал ее ребенка?

— Не знаю. Помню, что в то время она ушла от меня и вернулась к Майклу. А с доктором Вайнтраубом я больше не встречалась, слишком это неприятные воспоминания.

— Он сам показался тебе неприятным?

— Нет, я имею в виду воспоминания о Хиллмане. Это он послал меня к нему. Думаю, на флоте они были приятелями.

Лицо Вайнтрауба снова возникло у меня в памяти, и я тут же вспомнил, где видел его, более молодого, и тоже сегодня. Вайнтрауб был среди группы летчиков, снятых на палубе авианосца, и снимок этот висит сейчас на стене в библиотеке Хиллмана.

— Смешно, — сказала Сюзанна, — как имя человека, о котором ты не вспоминала 17 или 18 лет, вдруг за какие-нибудь два часа всплывает снова и снова. Так это произошло с Вайнтраубом.

— Его имя всплыло еще в каком-нибудь контексте?

— Да, сегодня днем в офисе. У меня был очень странный телефонный разговор, а потом и посетитель. Я хотела рассказать тебе о нем, но за всеми делами это совершенно вылетело из головы. Этот человек тоже интересовался доктором Вайнтраубом. Он не хотел называться, но, когда я поднажала, сказал, что фамилия его Джексон.

— Сэм Джексон?

— Имени он не назвал.

— Сэм Джексон, негр средних лет, с очень светлой кожей, который выглядит и разговаривает так, как джазовые музыканты, когда у них нет ни гроша.

— У этого юноши тоже, видимо, не было ни гроша, это точно, но это определенно не Сэм. Может быть, это сын Сэма? Ему не больше восемнадцати.

— Опиши его.

— Тонкое лицо, очень приятные черты, крайне возбужденные темные глаза, настолько возбужденные, что он даже испугал меня. Он мог бы показаться интеллигентным, если бы не был так напряжен.

— Чем он был возбужден? — спросил я, чувствуя, что и сам начал волноваться.

— Думаю, смертью Кэрол. Он не сказал об этом прямо, но спрашивал, не знала ли я Кэрол в сорок пятом году. Видимо, он прошел весь мой путь, начиная от Бербанка, пытаясь разыскать меня. Он был даже у старого секретаря «Уорнеров», с которым я до сих пор поддерживаю связь, и использовал имя Кэрол. Он хотел узнать все о ребенке Харлея и, когда я ничего не смогла ему рассказать, спросил, к какому врачу обращалась Кэрол. Я назвала ему доктора Вайнтрауба, и это его удовлетворило. Я успокоилась только тогда, когда отделалась от него.