Приказано убить

– Конечно, – ответила я.

– Так давай посмотрим.

– Не возражаешь, если я уберу руки со стены? Так мне до него не дотянуться.

– Не остри. Быстро давай разрешение. – Это сказал второй полицейский, чуть стройнее, с рябой физиономией.

Мой бумажник лежал на полу у двери – я уронила его, когда увидела дядю Стефана, и забыла поднять. Я подняла его, вытащила лицензию частного детектива и разрешение на ношение оружия.

Жирный полицейский просмотрел документы:

– А, частный сыщик. Что ты здесь делаешь, красотка?

Я покачала головой. Ненавижу полицейских из пригородных районов.

– Да, полицейские в Чикаго ни в какое сравнение с вами не идут...

Толстяк выпучил глаза.

– Послушай, крошка, это не Чикаго. Но мы тебя отсюда выставим, не волнуйся. А теперь скажи, что ты здесь делала.

– Ждала вас, ребята. Явная ошибка с моей стороны.

Тот, что потоньше, ударил меня по лицу. Я знала, что нельзя давать сдачи – здесь сопротивление при аресте карается заключением и лишением лицензии.

– Ну давай, девчонка. Мой напарник задал тебе вопрос. Собираешься отвечать?

– Ребята, если вы хотите арестовать меня, то я звоню своему адвокату. Если нет, никаких вопросов.

Они переглянулись.

Лучше звони адвокату, малышка. Мы задержим тебя за ношение оружия. Это не женский револьвер.

Глава 18

Разбирательство

Окружной прокурор пришел в бешенство. Но это меня не очень взволновало. Мэллори, прочитав в «Геральд стар» о кислоте, впал в ярость. К этому я давно привыкла. Роджер, узнав, что я провела ночь в загородном полицейском участке, сначала заволновался, потом обиделся. Он тоже перебьется. Но Лотти... Лотти и говорить со мной не станет. Это уже хуже.

Ночь была неспокойной. Покмарк и Фатсо арестовали меня в половине десятого. Я позвонила своему адвокату Фримэну Картеру, но его не было дома. К телефону подошла его тринадцатилетняя дочь. Она показалась мне уравновешенным и смышленым ребенком, но трудно было сказать, когда она передаст мое сообщение отцу.

Затем мы уселись для серьезного разговора. Я решила ничего не говорить, так как мне и в самом деле нечего было рассказывать. Правды я сказать не могла, а в том настроении, в каком пребывала Лотти, она могла бы неправильно истолковать любой факт, который я сообщила бы полиции.

Покмарк и Фатсо отвели меня к своему начальству еще задолго до темноты. Было около полуночи, когда приехал Чарлз Николсон из окружной прокуратуры. Я знала Чарлза. Он был заметной шишкой в судопроизводстве. Ему нравилось думать, что он наследник Кларенса Дэрроу [9], и он действительно внешне походил на него, по крайней мере лохматой головой и значительными размерами живота. Чарлз был из тех, кто любит подлавливать своих подчиненных, когда они ведут личные разговоры по телефону. Мы никогда не были, что называется, близки.

– Ну, ну, Варшавски. Совсем как в старые времена. Ты, я, несколько полицейских и между нами стол.

– Привет, Чарли, – спокойно парировала я. – Действительно, как в старые времена. Шестая пуговица на твоей рубашке так и не застегивается.

Он посмотрел на свое пузо и попытался стянуть полы рубашки, затем в ярости взглянул на меня.

– Все шутишь, да? Даже когда тебя обвиняют в убийстве.

– Если это обвинение в убийстве, то мне навесили его без моего ведома, – раздраженно ответила я. – А это ущемляет мои гражданские права. Лучше перечитай уголовный кодекс, освежи свои знания.

– Нет-нет, – проговорил он своим слащавым голосом, – ты права – это я просто так сказал. Тебя, обвиняют в том, что ты препятствуешь расследованию. Давай-ка поговорим о том, что ты делала в квартире старика, Варшавски.

Я покачала головой:

– Нет, пока у меня не будет адвоката; как я понимаю, все сказанное может быть использовано против меня. Я не знакома с тонкостями судопроизводства, так что мне нечем помочь в полицейском расследовании.

Это было последнее, что я сказала.

