Вольный стрелок

Едва я закрыл за собой дверь, как за окном запрыгала по камням забытая мною сигнальная банка из-под пива, сбитая бесшумным выстрелом из снайперской винтовки.

Образ жизни все-таки накладывает свою лапу на мировоззрение отдельно взятого индивидуума (во, завернул!). Вот и Монах, ведя столь праведный и уединенный образ жизни в размышлениях и молитвах (и в грехе, правда, с Монашкой), нашел совершенному оружию такое безобидное применение, как стрельба по пустым банкам – им ведь, наверное, не больно.

Впрочем, все это, как и все другое, – до поры. Оружие всегда находит свой путь к прямому применению, к своему изначальному предназначению. Причем независимо от рук, в которых оно находится.

Я шагнул в окно и подошел к подножию монастыря.

– Что надо, святой отец? – заорал я, запрокинув голову. – Чего уж теперь таиться?

В одном окошке зашевелились и раздвинулись ветки, Монах высунул голову:

– Завтра в одиннадцать утра. Гостиница «Лавровая ветвь», двенадцатый люкс, второй этаж. Один и без оружия.

Я поставил машину на стоянку и вошел в холл гостиницы.

Тотчас высокий человек в белом костюме покинул свое кресло возле пальмы в кадке (модерн интерьера плюс ретро его деталей) и направился ко мне:

– Вы к господину Логинову?

Я усмехнулся.

– Вы ошибаетесь. Я к гражданину Кускову, – с выделением «гражданина».

– Я не ошибаюсь, – он сделал выражение: какая разница. – Я вас провожу.

По лестнице под ковром и начищенными прутьями мы поднялись на второй этаж, остановились у дверей люкса, где торчала еще одна пальма и еще один высокий в белом костюме, отворивший нам дверь.

В холле ко мне вплотную подошел третий (скольких же бездельников Бакс кормит! И все за наш счет):

– Ваше оружие!

Я молча ткнул себя в лоб, мол, оно всегда при мне.

Он не понял, скользнул руками под мою расстегнутую куртку, ощупал сквозь джинсы лодыжки.

– Надеюсь, то же самое вы проделаете в моем присутствии в отношении гражданина Кускова?

Это он понял, видно по глазам, в которых я прочел откровенное желание врезать Серому ногой в пах.

Успеет еще.

Тот, что встретил меня внизу, прошел в комнату, прикрыв за собой дверь, тут же вышел и кивнул мне.

Я вошел.

Боксер стоял у окна, сперва спиной ко мне, потом повернулся. Молча указал рукой на столик, легко накрытый в углу комнаты.

Вот это дело. И без всяких пустых угроз и бесполезного мордобоя. Пока, стало быть.

Мы вольно сели в кресла. Боксер вопросительно поднял одну из бутылок, я кивнул, соглашаясь с его выбором. Обратил внимание на вросший в палец перстенек.

Мы выпили. Я закурил. Мы еще выпили. Я терпеливо ждал его вопросов. Выпить я мог и с Анчаром, с гораздо большим, кстати, удовольствием и пользой.

– Я вас знаю, – сказал он наконец. – Вас давно пора убрать.

Я вежливо не согласился (вы уже пытались. И не раз).

– И мы это сделаем. В конце концов.

Я опять возразил. Мягко и тактично (вам мало потерь?).

Содержательный разговор. Как у двух пацанов, каждый из которых не решается начать драку. Или у боксеров на ринге – обмен легкими шлепками с целью разведки.

– Мне доложили, что вы хотели встретиться со мной. Что у вас есть предложение.

– Да, я предлагаю решить наши проблемы мирным путем. Тем более что ими заинтересовалась милиция.

– Каким образом? – В маленьких глазах, надежно скрытых тяжелыми надбровными дугами, мелькнул огонек, выдавший его интерес. Даже надежду.

– Самым естественным. Каждая сторона получает то, что ей надо. Вы – ваш конверт. Мы – избавляемся от вашего назойливого внимания.

Он подался вперед:

– Вы нашли конверт? – Он уже был готов запустить лапу мне за пазуху. – Где он?

Щаз-з! – как Женька возражает в азарте. Я что, вчера только из психушки?

– Я знаю, где он. Точнее – что с ним.

– Ну?

– Его больше нет…

Боксер вскочил, едва не опрокинув столик. Я успел подхватить откупоренную бутылку – жалко ведь, хорошая водка.

– …Но информация цела.

– И вы знаете, где она хранится?

– Знаю. Но мне нужно время, чтобы получить ее.

– Сейчас я позову своих ребят, и вы все расскажете. Даже то, чего не знаете.

– Я похож на человека, который готов умереть за чужие интересы? – Я дал ему знак наполнить рюмки. – Или за деньги? Кроме меня, эту информацию никто не сможет получить. В этом дело, в этом – гарантии моего здоровья. И ваших интересов. На которые мне в общем-то наплевать.

– Ваши условия?

– Вы освобождаете Мещерского и его подругу…

Он согласно кивнул – что может быть проще? Вот именно.

– …Навсегда забываете об их существовании…

Промолчал.

– …Поднимаете его затопленную яхту, заделываете пробоины, окрашиваете, наполняете ограбленный вашими му…ми бар, меняете двигатель на более мощный, подгоняете яхту к причалу виллы и не беспокоите меня двое суток. – Я нарочно так много нагородил про яхту, пусть думает, что для меня это главное, что информация находится, положим, на Канарах. А что касается Мещерских, это мне пустяки, мирмульки.

– Хорошо. Я не скажу, что принимаюваши условия. Я сообщу вам об этом завтра. Мне надо подумать.

Как же – подумать! Посоветоваться тебе надо. С шефом. Боксер встал.

– Еще вопрос…

По здравому смыслу, я ждал вопроса о том, что произошло на вилле Мещерского и какова степень моей причастности к этому «проколу». А также: что именно мне удалось получить благодаря ему в свою пользу.

Так нет же! Опять ставит заезженную пластинку, которая спотыкается все на одной и той же царапине:

– Мещерский действительно ничего не помнит о конверте? Как ваше мнение?

– Абсолютно. Он снял информацию с листов, когда был еще в себе, переложил в другое место и забыл навсегда. – Я следил за его глазами. – Но она нашлась, – понимай так, что разыскал ее Серый. – И я с чувством глубокого удовлетворения передам ее вам в ближайшее время в обмен на мои условия.

Я значительно помолчал. Добавил, взывая к его чувствам:

– Оставьте в покое Мещерского. Дайте ему дожить оставшееся. – Будто паровоз попросил. Который без тормозов и машиниста.

И пошел к дверям, не прощаясь.

– Если вы блефуете, – сказал Боксер мне в спину, – вы даже пожалеть об этом не успеете…

Когда я вышел из гостиницы и садился в машину, что-то привлекло мое внимание. Что-то знакомое до боли.

Я чуть довернул зеркальце – так и есть: из-за дерева торчала чудовищная кепка, а под ней сталинские усы. И ствол карабина.

По аэродрому, по аэродрому…

Я свернул в первый же переулок и вышел из машины. Анчар едва успел затормозить джип. Я заглянул внутрь – полный арсенал: карабин, шашка, кинжал и гранаты.

– Не сердись сильно, – ответил он на мой укоризненный взгляд. – Мы друзья, так, да? Как я мог сидеть в сакле и пить вино? Душа болит. В сердце тревога. И Женечка переживает…

Я вздохнул, покачал головой и пошел к машине.

Женечка не переживала. Она сидела на скамье рядом со Светкой и вела с ней, судя по всему – по угрожающей жестикуляции в частности, – активную до агрессивности дискуссию.

Кое-что я издалека услышал, открывая ворота:

– …А зачем тогда моего Серого на бомбу посадила? А стреляла в него зачем? Да еще под водой? А если бы попала случайно?

– А зачем он моего Сержа наручниками бил? – логично оппонировала Светка.

– Значит, надо было, – не менее логично парировала Женька. И добавила, обнаруживая глубокое знание основного предмета спора: – Серый всегда знает, что надо делать. Кого бить, за что и чем!

– Сама ты дура! – привела Светка крайний аргумент.

Это уже логика женская (после нее остается только в волосы друг дружке вцепиться), но какая-то бестактная. И поскольку я не знал, существует ли логика тактичная, пришлось вмешаться.

– Хватит драться, девки, – сказал я ласково, – пошли выпьем. Повод есть.

– Анчар, что ль, забеременел? – не желала остывать Женька. – Где он? Хоть посмотреть.