Пытаясь вызвать меня на разговор, Чарли испробовал различные приемы: оскорбления, дружеское участие, абстрактные рассуждения о преступности... Я принялась выполнять четырех-частное упражнение: поднимаю правую ногу, считаю до пяти, опускаю, поднимаю левую. Счет помогал мне не обращать внимания на Чарли, а мое упражнение бесило его. Я дошла до семидесяти пяти, когда он сложил оружие.

Ситуация изменилась в половине, третьего, когда приехал Бобби Мэллори.

– Мы забираем тебя в город, – сообщил он мне. – У менявсе это уже вот здесь сидит. – Он показал рукой на шею. – Куда ни погляди, везде твоя задница. А правду говоришь, только когда захочешь. Как ты посмела... как ты посмела сообщить эту историю с кислотой Райерсону и ничего не сказать нам тем утром? Несколько часов назад мы говорили с твоим дружком Феррантом. Я не такой глухой, чтобы не заметить, как ты прервала его, когда он хотел спросить, не был ли это тот, кто бросил в тебя чем-то там. Оказывается, бросили в тебя... кислотой. Тебе пора в психиатрическую лечебницу. И прежде, чем наступит утро, ты либо все расскажешь, либо мы тебя туда отправим и больше не выпустим.

Пустые разговоры, и Бобби это знал. Он злился на меня частично за укрывательство фактов, частично потому, что я была дочерью Тони и он боялся за меня.

Я поднялась:

– О'кей. Договорились. Хотя добавить мне нечего: Мюррей написал об этой истории с кислотой сразу после того, как это произошло. А теперь увезите меня отсюда подальше, и от Чарли тоже, тогда я начну говорить.

– Только правду, Варшавски. Попробуй хоть что-нибудь скрыть, что-нибудь, и мы упечем тебя за решетку. Мне наплевать, я притяну тебя хоть за употребление наркотиков.

– Я не наркоманка, Бобби. И наркотиков вы у меня дома не найдете, если сами их не подбросили. Впрочем, дома у меня тоже нет.

Его крупное лицо побагровело.

– Мне все равно, Варшавски. От психушки тебя отделяет всего ничего. Так что никакого хамства, никаких уверток. Понятно?

– Понятно.

Бобби заставил полицейских снять обвинение и увез меня к себе в участок. Юридически я не была арестована и не могла ехать с ним. Не была я и одурманена наркотиками.

Водитель оказался приятным молодым человеком, который был не прочь поболтать. Я спросила его, как он думает, отпустит ли команда «Кабс» Рика Сатклиффа. Ведь теперь, после участия в игре «Все звезды», он требует пять-шесть миллионов долларов. Но Бобби грубо оборвал его, так что мне пришлось развивать эту тему в одиночестве.

Когда мы приехали на Одиннадцатую улицу, Бобби быстро провел меня в комнату для допросов. Детектив Финчли, молодой негр-полицейский, который был в форме, когда я впервые его увидела, присоединился к нам и стал записывать.

Бобби попросил принести кофе, закрыл дверь и сел за свой стол.

– Хватит разговоров о Сатклиффе. Только факты.

Я сообщила ему факты. Рассказала о Розе и акциях, об угрожающих звонках. О нападении на лестнице и о предположении Мюррея насчет Уолтера Новика, О звонке сегодня утром, когда я вернулась за вещами: «Счастье невечно».

– А как насчет Стефана Хершеля? Что ты делала у него в квартире в тот день, когда его ранили?

– Это совпадение. Как он?

– Не надо, Варшавски. Сегодня задаю вопросы я. Что ты делала в его доме?

– Он дядя моей подруги. Ты знаешь доктора Хершель... Он очень интересный старик, и ему одиноко. Он пригласил меня на чай.

– Чай? И поэтому ты взломала дверь?

– Когда я приехала туда, дверь была открыта, это меня обеспокоило.

– А соседка по площадке говорит, что дверь была заперта, и это ее тоже обеспокоило.

– Она не была распахнута, просто незаперта. Бобби вытащил мою связку отмычек.

– Ты случайно не пользовалась ими? Я покачала головой:

– Я даже не знаю, как с ними обращаться. Это подарок одного из моих бывших клиентов – еще когда я была общественным защитником.